По ту сторону

Снег укрыл землю тонким белым одеянием, мягче шерсти тонкорунных коз, но на дороге, по которой мерно топали обутые в подкованные калиги ноги пехотинцев, копыта лошадей и колёса повозки с провизией и снаряжением, этот белоснежный пух превращался в месиво из воды и каменистой земли. За продвигающейся на север когортой тянулась коричневая нить растоптанной дороги, впереди всё было запорошено нетронутым снегом и будто застыло в зловещем ожидании. Потянулись безлюдные места, с редкими перелесками; долины, изрытые ручьями и болотцами, сменялись каменистыми отрогами, большими валунами, поросшими диким мхом, и неизменными холмами, которые изо дня в день становились всё выше, превращаясь в предгорья. Каждый день шёл то дождь, то снег, то всё вместе, сея вокруг уныние и раздражение, и казалось, будто этот переход никогда не завершится. Гай Плавт после той ночи неожиданно стал очень тепло относиться к Марку; тот, издёрганный подозрениями, поначалу ершился и огрызался, но потом, поняв, что намерения старшего центуриона носят исключительно дружеский характер, стал принимать приглашения по вечерам сыграть в шашки у большого костра, когда когорта устраивалась на ночёвку. Марк приходил к Гаю Плавту в сопровождении Эски, который садился чуть поодаль, демонстративно держась за рукоять кинжала, и не сводил мрачного взгляда с играющей пары. А Марк потихоньку приходил в себя. Поглощённый своей миссией и волнениями, сопровождавшими его на всём пути, он наконец сумел расслабиться за любимой с детства игрой, за которой часто сиживал с дядей Аквилой, и с удовольствием выигрывал партию за партией у Гая Плавта, который поначалу считал его успехи чистым везением, но потом всё же признал, что Марку нет равных. Обычно они играли молча, но потом Марк разговорился — всё рассказать он, разумеется, не мог, но поведал центуриону о своём ранении, о награде за мужество, о своей реакции на почётную отставку, о том, как решил отправиться на север, чтобы проведать двоюродного брата…и здесь, где кончалась правда и начиналась ложь, Марк выступал крайне неубедительно. Краснел, спотыкался, прятал глаза. Эска наблюдал за ним, в душе веселясь: мужественное лицо Марка в процессе вранья приобретало оттенок императорского плаща, а уши начинали полыхать как листья осеннего клёна. Но Гай Плавт искусно делал вид, что верит этим неубедительным россказням, и только всё внимательнее приглядывался к Марку, словно обдумывал какую-то мысль. Но римлянин, как обычно, таких тонкостей не замечал и искренне надеялся, что его ложь звучит правдиво. Эска не стал его разубеждать. В конце концов в этом вранье нет ничего предосудительного: они же не скрываются как убийцы, не собираются совершить злодеяние. Они просто идут искать золотую птицу неизвестно где. Ночи становились всё холоднее — уже не согревали циновки и плащи, и приходилось укрывать влажными еловыми ветвями горячие угли и спать сверху, накрывшись всем, чем возможно. Несколько человек из когорты слегли с хриплым мокрым кашлем и лихорадкой, и доктор только разводил руками — пока стоит такой холод, любое лечение бесполезно. Марк и Эска держались стойко, если не считать лёгкого насморка. Они устали, но старались не показывать виду — ни друг другу, ни остальным, особенно Гаю Плавту, который в последнее время был чересчур внимателен к ним обоим. Они ждали только одного — когда на горизонте покажется зубчатая серая лента Адрианова Вала — их личный Рубикон, после которого останется только один путь — найти орла и вернуться с честью. Или не возвращаться совсем. До Вала оставалось не более трёх дневных переходов, когда случилось страшное. Трое легионеров, отправленных поохотиться в ближайший к лагерю лес ещё до наступления темноты, не вернулись до утра. Встревоженный Гай Плавт отдал приказ строиться и отослал на поиски пропавших ещё троих. Обратно вернулся один — без доспехов, шлема и оружия, совсем юный мальчик с белым от ужаса лицом и следами рвоты вокруг губ. На плечах он нёс окровавленный мешок; уронив его к ногам центуриона, легионер свалился в глубокий обморок. В мешке оказались головы пяти его товарищей. Придя в себя, юноша, спотыкаясь, рассказал, что, зайдя в лес, поисковый отряд разделился. Спустя какое-то время блуждавший по кустам молодой легионер получил мощный удар в затылок, после чего потерял сознание. Очнулся он на поляне, залитой кровью и усеянной обрывками одежды; его прислонили к дереву и положили на колени тяжёлый мешок, на который откуда-то сверху размеренно падали тягучие чёрные капли. Обезумев от страха, юноша поднял глаза и увидел своих товарищей — раздетых, их подвесили на ветви дерева, и кровь из обрубков шей пропитывала замёрзшую землю. — Это варвары, — выслушав легионера, мрачно сказал Гай Плавт. — Говорят, что по эту сторону Вала если и остались непокорённые племена, то их слишком мало и они умеют прятаться. Но мы найдём их. Прочешем лес и найдём, клянусь Митрой. — Но когорта обязана прибыть к Валу не позднее послезавтрашнего вечера, — робко напомнил интендант и стушевался, когда встретил взгляд центуриона. Марк всецело поддерживал это отступление от цели: со всем своим благородством Гай Плавт не мог поступить иначе. Он решил, что будет, в случае чего, биться с ним плечом к плечу, несмотря на то, что формально не был членом когорты, но при одной мысли о бое тело охватывало давно забытое возбуждение, кровь бешено стучала в висках, рука тянулась к рукояти меча. Эска отметил эту перемену и держался чуть поодаль, отчуждённо, готовый помочь в бою, но в этот бой не рвущийся. Он не сводил взгляда с Марка — с его взволнованного лица, сверкающих глаз, жёсткой улыбки, когда он обсуждал с Гаем Плавтом детали мести — и боль оживала в его сердце, измученном воспоминаниями. Но в бою он будет рядом с ним. Что бы ни случилось. Отряд из сотни пехотинцев во главе с Гаем Плавтом и, как ни странно, Марком Аквилой достиг поляны, где произошла бойня, но ни единого следа, куда могли уйти варвары, им обнаружить не удалось. Тела погибших легионеров пришлось захоронить на месте. Пока солдаты копали могилы, Эска, который ни на шаг не отходил от Марка, внезапно нырнул в кусты. Римлянин, поглощённый поиском следов, не обратил внимания, куда делся бритт, поэтому когда тот внезапно возник перед ним, Марк растерялся. Эска стоял перед ним, на лице мелкими бисеринками выступил пот, несмотря на пронизывающую стужу. Губы обветрились, казались шершавыми, и Марк внезапно подумал, так ли это на самом деле, и сам же опешил от нелепости соответствия ситуации и мыслей. — Я нашёл след, — торопливо сказал Эска, и стоявший неподалёку Гай Плавт живо обернулся. — Там, — он махнул рукой в овраг, заросший густым вечнозелёным кустарником, — они шли через кусты и поломали кучу веток. След ведёт наверх, я могу провести вас всех дальше. — А твой оруженосец не промах! — усмехнулся Гай Плавт. — Даром что тоже варвар. Отряд, строиться! Вперёд! Эска, подобно ищейке, вывел их на опушку леса к подножию почти круглого холма. Внимательно обследовав окрестности, он уверенно направился по правому склону; отряд беспрекословно устремился за ним. Марк даже слегка позавидовал умению Эски без особого труда завоёвывать доверие — не словами, но действиями — хотя в глубине души считал, что у него самого это получается гораздо лучше. Ещё около часа отряд то быстро, то медленно пробирался по холмам, пока Эска не остановился, предостерегающе вытянув руку. Перед ними расстилалась полоска редкого леса, за которым виднелся слабый сизый дымок костра. — Пришли, — прошептал он, и Гай Плавт благодарно хлопнул его по плечу. Марк вытянул из ножен меч, поудобнее перехватил щит, нахмурился. Эска стоял рядом, бледный, настороженный, касаясь его плеча своим плечом, и римлянин благодарно кивнул ему. Тело Марка пело в предвкушении боя — единственного, по его мнению, что он умел делать действительно хорошо. Помимо шашек. Отряд полукольцом сомкнулся вокруг рощицы, из которой вился дымок, и по тихому приказу Гая Плавта на правом фланге и молчаливому кивку Марка на левом легионеры рванулись вперёд. Деревья расступились, открывая небольшую полянку — на ней горело несколько маленьких костров, было выстроено некое подобие шалашей, а в центре перепугано жались друг к другу неопрятно одетые женщины с татуировками на лице, грязные дети разных возрастов и несколько подростков — их было настолько мало, и являли они настолько жалкое зрелище, что легионеры остановились и опустили оружие. — Это не бриганты, — прошептал Эска на ухо Марку. — Это пикты. Ещё до строительства Вала они совершали набеги на юг, с северных гор… я думаю, это потомки войска, которое почему-то не сумело вернуться назад и поселилось здесь. — И предки передали потомкам ненависть к нам, — отозвался Марк. — Им отрезана дорога домой, и из-за этого они ожесточились окончательно. — Мужчин здесь нет, — проговорил Гай Плавт, подходя к ним. — Видимо, они затаились, зная, что мы идём по следу. Вряд ли моих людей убили эти… — Он кивнул на кучку растерянных женщин и детей, затем перевёл взгляд на Эску: — У меня просьба, бритт, — сказал он. — Поговори с ними. Выясни, где их мужчины. Пригрози, что если они не ответят, мы убьём их. По лицу Эски пробежала слабая судорога, но выражение его не изменилось — только глаза потемнели, а губы сжались в тонкую линию. Он коротко взглянул на Марка и зашагал к горстке людей, сидящих на земле в окружении стены легионерских щитов. Марк и Гай Плавт последовали за ним, остановившись чуть поодаль, когда Эска вошёл в круг и заговорил с пленниками. Марк слушал, как звучит его голос, улавливал знакомые слова, но не понимал, о чём идёт речь, и только надеялся, что Эска выполняет приказ Гая Плавта. Он видел, как бритт присел на одно колено перед женщиной со спутанными волосами, прижимавшей к груди ребёнка, и что-то тихо спросил; она помотала головой и с вызовом бросила в лицо Эски несколько слов. Он отшатнулся, побледнел, словно его ударили, встал и подошёл к мальчишке-подростку, который сидел на земле, неловко поджав ноги. Тот угрюмо смерил Эску взглядом, что-то ответил на вопрос бритта, скаля зубы как волчонок, и Эска, устало пожав плечами, поднялся с земли и направился к Марку и Гаю Плавту. — Они говорят, что… Внезапно воздух прорезал тонкий свист — серебристая молния мелькнула на фоне щитов, и Эска охнул, хватаясь за левое плечо, на котором быстро расплывалось тёмно-алое пятно, а легионер, стоявший перед ним, рухнул на землю — из его глаза в прорези шлема торчал короткий дротик. В то же мгновение из толпы пленников выдернули мальчишку — он скалился и смеялся, вызывающе закинув голову и выкрикивая рваные злые фразы в студёный застывший воздух. — Он говорит, — тихо сказал Эска, — что жалеет о том, что у него нет столько дротиков, чтобы убить нас всех. Он зажимал рукой рану, довольно глубокую, судя по количеству крови, которая струилась по его пальцам, окольцовывая их красными блестящими ленточками. Марк еле сдерживал себя; ему хотелось порваться надвое — придушить мальчишку и одновременно помочь Эске. Он поймал взгляд бритта, и тот ответил лёгким кивком, одним движением ресниц — всё в порядке. Лицо Гая Плавта потемнело от ярости. — Где их мужчины? — прорычал он. — Они говорят что-то про праздник Новой Луны, — ответил Эска. — Все мужчины ушли в святилище приносить жертвы и танцевать. Твои люди — это тоже их жертвы, они считают, что кровь римлянина, убитого на новолуние, приносит им особенную милость их богов. — Где это святилище? Эска покачал головой. — Они молчат. И вряд ли скажут, центурион. — Ты передал им, что мы убьём их, если нет? — Да, — тихо сказал Эска. — Передал. Мальчишка что-то выкрикнул ему в спину, и бритт вздрогнул, побледнев ещё больше. — Что он сказал? — спросил Марк, склоняясь к нему. — Неважно, — пробормотал Эска. — Это… личное. Гай Плавт решительно подошёл к мальчишке, стоявшему на коленях на земле; его удерживали два солдата. Пленники, сбившись в кучу, во все глаза смотрели на это зрелище, но ни единого слова протеста не прозвучало из их ртов — они будто смирились со своей участью, гордые, непокорные, исполненные закалённой годами ненависти к римлянам. Старший центурион вынул меч. Марк увидел, как Эска покачнулся, и подхватил бритта под локоть; глаза Эски расширились, на лице проступил ужас, смешанный с острой, удушливой болью — он словно заново переживал то, о чём пытался и не мог забыть, и на месте изукрашенного татуировкой грязного, злого и очень напуганного лица мальчишки он видел другое лицо. Марк прижал его к себе сильнее, и Эска то ли всхлипнул, то ли нервно засмеялся. — Скажи ему… не нужно… не надо убивать. Это ребёнок. Ребёнок, Марк. — Он уже достаточно вырос, Эска, чтобы нести ответ за свои поступки. Эска рванулся из рук Марка, растолкал легионеров; на его бледном лице ярко сверкали глаза, полные боли. — Не надо, центурион! — закричал он. — Это совсем не похоже на месть! Гай Плавт на мгновение встретился с ним глазами, слабо покачал головой, занёс и резко опустил меч. Эска закрыл глаза. Перед глазами полыхнула стена жадного огня, он чувствовал тёплую скользкую кровь на своих руках и лице, когда полз между горящими шатрами, натыкаясь на тела убитых, и когда за шиворот его вздёрнула чья-то сильная жёсткая рука и голос насмешливо произнёс что-то о добыче, он не закричал — только оскалил зубы и зашипел, едва не теряя сознание от испепеляющей ненависти. — Эска, — Марк тряс его за здоровое плечо. — Эска, ты слышишь меня? Бритт медленно открыл глаза, казалось, затянутые льдом. — Да, Марк, — ровным голосом сказал он. — Я слышу тебя. — Мы уходим, — проговорил римлянин. — Плавт не стал больше никого трогать. Достаточно одной крови. И времени у нас мало. Эска кивнул, всё ещё прижимая ладонь к ране, из которой лилась и лилась кровь; в его ушах шумело, обеспокоенное лицо Марка плыло на фоне чёрных мокрых стрел древесных стволов. Он позволил обнять себя и увести вместе с остальными от страшной поляны, и ни разу не обернулся, хотя это стоило ему чудовищных усилий. Гай Плавт распорядился, чтобы легионеры забрали тело товарища, погибшего от дротика, и донесли его до лагеря; печальная процессия шла под снежным дождём, и, несмотря на то, что боя никакого не было, что крови пролилось не так много, что всё разрешилось быстро, Марк чувствовал себя таким усталым, будто только что вышел из кровопролитной схватки с десятками врагов. Он обнимал Эску, прижав его к себе здоровым плечом, и понимал, что сейчас чувствует бритт — но сказать ничего не мог. Гай Плавт был прав — но до конца ли? И что услышал Эска от того мальчишки перед смертью, что заставило его побледнеть и на миг утратить сдержанность? Марку казалось, что он расслышал слово «brathadair» — «предатель».