Together forever (Вместе навсегда)

      …помедлив, Усаги тихо открыла дверь в квартиру Мамору и робко прошла внутрь. Она неслышно положила ключи на тумбочку, так же аккуратно сняла туфельки и даже на несколько секунд задержалась, поправляя их. Сумку Усаги оставила рядом с ними и, неслышно ступая по полу, прошла в гостиную.       Мамору дремал, сидя на полу и положив голову на ноутбук, который он всё же успел закрыть, прежде чем провалиться в сон. Стараясь не разбудить парня, Усаги преодолела разделяющее их расстояние и присела рядом, прислонившись спиной к дивану. Несколько долгих минут она разглядывала спящего Мамору — только в такие мгновения можно было застать его расслабленным, не напряжённым.       Спустя четверть часа ресницы его, наконец, дрогнули, и Мамору сонно похлопал глазами, прогоняя сонливость. Выпрямившись, он потянулся и громко зевнул.       — Привет, — он облокотился спиной о диван и устало улыбнулся Усаги. — Давно пришла?       — Не очень.       Усаги подтянула к себе колени, обхватила их руками и, прижавшись щекой, тяжко вздохнула. Мамору слегка нахмурился и повернулся к ней всем корпусом.       — Что-то случилось?       — Ну, нет вроде, — она отвела глаза в сторону, не зная, говорить ли Мамору то, что тревожило её, или отложить и навсегда позабыть.       — Значит, случилось, — понял он и, придвинувшись ближе к Усаги так, что они теперь касались друг друга боками, попросил: — Давай, рассказывай.       Усаги снова тяжело вздохнула. Она медлила, словно не хотела открывать ящик Пандоры и делиться переживаниями, однако…       Они с Мамору находились ещё в самом начале отношений, когда громкие ссоры на улицы остались вроде бы в прошлом, а настоящее хоть и было полно встреч, объятий и робких поцелуев в парке, неопределённостей всё же хватало с лихвой. Но они всегда пытались решить свои проблемы вместе, и если бы Усаги сейчас промолчала, недопониманий возникло бы ещё больше.       Наконец, она решилась: что толку в молчании, когда оно так нестерпимо давило на уши.       — Помнишь, я рассказывала, что к нам полгода назад перевелась новенькая? — издалека начала Усаги.       — Помню, — кивнул Мамору. — Икари, да? У вас с ней, кажется, обоюдная ненависть?       — Не то чтобы ненависть, — пожала плечами Усаги. — Она просто странная. И… Ох, это трудно объяснить, — она закрыла лицо руками и со свистом выдохнула.       Мамору осторожно привлёк её за плечи к себе и поцеловал в макушку, стараясь успокоить.       — Попробуй как-нибудь.       Усаги неожиданно резко подняла на него голову и серьёзно заглянула в его глаза.       — Скажи: ты меня любишь?       От такого неожиданного вопроса Мамору слегка вздрогнул и ответил недоуменным взором:       — Конечно, люблю, Усако, — его пальцы на её плечах, словно в подтверждение слов, сжались сильнее, как будто не желали отпускать, если бы Усаги вдруг вздумала вырываться. — С чего ты… Погоди, она опять ляпнула какую-то чушь? — догадался вдруг он.       — Ну, не мне лично, я просто слышала разговор, — Усаги отвернулась и прижалась спиной к его груди, чувствуя тёплое дыхание Мамору макушкой. — Она сказала, что если парень редко когда говорит о том, что любит, значит, он на самом деле не любит, а просто притворяется. И что если он занят только собой, а девушке он уделяет мало времени, значит, он не особо хочет этих отношений.       С каждым словом Усаги говорила тише, словно чего-то боялась. Мамору чувствовал, как ей было тяжело повторять сказанное злыми языками, и от этого его сердце болезненно сжалось.       — Я надеюсь, ты не думаешь обо мне в таком же ключе, — негромко заговорил он: голос его звучал глухо и отстраненно. — Прости, если я уделяю тебе непозволительно мало времени, но моя учёба…       Мамору не договорил, тяжело сглотнув комок в горле. Он скользнул руками на талию Усаги, крепче сжал в её объятьях и устало уткнулся носом в изгиб плеча. Губы Усаги задрожали: она опять напортачила и расстроила Мамору. Какая же она глупая!       — Нет, вовсе нет! — горячо зашептала она; положив ладони на его пальцы, она изо всех сил сжала их. — Это я ужасная эгоистка! Я знаю, что ты учишься, ты работаешь, и то время, что мы проводим с тобой вместе — это роскошь в твоём расписании. И мне ужасно стыдно, что я даже на секундочку допустила такие мысли!       — Значит, она сказала это лично тебе, — усмехнулся Мамору, и Усаги стыдливо зажмурилась: всё-таки он раскусил её. — Но в чём-то она всё же права: я слишком мало говорю, что люблю тебя.       — Всё, что ты можешь сделать — это уже слишком много.       Усаги извернулась в его объятьях и ласково погладила Мамору по щекам, скользнула ладонями на шею. Широко улыбнувшись, она прижалась лбом к его лбу и прикрыла глаза, наслаждаясь этим мгновением покоя.       — Но недостаточно, — Мамору невесомо коснулся губ Усаги и отстранился, заставив её разочарованно выдохнуть. — Значит, пора это исправить.       Усаги вопросительно посмотрела на него, не понимая, что могли значить эти слова. А Мамору, хитро улыбнувшись, вдруг неожиданно потянул её на себя, увлекая на ковёр, и в мгновение ока оказался над ней, нависая сверху. Смущённая Усаги не знала, что и сказать, но Мамору и не собирался давать ей слова.       — Когда мы вместе, даже если я молчу и ничего не говорю, каждым своим действием, я говорю, что люблю.       В подтверждение своих слов он губами коснулся нежной шеи, провёл влажную дорожку поцелуев до ключицы, заставив Усаги судорожно вздохнуть и вцепиться в его плечи: что-то подобное между ними происходило впервые, и эти ощущения казались входом в их персональный рай.       — Видишь? — Мамору приспустил лямку платья, которое он не так давно купил ей: сумасшедшие деньги, однако её улыбка, её неподдельная радость стоили того. — Я плохо изъясняюсь на словах, но в каждое своё действие я вкладываю свою любовь к тебе.       Поцелуи, словно шаловливые крылья бабочки, запылали на обнажённой коже, а все чувства обострились и концентрировались там, где пальцы Мамору касались Усаги: они словно были везде, вызывая пожар во всём её существе, заставляя выгибаться навстречу Мамору.       Когда от платья остались лишь воспоминания, а искусные пальцы коснулись запретного места, Усаги задрожала, зажмурившись, от переполнявших её эмоций. Мамору был везде: в мыслях, перед внутренним взором, на кончиках пальцев — даже в ней, и это опьяняло не хуже вина, которого однажды ей довелось попробовать.       — Я люблю тебя, слышишь? — его бархатный голос звучал то ли у уха, то ли на краю сознания. — И буду любить всегда.       Мир как будто взорвался перед Усаги, когда пальцы Мамору задели особо чувствительную точку внутри её тела. Сведя бёдра, она неосознанно сжала его руку ногами, и до крови прикусила его плечо, с которого слегка съехал в сторону ворот футболки. Негромко рассмеявшись, Мамору крепко поцеловал её, заглушая протяжный стон.       — Никогда больше не слушай глупых девчонок, Оданго, — негромко заговорил он, когда волна экстаза схлынула, и к Усаги вернулось адекватное восприятие мира.       — Не буду, — она прижалась к нему, поморщившись от того, как затвердевшие соски врезались в плотную ткань бюстгальтера.       — Надеюсь на это, — добродушно усмехнулся Мамору.       Его ладонь скользнула за спину Усаги, потянула за замочки бюстгальтера, освобождая её от неприятного давления в груди. Второй рукой Мамору ласково погладил Усаги по бедру и закинул женскую ногу себе на талию.       — Ну что, продолжим?