Не верь, не бойся, не проси

— Мне жаль, что так получилось. Лазарев смотрит на него взглядом побитой собаки, будто он и впрямь виноват в случившемся. Наверное, частично это действительно так, но Дункан наотрез отказывается это признавать. — В том, что Лука сбежал, нет твоей вины, — говорит он, но легче от этого никому не становится. Они сидят на кухне в квартире Лоуренса и пытаются понять, как теперь жить дальше. Родные души, которые должны быть счастливы вместе, но сердце Дункана разрывается от потери, а сердце Лазарева — от предательства. — И как ты это объяснишь? От тона Сергея по коже проходит мороз что у Дауэ, которого новообретенные соулмейты прижали к стенке, что у Дункана. Лазарев на Евровидении — милый и добродушный, но сейчас он в таком бешенстве, что дыхание от страха перехватывает. Ох, не завидует Дункан своему соотечественнику, на которого оно сейчас направлено… — Мы с тобой, — чеканит Сергей, — вместе со времен Евровидения. У нас одинаковые рисунки, поэтому я искренне считал, что мы соулмейты. А теперь выясняется, что это не так, но меня заботит не это, Дауэ. Какого хрена ты знал об этом и молчал?! Последние слова Лазарев почти выкрикивает, и Дункан надеется, что в кафе нет ушлых журналюг, которые могут услышать их. «Международный скандал: звездные соулмейты устроили разборки в сортире» — не тот заголовок, который он хочет видеть в газетах. — Потому что я люблю тебя, — честно отвечает Дауэ. — И полюбил задолго до Евровидения. — Если бы ты любил меня, то не стал бы лгать. Думаешь, приятно в тридцать три найти на Евровидении своего якобы соулмейта, а через год встретить настоящего в туалете забегаловки?! Я бы и слова тебе не сказал, если бы ты ничего не знал, но ты ЗНАЕШЬ, Дауэ. Знаешь с самого начала! — сквозь бешенство Сергея прорывается львиная доля боли. — Пожалуйста, исчезни из моей жизни и не возвращайся в нее больше никогда. Лазарев накидывает капюшон и выбегает из туалета, оставив липового соулмейта наедине с настоящим. Дункан офигевает от жизни и мечтает только об одном — отмотать время на пару часов назад и больше никогда не заходить в это кафе. — Иди к нему, — просит Дауэ. Когда с ними был Сергей, он держался каменной скалой, но Лазарева рядом больше нет, а значит, и смысла в этом тоже. Он сползает по стенке, обхватывает руками колени и утыкается в них лицом. Дункану неловко видеть Дауэ таким: что бы ни произошло у них с Лазаревым, видно, что он его любит. Но слова поддержки в данной ситуации прозвучат неуместно, поэтому он бросается вслед за своим соулмейтом. — Я не могу понять, — произносит Дункан, — как у него получилось тебя обмануть. Расскажешь? Сергей кривится, вспоминая этого человека. После сцены в туалете у них состоялся серьезный разговор, и Дауэ, которому терять было нечего, признался во всем. Рассказал, что в десять лет случайно наткнулся на видео с Лазаревым, увидел его рисунок и решил, что этот певец из России — его родственная душа. С учетом того, что драконы на руках у них одинаковые, это неудивительно: бывают, конечно, исключения, но чаще всего люди с идентичными рисунками являются соулмейтами. — Мне до сих пор не по себе от этой истории, — признается Лазарев, пересказывая Дункану их с Дауэ разговор. — Он мной с десяти лет бредил, понимаешь? С десяти! Время, когда нужно по дворам носиться и с соседскими мальчишками драться, а он пересматривал по сто раз мои выступления и интервью. «Будь я на его месте, то же самое делал бы» — думает Дункан. Но если для него знакомство с Лазаревым закончилось бы счастливым воссоединением соулмейтов, то для Дауэ оно стало трагедией. Их первая встреча, как выяснилось, произошла не в Стокгольме. Первая встреча была в Москве, куда восемнадцатилетний Дауэ приехал, чтобы встретиться с «родственной душой». Узнал неведомым образом адрес Сергея, три дня следил за ним, а на четвертый решился подойти. Просто пройти мимо, не говоря ни слова, и столкнуться с болью, которая лучше всяких слов скажет Лазареву — здравствуй, к тебе приехал твой соулмейт. Ничего, конечно же, не произошло, потому что родственными душами они не были, и маленький мир Дауэ Боба Постюмы разрушила суровая правда жизни. — Даже после встречи с истинным соулмейтом он не смог выкинуть меня из головы. А когда мы в один и тот же год стали участниками Евровидения, решил, что это намек от Вселенной на то, что мы должны быть вместе. Поэтому он подкараулил меня в гостинице, треснул по башке до потери сознания, а когда я очнулся, притворился моим соулмейтом. Дункан искренне не понимает, как в такое можно поверить, да и Лазарев, судя по выражению его лица, тоже. Но Сергей так устал все время быть один, что уверовал в Дауэ-соулмейта, как стоящие перед реанимацией родственники внезапно начинают верить в Бога. Такие люди готовы поверить во что угодно, лишь бы сердце родного человека продолжало биться. Тридцать три года — не двадцать и не двадцать пять, и нужно быть суровым аромантиком, чтобы за столько лет не сойти с ума от одиночества. — Хорошо, что он ушел из моей жизни. Ненавижу лгунов. Губы Лазарева растягиваются в улыбке — искусственной и совершенно неуместной, не способной скрыть тоску, которой пропитан его взгляд. Интересно, кого он пытается обмануть — Дункана или все-таки себя самого? — А твоего Луку мы обязательно найдем. Из-под земли достанем, если потребуется. Упоминание сбежавшего возлюбленного подкидывает Дункану новую порцию душевной боли. Он успел пожалеть сто раз, что рассказал о своем соулмейте Луке. Сначала у него был шок, потом состоялся тяжелый разговор, в ходе которого Дункан (как ему тогда казалось) доказал, что кроме Хэнни ему никто не нужен, а тот ему поверил, успокоился… Чтобы на следующий день исчезнуть, оставив лишь три слова на записке. «Не ищи меня» Дункан все равно ищет, Лазарев подключает все свои связи, чтобы ему помочь, но Луки будто нигде никогда не существовало.