Дни и ночи доктора Картера

…Доктор Бентон пошевелился — от долгого неподвижного сидения на стуле в послеоперационной палате у него затекла спина. Питер пошевелился и посмотрел на показатели приборов, которые были присоединены к пациенту и на автомате отметил, что цифры были низкими, но опасности не представляли. После двух часов постоянных писков приборов об опасном снижении давления, сердцебиения и дыхания, равномерное тихое попискивание приборов и равномерный шум ИВЛ казались райской музыкой. Он посмотрел на часы — прошло три часа после окончания операции. Было пасмурное зимнее утро, лучи солнца с трудом пробивались сквозь сплошные серые тучи. Неяркий, приглушенный свет ламп в палате не мешал больным. Питер посмотрел на заботливо поставленные ширмы около кровати и вздохнул — Ширли была настоящим профессионалом своего дела и всегда все просчитывала и предусматривала. К кровати подошли доктор Онспо и доктор Романо. — Лиззи заснула в ординаторской, я не стал ее будить. В ее положении вообще столько оперировать не стоило, — сказал Романо Онспо. — Показатели, Питер, — обратился Романо к третьему врачу. — Стабильно, давление повышается, кровопотерю почти восполнили, — автоматически ответил Питер и начал сообщать данные по состоянию монотонным голо-сом. Закончив отчет, Питер посмотрел на коллег. Онспо достал фонарик и посвятил в глаза пациента. — Еще наркоз действует, но зрачки симметричные и на свет реагируют. Неплохо. — Подождем, минут через пять наркоз закончит свое действие. — произнес Романо. — Да не волнуйся, ты Питер, факс из Атланты я получил и анестезиологам отдал нужные распоряжения. От боли мучится не будет и наркотики не нужны будут. Есть другие методы и лекарства…. Родным в самом начале сообщили, но никто до сих пор не приехал. — Родители и в прошлый раз приехали через три недели. Так что не удивительно, что до сих пор не приехали. А бабушка и дедушка уже старые, им еще, наверное, и не сообщили. Наверное, думают, что он на работе зажерживается. Отойдет от наркоза — сам позвонит. — вздохнул Бентон. Санитар принес еще два стула, и доктора присели рядышком с Питером. Каждый врач стал думать о своем. Но мысли неизбежно подталкивали к тому, что это дежа-вю, и они уже все это видели утром 15 февраля… Мысли Питера возвращались к событиям прошедшей смены. Питер только успел проконсультировать больного, запищал пейджер. Он посмотрел сообщение — вызывали в приемное на огнестрельную рану. Травма 1, пациент Дж. Картер. Что могло произойти за 10 минут? Только что он разговаривал с Джоном, этой занозой в заднице с самого первого дня его практики в больнице студентом третьего курса… Питер бежал к травмам. Все было перекрыто охраной. Медсестра Кони, разговарившая с охраной, крикнула: — Он в травме один. Питер побежал в травму один, расталкивая всех на пути. Он удивился, увидев охрану у дверей, какого-то мужчину, которого держали охранники. Но задумываться об этом не было времени — на столе в травме лежал Картер. Видно, его только положили на стол и не успели раздеть. Он был в том же зеленой врачебной рубашке и белом халате, в котором и был 10 минут тому назад. Только лицо стало еще белее, губы слегка посинели, а халат и костюм покрылись красными пятнами. На виске сочилась кровью ранка — видно, неудачно упал. На автомате Питер увидел фонендоскоп в кармане халата. Лука Ковач проводил осмотр, а Деб устанавливала подключичку. — Начинаю первую отрицательную. Жду одногруппную — доложила Деб. Питер вскрикнул — все было как в прошлом году. Зеленые стены, Ковач, Деб… Питер влетел в травму: — Это его группа! Доложите. Ковач начал: — Мужчина, белый, 30 лет. Огнестрельные раны верхней левой и правой части живота, правой верхней части груди… Знакомые фразы успокоили всех. Началась тяжелая работа по стабилизации пострадавшего. Работали Грин, Кордей, Малуччи и Уивер… Дальше Питер помнил смутно и как в калейдоскопе. Пришлось вскрывать грудную клетку с двух сторон и зашивать раны в сердце и вену. Потом Грин пальцем закрыл отверстие в сердце Джона. Казалось, конца карусели в травме не будет, но вот появились признаки стабилизации состояния и началась транспортировка Джона, прикрытого только окровавленными синими стерильными простынями в операционную. Грин шел рядом с каталкой и держал палец в сердце Джона. Грин ощущал, какими слабыми биениями связан Джон с жизнью. Каждое сокращение сердца радостью отдавалось и в сердце Марка. Голубые простыни под раненым стали красными. Питер равномерно сжимал и разжимал мешок Амбу. Сотрудники приемного, находившиеся в коридоре, с ужасом смотрели на процессию… Кто-то плакал, кто-то тяжело вздыхал, кто-то молился, Питер услышал горестное: «О боже»… Питер думал: «Бедный Джон, столько пережил и опять — множественные ранения». Грин вздохнул: — Сложная будет операция… Питер метнул гневный взгляд в Грина: — Держи палец и молчи. Любое твое движение может привести к новой остановке сердца. Мы с Элизабет начнем с сердца, а там еще хирурги подтянутся. Казалось, длинный коридор приемного никогда не кончится, лифт медленно поднимался в хирургию. Все было как всегда при транспортировке пациента в хирургию, но тихий плач медсестеры Лидии и Кордей, вздохи зеленеющего Грина, непривычно-бледное лицо Джона с синеющими губами и закрытыми глазами приводили Бентона в шок. Он непроизвольно вспомнил прошлый год… Тот же лифт, та же каталка, Лидия, только затуманенные болью карие глаза смотрят на него со страхом и надеждой. Как врач скорой помощи в настоящем, и интерн-хирург в прошлом, Джон понимал всю тяжесть своего состояния. Но как человек, надеялся на чудо. Чудо случилось. Но теперь глаза зарыты, состояние намного более тяжелое. Будет ли чудо в этот раз? Питер мотнул головой. «Думай не как о Картере, студенте и интерне, коллеге, а как о простом пациенте. Ты — профессионал, Питер, собери все свои знания и умения в кучу» — мысленно приказал он себе и начал прикидывать план операции с Кордей. Надо было начать с груди и зашить сердце. К моменту открытия дверей лифта на этаже хирургии, план операции был обсужден. Дверь лифта открылась, и каталка поехала по хирургии к операционному блоку. Подъезжая к посту, Питер нетерпеливо спросил: — Операционная готова? У нас множественные огнестрельные…. Медсестра, сдерживая плач, ответила: — Да, все готово. Онспо и Романо ждут. Мимо нее прокатилась каталка с Картером. Медсестра перекрестилась и начала шептать молитву. В предоперационной стояли стерильные Онспо и Романо. Увидев процессию, Онспо застонал, Романо сквозь зубы произнес ругательство, Бенгкок только и произнес «Дежа-вю»… — Питер, что случилось? — первым пришел в себя Романо. — Многочисленные огнестрельные ранения. Повреждено сердце. Грин закрыл пальцем отверстие. Надо срочно зашить дефект. И Питер быстро дал сводку по ранам и что было сделано в приемном, показателях… — Ладно, мы уже вымылись, начнем с Онспо. — сдавленным голосом скомандовал Романо. — Ты быстро мойся и вместе с Кордей на животе. И сообщи в банк крови, что бы срочно прислали сюда еще как минимум 10 единиц одногруппной крови. Потом пусть будут готовы присылать по необходимости. Крови будет нужно много… Никогда Бентон так быстро не мылся. Разве что в прошлом году. Привычные движения выполнялись на автомате и взгляд упал на часы на стене. Питеру казалось, что прошло не полчаса с начал смены, а два часа в приемном… Рядом сопела Элизабет, со суровым и сосредоточенным лицом. Она смотрела на своего мужа, доктора Грина, которого уже медсестры успели одеть в хирургическю шапочку и маску, накинуть операционный халат, и обуть в бахилы. Хотя ситуация и была экстренной, но все должно было быть по правилам. Бенгкок устанавливал на теле Джона датчики и подключал многочисленные приборы, что бы интубировать и начать наркоз. Онспо и Романо уже начали операцию — обрабатывали и зашивали рану на виске. До начала наркоза все равно больше ничего не могли делать. Да и Бенгкок не мог подключить последний прибор на висок — мешала текущая из ранки кровь. Бентон и Элизабет закончили мыться в тот момент, когда Бенгкок доложил, что больной интубирован и под наркозом — хирурги могут начинать операцию. Дальше началась тяжелая операция четырех хирургов… Романо и Онспо трудились на грудной клетке, зашивая сердце, легкое и многочисленные поврежденные сосуды. Питер и Кордей зашивали печень, диафрагму, желудок. Питер отметил про себя, что они молодцы и удалось обойтись минимальной резекцией желудка. Работали молча, отдавая только необходимые команды другим врачам и медсестрам. Через полчаса после начала операции случилась остановка. Удалось запустить сердце через две минуты, две минуты, показавшиеся Питеру вечностью. Улыбнувшийся Романо — ему удалось восстановить работу сердца. Еще полтора часа после этого продолжалась катастрофа — писк приборов сообщал, что пациент находится на грани шока, на границе между жизнью и смертью. После устранения крупных источников кровотечений, писк приборов стал тише — хирурги поняли, что катастрофы не будет и самое страшное позади. Еще четыре часа зашивали все повреждения и мелкие источники кровотечения, накладывали швы. — Питер, отвезешь Картера в послеоперационную. Можешь там и посидеть, когда понадобишься вызову по пейджеру, — сказал доктор Романо, глядя в осунувшееся и побледневшее лицо Питера. — Доктор Онспо, подождите, мне надо с Вами поговорить. Каталка заехала в послеоперационную, санитары бережно переложили Картера на кровать и доктор Бентон привычными движениями присоединил к пациенту приборы и присел на стул, заботливо принесенный медсестрой. С тех пор он и сидел на стуле, глядя то на приборы, то на Джона, меняя пакеты с кровью и лекарствами. Сколько прошло времени, он не заметил. Подошел Романо, сообщил, что запрос в Атланту отправлен и пока не будет ответа о тактике обезболивания, Джон будет под наркозом. Питер даже не удивился, откуда Романо знает про Атланту и врача Картера из реабилитационного центра. И снова Питер остался один за ширмами. Мысли Питера были спутанными, и он даже до сих пор не знал, как произошло нападение. Он вспоминал все годы, связанные с Картером, их странные и непростые взаимоотношения. И глядя в бескровное лицо, произнес: «Джон, я тебя прощаю. Очнешься — дам в морду за тот викодин, но я не могу без дружбы с тобой». Вскоре после этого в послеоперационную вошли Романо и Онспо, и Питер молчал и сидел рядом с докторами. Доктор Онспо вспоминал сегодняшнюю ночь… Все начиналось как обычно. Они с Романо обсуждали предстоящую сложную операцию и уже собирались уйти из больницы, как пейджер сообщил, что из приемного будет доставлен пациент с множественными огнестрельными ранениями. В это время в кабинет вбежала взволнованная секретарша. — Доктор Романо, в приемном стрельба. Тяжело ранен сотрудник. Вы нужны в хирургии… Онспо и Романо побежали готовиться к операции. Оба хирурга стояли в операционной, когда туда закатили каталку и врачи увидели пациента. Дональд непроизвольно застонал — опять… Но что делать, они с Романо были готовы начать операцию. На автомате Онспо услышал голос Романо: — Питер, что случилось? Слушая доклад, Дональд собрался с мыслями и прикинул план действий. В операционной на зеленеющего еще больше Грина медсестры надевали шапочку и маску, накидывали операционный халат. Не смотря на чрезвычайную ситуацию, все должно быть по правилам. …Он помнил, как зашили дефект сердца, как бледно-зеленый Грин сел на пол у стенки и стал массировать затекшую руку. Как зашивали кровоточащие сосуды в груди под устрашающий писк приборов. Как Ширли вытирала пот… Как стало тихо, когда прекратилось сердцебиение и какой райской музыкой показался писк сердечного монитора… Когда операция закончилась, Романо попросил Онспо остаться и поговорить. Они сняли халаты и молча пошли в кабинет Романо. Сев на диван, они в уни-сон вздохнули. Секретарша принесла кофе и поставила на столик перед диваном. — Доктор Романо, через два часа встреча с окружным инспектором по поводу произошедшего. Охрана труда доложит через час. — доложила секретарша. — Пресса атакует — велела позвонить в 10 утра. Я не дала стервятникам набросится на Вас сейчас… Родителям доктора Картера позвонили. Междугородный звонок. — Спасибо. Секретарша ушла и врачи остались одни. — Веселая сегодня у нас ночка получилось. — грустно усмехаясь, сказал Рома-но. — Предлагаю сегодня Бентона и Кордей не дергать, пусть отдыхают после такой смены. Завтра Питеру дать выходной. А потом — в обычном режиме. И не забудьте предупредить доктора ДеРаада о необходимости консультирования докторов Бентона и Картера с послезавтра… А то у нашего доктора Картера опять начнется посттравматическое расстройство, а психиатры очевидного не заметят. Пусть работают. И сейчас факс в Атланту пошлю, запрошу по обезболивающим. Не хочу наших наркологов к этому привлекать. Онспо вопросительно посмотрел на Романо. — Я же знаю вашу маленькую тайну, — улыбнулся Романо. — Можете не скрывать, я все знаю. И если бы не я, Картер с позором был бы выгнан не только из больницы, но и из медицины… — Я это знаю. Спасибо тебе, Роберт. Хотя и доставалось Картеру от меня в свое время…. — Не за что. Зря что ли мы его столько лет учим? И он один из лучших врачей в нашем приемном. Дональд, можно вопрос? — Да. — Я смотрел его личное дело. Там говорится, что Картер был интерном-хирургом у Бентона. Несколько выговоров от тебя за год интернатуры. Эдсон сказал мне, что ты его выгнал из хирургической интернатуры и только Уивер приняла его в интернатуру в приемное. Я пришел, когда он уже был интерном приемного. Это правда? — Роберт, доктор Джон Картер был лучшим интерном у меня в тот год. И если бы остался, то был бы лучшим хирургом — стажером. Есть у него для этого все данные. И выговоры получил за дело — обход правил. Но было видно, что хирургия не его — постоянно торчал с пациентами, обманывал меня. Правда, в интересах больных. За это и выговоры. И ушел после долгих раздумий. Я с ним два месяца беседовал. И если Джон будет готов, приму его назад и даже сразу стажером второго года… Даже сейчас лучше Эдсона будет. …Сзади раздались энергичные шаги. — Питер, доктор Финч просила тебе кое-что передать, — раздался голос доктора Кордей. Питер посмотрел на живот Элизабет и вздохнул — жаль, что ребенок Элизабет не от него. Рису бы такие боевые, как мама, брат или сестра, подошли бы… — И что сказала доктор Финч? — Что Картер умеет устроить незабываемый день Валентина приемному и хирургии, — улыбнулась Элизабет. — Она еще что-то велела передать, но это Питеру лично. Сейчас подойдет доктор Бенгкок, разбудит и экстубирует Картера. — Кстати, мы все решили кроме одного — кто будет лечащим врачом? — спросил Онспо. — Питер, ты же его принял в приемном? Ты справишься? Питер кивнул. К докторам подошел доктор Бенгкок. — Коллеги, все готовы? Итак, начнем пробуждение. Показатели стабильные, кровопотеря почти восполнена…. Доктор Джон Картер выплывал из темноты… Постепенно в темноту донесся свет, он бил по глазам и Джон открыл глаза. — Зрачки симметричные, на свет реагируют, — услышал знакомый голос. Попробовал сказать, что уже проснулся — но не смог, что-то в горле мешало. Да и вообще, почему он лежит? — Джон, не волнуйся. Ты пока интубирован, — это Бентон, но почему-то он не ругается, а говорит как с больным, ласково и тихо. Ослепление прошло и Джон увидел знакомый потолок послеоперационной палаты, мониторы и капельницы. Вместе с физраствором там висело что-то красное, и Джон понял, что там кровь. Он пошевелил глазами, и увидел стоящих около кровати Онспо, Кордей и Романо… Бентон и Бенгкок стояли с другой стороны, Бенгкок держал в руке фонарик. Джон удивился — начальство сидит рядом с кроватью подчиненного? Что могло случится? — Джон, мы сейчас тебя экстубируем. Ты помнишь, что надо делать? — это Бентон. Джон кивнул — сколько раз он интубировал и экстубировал пациентов. Да и в прошлом году пришлось испытать на себе. Он приготовился к процедуре и тут вдруг все вспомнил и непроизвольно застонал. Опять утро 15 февраля он встречает в больнице, в послеоперационной палате. Из-за трубки в горле стон получился приглушенный, но Бентон услышал. Джон увидел встревоженные карие глаза… — Джон, с тобой все в порядке? — взволнованно спросил Бентон. — Ты не волнуйся, сейчас все хорошо. — успокаивающее произнес он. — Ты немного ранен, но мы все зашили. — Доктор Картер, готовы к экстубации? — это Бенгкок. Картер последний раз вздохнул, кивнул головой и приготовился к экстубации.