Illicit

Проталкиваясь через шумную толпу, Чонгук не теряет надежды найти того, кто всучил ему заветный шифр. Будто этот работник не особо хотел, чтобы его нашли, поэтому так быстро скрылся. Это становится еще более подозрительным, потому что Чонгука уже начинала утомлять эта игра в догонялки, а сам поиск Юнги высасывает из него жизненную энергию, заставляя постоянно переживать. Желание найти его стало уже какой-то одержимостью, что сковывает, подпитывая неврозы, медленно разрушая нервную систему. Обойдя практически всю территорию колеса обозрения, Чонгук в конечном итоге находит того самого работника, который в свой обед вышел покурить. — Это ты мне передал? — серьезно спрашивает Чонгук, настроенный крайне решительно. Ему нужны ответы и как можно быстрее. Незнакомец нервно выдыхает серую струйку дыма, приготавливаясь к побегу, как Чонгук хватает его за локоть, сильно сжимая, — я могу прямо сейчас тебя арестовать за препятствование расследованию, — свободной рукой Чонгук достает из заднего кармана свой значок ФБР агента, едва ли не в лицо пихая бедолаге. — Меня попросили… — растерянно заявляет он. — Что попросили? Кто попросил? — теряя терпение, Чонгук недовольно вздыхает. Агрессия начинает заполнять его настолько, что он на мгновение теряет голову и, схватив парня за плечи, силой приставляет к стене, — отвечай на мои вопросы, мать твою! Меня задолбало играть в эти игры! — кажется, что весь стресс, беспокойства от которых страдал Чонгук последние дни, разбудили в нем жестокость, что движет им, заставляя прийти к цели любой ценой. — Парень…он не сказал имени, был в черной одежде, капюшон еще на себя накинул, будто от кого-то скрывался. Сказал передать тебе и показал фотографию, а на вопрос появишься ли ты, то он ответил, что обязательно, — незнакомец заикается, кажется, в его глазах читался бешеный ужас, мешающийся со страхом безвыходности. Чонгук ослабляет хватку и залезает в телефон, чтобы найти фотографию Юнги. Нужно убедиться, что это был он, — этот парень? — все также агрессивно спрашивает Чонгук, нетерпеливо и хладнокровно. Приглянувшись, работник кивает, замечая, что у посыльного волосы светлые были, а так одно лицо. — Он еще что-нибудь сказал? Хоть что-то? — Нет, он быстро ушел, будто скрывался от кого-то или знал, что за ним следят. Господи, я сказал все, что знаю! Отпусти меня! — молит парень, едва ли не плача. На вид ему было лет семнадцать, не больше, но Чонгук настолько был погружен в агрессию, что жалости к этому человеку никакой не испытывал, словно каждый день что-то в нем черствеет, а сомнения, что он сможет найти в итоге Юнги становятся все более осязаемыми. — Иди, — командует Чонгук, смотря вслед убегающему работнику, который оставил его в очередных раздумьях. Значит, Юнги был здесь, значит, он верит в то, что Чонгук найдет его, отгадав череду загадок. Это выглядело безумным, будто погоня за призраком, который исчезает постоянно. Но Чонгука теперь не покидает чувство, что он практически у цели, до Юнги будто рукой подать, и вот, он уже смотрит на него, едва улыбаясь. На разгадку шифра у Чонгука ушло не так уж много времени, на этот раз Юнги использовал не самое сложное шифрование. Единственное, что вызывало сомнения, так это координаты. Проверив по карте они указывали на город Бейрут, что находится в Ливане, но это не поддается никакой логике. Юнги улетел туда? Его увезли туда силой? Чонгук сидел в каком-то кафе, пытаясь разгадать вторую часть загадки, которая ломала ему мозг настолько, что это физически можно было ощутить. Что этим хотел сказать Юнги? На столе у Чонгука уже несколько выпитых кружек крепкого кофе, официанты смотрят на него, как на городского сумасшедшего, который говорит сам с собой, то горько усмехаясь, то тихо матерясь. Пока Чонгук сидел на своем месте, кафе успело поменять десяток посетителей, но только один оставался неизменным. Чонгук проверял последние новости Бейрута, смотрел рейсы до туда, думая, что может быть в этом будет разгадка, но все было тщетно. И только спустя несколько часов, окончательно отчаявшись, Чонгук ударяет себя по лбу, понимая, что речь идет далеко не о городе. — Какой я идиот, а ты Юнги — гений, — конечно, это должно было быть очевидно, потому что не каждый догадается об особом месте, которое для обоих значит слишком много. Бар «Бейрут» стал колыбелью их совместной жизни, когда Юнги предложил жить вместе. Этот день остался в памяти Чонгука светлым пятном, которое помогает ему сейчас не опускать руки. Юнги должен быть найден, и Чонгук сделает все, что от него зависит. Время итак было потеряно, поэтому Чонгук быстро оплачивает пять выпитых кружек кофе, мило улыбается официантке, оставляя ей щедрые чаевые и покидает кафе, направляя в бар. Сердце бешено колотилось лишь от мысли, что Юнги от кого-то прячется. Видимо, во что-то опасное ввязался, если не может связаться напрямую. Чонгук конечно показывал Юнги несколько приемов самообороны, но этого слишком мало, чтобы суметь постоять за себя. Вновь приступ тошноты и волнение, что разливается по жилам мерзкой горячей жижей. Чонгук больше всего боится не успеть, но пробке, в которую он попал из-за какой-то аварии, было все равно. Добрался Чонгук до нужного места лишь спустя два часа, как он покинул кафе. На тот момент он уже был раздражен, неприветлив, а усталость читалась у него на лице благодаря мешкам под глазами и ярко выраженным скулам — такое с Чонгуком случается, когда он не ест сутки и мало спит, сразу лицо приобретает мертвецкий вид. Бар с тех пор не изменился. Все такой же богемный, шикарный и атмосферный. Вновь какой-то начинающий поэт читает свеженаписанное стихотворение, а публика с упоением слушает. Дизайн минималистичный, за исключением парочки новых ярких картин, видимо местные художники подарили свои произведения в качестве благодарности. Чонгук воровато оглядывается по сторонам, и где-то в глубине души теплится надежда, что здесь будет сидеть Юнги, и вообще все это была шутка в честь какой-нибудь годовщины, о которой Чонгук успешно забыл. С памятью на даты у него часто были проблемы, но Юнги всегда это ему прощал, обычно сам не размениваясь на подобные сантименты. Где искать следующую подсказку — неизвестно, но бармен, к которому Чонгук подошел, быстро среагировал на его вопрос, ответа на который он бы лучше не слышал. — Сюда уже приходили, — говорит он, задумчиво протирая бокалы. — Юнги? — с надеждой в голосе спрашивает Чонгук, но получает негативный ответ. — Какой-то парень, сказал, что от тебя. — Что? Какой? — удивленно восклицает Чонгук, опасаясь самого главного. — Да какой-то, я не особо разглядел его, просто отдал «Книгу жалоб и предложений», как меня попросили по телефону неделю назад, — пожимая плечами, он продолжает до блеска тереть стекло, — так ты будешь что-нибудь заказывать, Чонгук? — Дай мне эту книгу, быстро, — цедит он, сжимая руки в кулаки. Кто еще знает о том, что Юнги пропал? Кто еще пытается его найти и для чего? Чтобы убить? Взять в заложники? А если это тот человек, от которого Юнги прячется? Столько много вопросов, а ответов совсем нет. Бармен протягивает книгу в жестком переплете Чонгуку, и выхватив ее из чужих рук, начинает судорожно листать, будто надеясь что-нибудь да найти. Одни страницы с тем, какой бар чудесный, минимум жалоб и еще номера кто-то оставляет с просьбой позвонить. Чонгук нервничает еще больше, его бесит поэт, который читает стихотворение фоном, бесит смех окружающих людей и даже скрип полотенца, который вытирает очередной стакан. У Чонгука сдают нервы, ему хочется кричать и вместе с этим плакать, забившись в угол. И когда одна из страниц книги оказывается вырванной, на один вопрос остается меньше. — Он вырвал что-то, да? — обреченно спрашивает Чонгук, на что бармен отвечает, что не обращал внимания на то, что он там делает. — Какой толк то от тебя тогда, — шипит Чонгук и, забрав книгу, надеясь, что там будут еще какие-нибудь зацепки, решает вернуться к себе домой. К сожалению в баре камеры отсутствовали, поэтому понять, кто действительно приходил было невозможно, более того, особо тут никто не следит за тем, кто приходит, потому что атмосфера царит крайне расслабленная, большинство присутствующих так вообще затягиваются косяками по очереди, не думая ни о чем. Чонгук тоже хочет ни о чем не думать, он тоже хочет жить обычной беззаботной жизнью вместе с Юнги, и чтобы у них был золотистый лабрадор, небольшой дом за городом и единственной проблемой у них было бы не работающий распылитель в сезон жары. Чонгук был бы просто счастлив просыпаться и засыпать рядом с Юнги, вслушиваясь в его сопение и смеясь с его бурчания по утрам, потому что вставать в двенадцать утра для него слишком рано. Каждый день Чонгук скучает еще больше, еще сильней и ему хочется искоренить чувство тревоги из своей души, чтобы дышать было легче. Но у него не получается. Чонгук каждый вечер возвращается в пустую холодную квартиру, где до сих пор этот бардак, напоминающий о потери. Запах одеколона Юнги окончательно выветрился, и становится так одиноко, что хоть волком вой. Только на этот раз в помещении было подозрительно тихо, даже очень. Подозрение, что что-то не так сразу вызвал неработающий свет, или выкрутили лампочку или выбили специально пробки, чтобы Чонгук брел в потемках буквально наугад. В квартире было настолько тихо, что можно было слышать биение собственного сердца, которое стучало в разы быстрее из-за напряжения. Шагая тихо и медленно, Чонгук понимает, что кобура с пистолетом лежит у него в сейфе в спальне, а сам он вышел сегодня безоружным, потому что это был его выходной день. Оказавшись в плену у собственных неврозов, Чонгук на свой страх и риск доходит до кухни, чтобы в качестве обороны взять кухонный нож, как замечает, что один уже отсутствует. Пытаясь сохранять самообладание, он становится в разы внимательней, постоянно оглядываясь по сторонам и, сжимая в руке другой нож, чтобы быть готовым если что противостоять врагу. Только следов взлома не было, Чонгук бы понял, что что-то не так. Получается, что в квартиру проник тот, у кого ключи были или был сделан дубликат. Все это не укладывалось в голове, а потом яркая вспышка света, источником которого был ночник, и Чонгук слышит знакомый голос. — Я тебя заждался, — это был Хосок. — Господи, мать твою, Хосок! — вопит Чонгук, но облегченно шумно выдыхает. Опасности никакой не было, видимо, Хосок решил так над ним пошутить или… Когда глаза привыкли к свету, Чонгук наконец-то может рассмотреть своего друга, который вальяжно сидел в кресле чуть подавшись вперед. На нем не было стандартной одежды белого воротничка, Хосок был одет в свой костюм, который носил будучи действующим агентом: черная водолазка с длинными рукавами, армейские штаны с парой карманов и тяжелые черные ботинки, крепко зашнурованные. Военная портупея с несколькими креплениями и ремнями безвольно обволакивала водолазку; две кобуры, висящие на поясном ремне и крепление для дополнительного снаряжения. Именно в такой форме Хосок выполнял свои задания. Быстро и чисто. И теперь у Чонгука есть ряд вопросов, и он не до конца уверен, что хочет знать на них ответы. — Тебя вернули на службу? — интересуется он, замечая, как Хосок смотрит с прищуром. — Нет, — ответ холодный, как лезвие того самого ножа, что блеснул в руках у Хосока. Чонгук нервно сглатывает подступающую слюну, медленно, практически незаметно начиная пятиться назад. Шестое чувство подсказывало, что Хосок пришел далеко не для того, чтобы записаться в напарники. Его форма пылилась долгие месяцы, а если он ее надел, значит на это была весомая причина. И Чонгуку кажется, что эта причина — он сам. — Тогда что происходит? Усмехаясь, Хосок встает со своего места, начиная двигаться вальяжно, не спеша, будто хищник, играющий со своей жертвой. Чонгук знает, что несмотря на то, что его друг долгое время уже просиживает штаны в офисе, стиль боя у него отточен до такого мастерства, с которым потягаться будет очень тяжело. — Ты думал, что сможешь обмануть государство? Обмануть нас? — спрашивает Хосок, начиная сразу с сути. — Я не понимаю тебя, — у Чонгука поджилки трясутся, и одно неверное слово может стоить ему очень дорого. Что у Хосока сейчас на уме? Ходят нелестные слухи о его жестокости, о его безумии, которое творилось во время выполнения заданий, и Чонгук боится повторить судьбу тех самых бедолаг. — Ты сам знаешь, Чонгук. И ты также знаешь, что случается с двойными шпионами, которые хотят пойти против государства, — Хосок внезапно останавливается, вдыхая раскаленный запах, смакуя этот момент, а Чонгук не верит, что перед ним стоит его друг. Это будто злой двойник с пронзающим взглядом, с легкой поступью и желанием убить. — Но… — к сожалению, слов не находилось, в горле все пересохло, а голова сразу начала раскалываться из-за нервов. — Хочешь узнать, почему я стал сомневаться в тебе? — горькая усмешка, — когда мне начальство прислало твой файл допроса, как ты только вернулся после миссии, ты сказал, что знал о них все, даже кто как трахается, но при этом ты не смог найти их штаб? — Хосок вонзает нож в мягкое дерево кухонного стола, выкладывая все свои догадки, — и удивительно, как это шпион, который смог узнать так много личных вещей, не смог узнать, где находится их местоположения? Ты можешь врать сколько угодно, Чонгук, но ты не двойной агент, ты двойная мразь, предавшая свое государство! После крика Хосока воцаряется тишина, такая звенящая и пугающая, не имеющая ничего положительного. Чонгук понимал, что встрял, и если он спасется, это будет просто-напросто чудо, потому что Хосок всегда доводил все свои задания до конца. Любой ценой. — Я считал тебя другом, Чонгук. Я верил тебе также, как и себе, но это твоя плата? — теперь Хосок говорил тише, с сожалением, продолжая пересказывать все свое расследование, которым он занимался последнее время. И честно, ему было больно все это вываливать на Чонгука, правда резала хуже ножа, окропляя кровью поверхность, и та человечная часть Хосока сильно страдала, понимая, что ее предали. — А после я узнал, что ты якшаешься с Ким Тэхёном, который находится в розыске и имеет непосредственное причастие к организации ДОН. Ты серьезно думал обмануть нас? — Хосок смеется, расчехляя пистолет, и если бы не слабое освещение, то Чонгук мог бы заметить, как дрожала рука его друга, — у меня есть задание от начальства, я все им доложил и рассказал про тебя. Ты теперь предатель, которого нужно убрать, только от тебя теперь зависит, ты пойдешь со мной добровольно или я внесу тебя в это гребанное здание в черном мешке.