***
***
***
В шаге от пропасти. Глава 4. * * *
Серая, холодная и какая-то… безжизненная Москва. Машина мчит по дорогам ночного мегаполиса, но жизни в нем нет. Пусто. Раньше я любила гулять по ночному городу. Мне казалось, что, как только солнце заходит Москва оживает по-новому, начинает дышать по другому. И даже воздух меняется. Но сейчас? Ничего. Абсолютно. Серо. Пусто. Уродливо. Быть может, мир вокруг напрямую связан с состоянием человека? Вдруг, происходит некая синхронизация внутреннего мира и окружающего? Если это так, то, то что меня окружает полностью отражает, то, что у меня внутри. — Девушка, мы на месте, — мясистая рука мужчины коснулась меня за плечо. От неожиданности я вздрогнула, — Простите, я не хотел вас напугать. За мыслями я и не заметила, как мы подъехали к аэропорту "Домодедово". Картинки за стеклом уже давно не мелькают, а машина не движется. — Спасибо, — все тот же мужчина достает из багажника мой чемодан и желает хорошего полета. Медленно, будто в слоумо, иду ко входу в здание. На улице холодно, но я, словно робот, не ощущаю ничего. Рукам без перчаток скорее всего очень холодно, но мне как-то все равно. Я даже пальто дома не то наделала. Настолько все происходило на автопилоте, что теперь я в конце ноября иду в самом моем тонком весеннем пальто. В здании порта слишком шумно. Слишком много людей даже в четыре часа утра. Все куда-то спешат, торопятся. Будто бы не успеют куда-то. Не успеют жить. Но во всей этой безумной гонке, они и вовсе не замечают, как уже живут. Каждую секунду каждой минуты. Каждый час, каждого дня. И, вряд ли, кто-нибудь из них сейчас думает о том, что время никогда не вернуть назад, а моменты не повторить. Ж и з н ь с к о р о т е ч н а . — Мира, привет! — М-м, привет…, доброго утра, — зеваю я, — Ты как-то слишком бодро выглядишь, — оглядываю я Женю и замечаю, что он выглядит так, словно, сейчас совсем не четыре часа утра. — Скоро привыкнешь, — улыбается он, — Тебе помочь? — рукой он указывает на чемодан у меня в руке. Положительно киваю и передаю пластмассовую ручку ему, а сама поправляю рюкзак у себя на плече. — Ты чего такая уставшая? Репетиции же вчера не было. — спрашивает у меня брюнет, искренне удивляясь моему виду. А видок у меня, так скажем, не очень. Растрепанные и, скорее всего, грязные волосы, собранные в неряшливый пучок на затылке. Опухшее от слез лицо, красные по той же причине глаза. Самый мешковатый спортивный костюм, который только есть в моем арсенале. И, конечно же, весеннее пальто на распашку в почти уже начале зимы. — Много дел было. Семейные проблемы, если коротко. Женя видит, что мне трудно говорить на эту тему, да и вообще разговор заходит не в то русло. И поэтому он решает сменить тему и рассказать мне о энергии, которую дает концерт. По очевидным причинам я должна, как минимум волноваться, а, как максимум - трястись от паники. Но мой мозг, который по всей видимости до сих пор находится в состоянии аффекта, отказывается обрабатывать эту информацию и подавать хоть какие-либо признаки тревоги и волнения. Поэтому все, что я делаю - иду за Женей и киваю головой, зевая с каждой минутой все чаще. — Мирослава, вы посмотрите - без опозданий, — говорит парень, стоит только мне подойти к ребятам, которые уже собрались, — Бьешь собственные рекорды, это уже второй раз, когда ты приходишь вовремя. — Очень смешно, Егор Николаевич, — сил нет даже на то чтобы ответить на колкость Булаткина. — Жара в голову ударила? — оглядев меня с ног до головы, Крид заостряет внимание на моем пальто. Будто я сама не знаю, что погодка совершенно не для этого наряда. Лениво вздыхаю и тру глаза от усталости, случайно тыкнув в них ногтем, недовольно шиплю от боли. А рядом слышу сдавленный смешок. Что ж, это было предсказуемо. — Я за кофе, кто-нибудь будет? — все отрицательно качают головой, поэтому я, пожав плечами направляюсь к ближайшей кофейне, что бы хоть как-то взбодриться. Надеюсь в самолете я хоть немного посплю.[ * * * ]
Полет задерживают на час. Я, как жутко уставший от жизни в целом человек, очень расстроена. А Булаткин, как просто неуравновешенный человек, ходит туда-сюда и проклинает все и вся. Маша, Прохор и Максим, как адекватные люди, немного раздражены. А Женя, как самый спокойный из этой прекрасной компании человек, спит в кресле. Прекрасная компания людей. Убрать бы Егора и было бы просто отлично. Настроение падает еще ниже, когда объявляют, что полет будет задержан еще на час. Устало вздохнув, устраиваюсь в своем кресле поудобнее. Достаю из рюкзака блокнот и ручку. Всегда, когда мне плохо я пишу. Просто стихи, мысли или несколько строчек. Этим исписано уже больше половины моего блокнота. Поджав ноги к груди, беру в руки ручку. Вспоминаю о маме. Внутри разрастается неприятное чувство неполноценности. Будто какой-то частицы меня сейчас нет. К глазам вновь докатывают слезы. Руки легонько потрясывает.Мама, засыпаю под утро я рано, В этом городе без огня странно, Люди пьют алкоголь после спорта, А я в аэропортах, в письмах, Где сама себе на уме. Мысли зарифмуются в голове. ( Мари Краймбрери "Он тоже любит дым")
Из глаз скорее всего уже давно катятся слезы, но не обращаю на них никакого внимания. Рука выводит слова на листе бумаги, а грудь больно сжимается от тоски. ~ Помню, по видеосвязи показала маме кольцо, "Жди меня скоро" Она со слезами в глазах: ты точно готова? Вдруг будешь жалеть всю жизнь? Нет, я конечно рада, Но ты никогда не простишь себе эту слабость. ~ В голове всплывают обрывками воспоминания четырехлетней давности. Я была совсем малышкой. Мне было девятнадцать. Только-только начало получаться "жить". Помню, как звонила маме, помню, как говорила, что скоро женюсь. Помню слезы мамы и крики отца. «Мирослава! Это просто слепая влюбленность! Ты будешь жалеть! Ну поживешь ты с ним год-два, а что дальше? Развод и девичья фамилия? Одумайся!» С л е п а я в л ю б л е н н о с т ь . Рука тянется к шраму на солнечном сплетении. Новая порция слез. Рука опять выводит буквы на листке бумаги. ~ Я отдала тебе без страховки Свое сердце нараспашку Каждый день примерно тыща Твоих одержимых сообщений Иногда, ты меня вообще не слышишь Будто мы с тобой в разных измерениях. ~ Закрываю глаза, что бы хоть ненадолго унять дрожь по всему телу. Но видимо это было плохой идеей. Мозг тут же воспроизводит картинку двухлетней давности. Я помню, как он на меня кричал. «Ты совсем с ума сошла! Да какого хрена? Скажи мне?! Нет, ты скажи! Замуж захотелось, да? А то, что ты бракованная сказать забыла? Из головы вылетело!? Сука, отвечай! Да ты мне на хрен такая не сдалась! » Помню громкий звук пощечины. Помню, как было больно. Помню, как много было крови. Помню, как впервые поверила в Бога. Так ведь всегда, да? Когда тебе плохо, ты добиваешь себя еще больше. Больно? Будет больнее. Плохо, сейчас будет хуже. Когда понимаю, что руки стали трястись слишком сильно, пытаюсь успокоиться. Вдох, выдох. Это все в прошлом. Не помогает. Когда грудь сдавливает от нехватки воздуха, соскакиваю с кресла. Мне нужна вода или свежий воздух. На улицу меня никто не выпустит. Остается туалет. Нужно умыться. На ватных, негнущихся ногах иду в сторону туалетов. Почти все из нашей команды спят. Только неугомонный Булаткин все так же бесится. Стараюсь не обращать на него внимания. Мне просто нужно умыться. Только бы он меня не заметил. Не хочу, что бы он видел меня такой разбитой. И дело не во внешнем виде. Просто, мне самой от себя мерзко. А ему, как человеку, который меня ненавидит будет мерзко вдвойне. Прохожу мимо него. Он смотрит куда-то сквозь меня. Может получится? Может не заметит? Надейся, Лишневская, надейся. — Стоять, — он хватает меня за предплечье, — Не хватало, чтобы еще тут потерялась. Из-за резкого разворота в глазах темнеет. Ненадолго зажмуриваюсь. Картинка вокруг размытая. Голова начинает кружиться. Ноги подкашиваются. — Что с тобой? — ухватив меня уже не за предплечье, а за ребра, больно их сжав, спросил парень, — Ты, что плакала? — сощурив глаза, блондин внимательно всматривался в мое лицо. — Нет, просто глаза слезятся, — вру я. И конечно же он не поверил, что ж, стоило хотя бы попытаться, — Отпусти меня, — я уперлась руками в его грудь. Не хочу, чтобы он ко мне прикасался. — Если отпущу упадешь, — хмыкнул парень. — Тебе это будет только в радость, — горько усмехнулась я, — Мне нужно умыться, — в глазах опять резко потемнело, ноги подкосило слишком сильно. Вот-вот я упаду на пол. Но удара о твердую поверхность не последовало. — Пошли в туалет, — Булаткин подхватил меня на руки и понес в сторону туалетов. С чего такая забота? Это не в его стиле. Зная его, он бы собственноручно бросил меня на пол при первой же возможности. — С чего такая забота? — Не хочу, чтобы потом в СМИ писали о том, что я довел танцовщицу до гроба, — усмехнулся парень, скользнув взглядом по мне. От него вкусно пахло. Мята и ментол, кажется. Я глубоко вдохнула, носовые канала заполнил это запах. Вкусно. Мне нравится. В лицо брызнула холодная вода. От неожиданности я вскрикнула. Мозг "проснулся" и стал в экстренном режиме переваривать всю ситуацию. — Не кричи, ты, так, — недовольно пробубнил Булаткин, умывая мое лицо. — Я могу сама справится с этим, — перехватила я его руку. — Я уже видел, как ты сама хотела со всем справиться. Не справляешься ты, Лишневская, не справляешься. Обратно я шла уже своими ногами. Но Егор все равно придерживал его за талию, по его словам, это мера предосторожности. Но не для того, чтобы я не упала и не сломала себе, что-нибудь. Просто здесь много его фанатов и, если я упаду это выложат все СМИ. Видите ли, репутация не должна пострадать. Как только мы пришли объявили посадку на наш рейс. И как только мое тело коснулось кресла самолета, я уснула.[ * * * ]
Из-за задержки самолета наш график очень сильно сбивается. Поэтому за место того, чтобы ехать заселяться в отель, мы сразу едем на саунд-чек. Булаткин невероятно зол. Еще чуть-чуть и от него будут лететь молнии. Репетиция концерта проходит ужасно. Егор постоянно оборачивается на меня, потому что, цитирую «Если одна истеричка, опять чуть не упадет в обморок и сорвет концерт, я ее придушу.» Масла в огонь подливает и то, что у Егора постоянно отключается микрофон. От этого он злится еще больше. Но после того, как Равиль подключает другой микрофон, чек проходит более спокойней. Волноваться начинаю в тот самый момент, когда слышу в зале визг фанатов Егора. Руки потеют, а коленки трясет. Ты же справишься, верно? На самом деле у меня нет выбора: справиться/не справиться. Я либо выкладываюсь на двести процентов, либо Крид меня закопает. Первый вариант нравится мне куда больше. В сумке нахожу упаковку "Глицина", внутри себя ликую от радости. Выдавливаю три таблетки и кладу их под язык. Сзади слышу смешок. — Волнуешься, что ли? —как-то высокомерно прозвучало это изо рта Булаткина, — Если что-нибудь испортишь, я тебя убью, — подмигивает он мне и, подкинув в воздух микрофон, выходит из гримерки. Все-таки концерт это - невероятно. Волнение исчезает, стоит только исполнить первый танец. Может это из-за таблеток, а может из-за атмосферы. Отдаю себя выступлению полностью Без остатка. В теле приятно ноет. Ноги гудят от нагрузки. А в глазах блеск. — Омск, спас-и-и-и-и-бо вам! Мы еще вернемся! Аккуратно спускаюсь со сцены по ступенькам и спешу скорее оказаться в гримерке. Ноги подкашивает от нагрузки, а по телу приятным теплом разливается усталость. Как только подхожу к креслу тут же падаю на мягкую обивку. Дыхание до сих пор сбито в частых выдохах. По вискам струйками стекает пот, волосы на голове будто только-только вышла из душа. — Мирослава, ты сегодня ничего не испоганила. Поздравляю, — в комнату вошел Крид с полотенцем на шее и бутылкой воды в руках. — Если это был комплимент, то он не удался. — Я бы на твоем месте не расслаблялся, ты по -прежнему плохо танцуешь, просто сегодня все было чуть лучше, — я лишь закатила глаза и мысленно представила, как душу его голыми руками. Вылет обратно в Москву еще только через шесть часов. Это значит часа четыре у меня есть на отдых в отеле. Плюс, я могу поспать по дороге в сам отель. Мне нужно хоть как-то восстановить силы. — Автобус уже ждет, — в гримерку заглядывает Прохор, как раз в тот момент, когда я собираюсь открывать дверь, вяло киваю ему и иду к выходу. На улице невероятно холодно. Думаю, минус десять точно, если не минус двадцать. Кутаюсь в палантин, но, честно говоря, пользы от него мало. Тонкая габардиновая ткань не способна сохранить тепло, она пропускает даже самый слабенький ветерок, от чего тело покрывается мурашками. Дорога от дверей спорт арены до автобуса кажется бесконечной. Я вся дрожу от холода. Господи, хоть бы не заболеть. Наконец, когда я дохожу - таки до автобуса, я, немедля ни минуты, пулей "залетаю" в его салон. Тут намного теплее. От резкого перепада температур кожу лица начинает жечь, а глаза слезятся. Сажусь на самые последние места, потому то они кажутся мне самыми мягкими. И стоит только мне сесть на них, мозг "отключается", а глаза закрываются. Я засыпаю.