Не верь, не бойся, не проси

— Если ты считаешь себя самым умным, спешу тебя разочаровать. Ты идиотина, Лука. Мишель всегда была такой: с виду милая куколка, но стоит ей открыть рот, как правда-матка вырывается наружу. Она привыкла говорить то, что думает, и многим это не по нраву, но Хэнни с ней комфортно. Лучше иметь рядом сурового, но честного человека, чем обаятельного лицемера. — Ты ведь любишь его, — Мишель присаживается на край кровати, на которой третий день подряд депрессирует ее лучший друг. — Так зачем же мучаешь и его, и себя? Лука молчит, плотнее заворачиваясь в кокон из одеял. Свою позицию он уже объяснил, но Мишель упрямо отказывается ее принимать. — У вас ведь все хорошо было, — продолжает она. — Подумаешь, соулмейт нашелся… Разве это повод прекращать отношения, в которых всех все устраивало? — Сорок восемь дней, Мишель, — Лука садится на кровати; его волосы растрепаны, а на мертвенно-бледном лице сильно выделяются круги под красными от недосыпа глазами. — Мы встречались ровно сорок восемь дней. Этот человек сделал меня по-настоящему счастливым, а я… Что я со своей унылостью и психозами могу ему дать? — Но он же был с тобой рядом, поддерживал в трудные моменты! — Был. Поддерживал, — грустно усмехается Лука. — Но это длилось сорок восемь дней. Был бы он так же ко мне добр через год, пять, десять лет? Любил бы меня, если бы даже спустя столько времени я остался таким же? — Ну да, ну да, если бы да кабы, — вздыхает Мишель. Почему ее друг такой мнительный придурок, еще и упрямый, как ослик? Схватить бы его за шкирку да бросить Дункану в объятия, и если бы свобода одного не заканчивалась там, где начинается свобода другого, Мишель бы так и поступила. — Я, конечно, уважаю твое право выбора, поэтому не буду связываться с Лоуренсом, если ты сам об этом не попросишь. Но знай: если он каким-то макаром на меня выйдет, я сразу же тебя ему сдам. Это не дело, Лука. Мы живем в двадцать первом веке, люди встречаются с кем хотят, если они не консерваторы, конечно. Мишель уходит, и в комнате воцаряется тишина. Лучший друг для нее — открытая книга, но сейчас она его не понимает.

***

Пока что Луке везет. Он успешно скрывается от Дункана, который всегда где-то рядом, но никак не может его найти, и начинает привыкать к состоянию, в котором находится… Сколько уже? Две недели? Три? Лука потерял счет дней. Какая разница, сколько их прошло, если ничего не меняется? — Я переживаю за тебя, сынок. Хэнни плохо, его мать из-за этого страдает, и в итоге ему становится еще хуже. Хотелось бы порадовать ее хорошими новостями, но их нет, поэтому Луке приходится лгать. Хорошо, что родители не знают про его отношения с Дунканом, иначе сразу же столкнули бы их лбами. Хорошо, что Дункан не знает, где именно живут его родители, и (Лука надеется) не собирается это выяснять. — Мне просто надо это выдержать, — говорит Хэнни. — Я справлюсь, мам. Не переживай. — Как я могу не переживать, если не знаю, что творится с моим ребенком?  — Я поговорю с тобой позже, мама. А сейчас мне нужно идти. Хэнни ненавидит себя за то, что лжет собственной матери, но обсуждать с ней происходящее он не готов.

***

Они с Дунканом сталкиваются тогда, когда Лука ожидает этого меньше всего. Он возвращается домой с прогулки, на которую его вытащила Мишель («Хватит киснуть в четырех стенах, — ругалась подруга. — Встал и пошел со мной на улицу, не то обижусь!»), открывает дверь в свою комнату и видит стоящего у кровати Лоуренса. Они не говорят ни слова, лишь смотрят друг другу в глаза: у Дункана они — уставшие, у Луки — напуганные. — Как ты меня нашел? — спрашивает Хэнни. — Познакомился с твоей матерью, — отвечает Лоуренс. — Она сказала, где тебя искать. Между ними снова воцаряется молчание; Лука отводит взгляд в сторону, ожидая дальнейших действий Дункана, а тот не спешит что-либо предпринимать. Несколько минут он рассматривает любимого человека, сохраняя в памяти его облик, а затем говорит: — Лука, возвращайся домой. К горлу Луки подкатывает ком. Домой. Домой. В квартиру в центре Роттердама, где Хэнни пережил лучшие мгновения своей жизни. Дункан протягивает ему руку с мольбой в глазах, от души надеясь, что его глупый Лука возьмется за ум и вернется, но… — Это место больше мне не дом. Решение, принятое Лукой еще тогда, когда у них с Дунканом только завязались отношения. Пока нет его соулмейта — они вместе. Но как только он объявится — Хэнни уйдет, даже если Лоуренс будет против. — Послушай… — Дункан делает шаг вперед. — Нет, это ты меня послушай, — Лука делает два шага назад. — Ты ненавидишь консерваторов, но у меня перед глазами много лет стоит живой пример того, что их доводы правдивы. В молодости мой отец шел против системы и долгое время встречался с девушкой, которая не была его соулмейтом. Казалось, что эта любовь проживет до гроба, а потом он встретил мою мать и так сильно полюбил ее, что та девушка оказалась не у дел. С ней отцу было хорошо, но истинное счастье он познал только с моей мамой, — тяжелый вздох Луки на мгновение прерывает его рассказ. — Ты пока что этого не осознал, но Лазарев — человек, предназначенный тебе судьбой. Рано или поздно ты узнаешь его получше и полюбишь по-настоящему, а я повторю судьбу бывшей моего отца. Я не хочу этого, Дункан. Поэтому, если я действительно что-то для тебя значу, оставь меня в покое.