Учитель

      Через пару дней Ханниган стоял перед дверью в кабинет химии и дрожал. Страх сковывал его тело и не позволял преодолеть злосчастные полтора метра, отделяющие парня от класса. А за стеной его одноклассники спокойно записывали диктуемый учителем материал и время от времени зевали.       Урок начался около пятнадцати минут назад. Клеменс опоздал и уже пять минут из этих пятнадцати мялся перед дверью, потому что боялся взаимодействовать с Харальдссоном, приятный голос которого из коридора был замечательно слышен.       Химия стояла в расписании последней, однако Ханниган лишнее время после обеденного перерыва просидел в столовой, ни в коем случае не желая идти на занятие брата. В начале он хотел вовсе прогулять злосчастный урок, но быстро отмел этот вариант, опасаясь, что после одного прогула вовсе не заставит себя прийти на занятия по химии, а затем все пропуски и учебные задолженности накроют его с головой и трансформируются в еще больший хаос, чем сейчас.       Все произошедшее в ночь воскресенья казалось дурным сном. Ханниган старался не возвращаться мысленно к этому моменту своей жизни вообще, но все же не знал, как теперь вести себя с Маттиасом. Он предпочел бы не встречаться с ним вовсе, думая, что увидел то, что не должен был видеть никогда.       Наконец Клем заставил себя поднять руку и постучался. В кабинете все замерло: ученики решили, что с важной новостью явился директор или его заместитель, как иногда бывало, а Маттиас просто на минутку замолчал и направился к двери. Клеменс услышал шаги брата, и его паника значительно усилилась. Осознав, что меньше всего на свете ему сейчас хочется смотреть в лицо Харальдссона, Клем дернул ручку на себя и выпалил: – Извините за опоздание! Можно сесть на место?       Маттиас остановился, спокойно глядя на Клеменса. Тот, в свою очередь, предпочел опустить голову и разглядывать носки начищенных ботинок брата.       В отличие от Клеменса, Харальдссон не был на сто процентов уверен в том, что встретил в ту ночь в клубе собственного непутевого кузена – чертовы цветные лампы в тот момент снова начали слишком быстро гаснуть и загораться. Помешал даже дым от сигареты, которую в этот момент Маттиас держал в пальцах. То, что мальчишка убежал, почувствовав на себе такой взгляд, Харальдссона не удивляло. – Проходи, – коротко ответил Маттиас, пропуская Клеменса в класс и закрывая за ним дверь.       Ханниган буквально дополз до своего места и упал на стул. Его одноклассники тут же переключили внимание обратно на учителя, который продолжил объяснять новую тему. Пару раз глубоко вдохнув и выдохнув, Клеменс слегка успокоился и полез за тетрадкой и учебником в сумку. Ему стоило включиться в урок как можно скорее, чтоб потом не было проблем с выполнением домашней работы – а то, чего доброго, Харальдссон еще предложит объяснить материал повторно наедине.       Время от времени Клеменс бросал в сторону старшего брата быстрые взгляды. Он наблюдал за жестикуляцией Маттиаса, за выражением его лица, пока тот диктовал определение очередного термина. Записей на доске становилось все больше и больше, кого-то из одноклассников Клеменса даже вызвали решить задачу. Сам Ханниган вскоре успокоился, наравне с другими внимательно слушая и записывая.       Урок подходил к концу. Маттиас посмотрел на часы на своем запястье, а потом оглядел весь класс, тряхнув рукой, чтоб поправить рукав рубашки. – Что ж, давайте устроим небольшую проверку. На странице сто тридцать восемь есть вопросы, ответьте на первый и третий. На листочках. Я потом соберу.       Ученики тяжко вздохнули и начали искать нужную страницу, шелестя бумагой. Кто-то из них вырывал листочек из тетради, не щадя ее, кто-то пытался спрятать мобильник под партой, чтоб побыстрее списать ответ на вопрос. Некоторые сидели с выражением полного отчаяния на лицах или падали лицом в тетрадь. Клеменс тоже достал листочек и стал искать нужную страницу в учебнике. – Телефонами пользоваться нельзя, – напомнил Маттиас. – Как сделаете – можете идти.       Договорив, Харальдссон подошел к своему столу и оперся руками на спинку стула, с которой свисал его пиджак. Склонившийся над столом Ханниган проследил за ним взглядом и тут же замер – ему показалось, что пиджак был тем же, что он видел у Маттиаса в клубе. Клеменс смутился своих мыслей и прислонил к губам ручку, еще больше задумываясь. Ну не мог же Маттиас носить в школу то же, что надевает в фетиш-клуб... Это казалось Ханнигану чем-то невозможным и даже порочащим. Сразу вспомнились слова навязчивого мужчины с водянисто-серыми глазами, который сравнил Маттиаса с дьяволом в ангельском обличии...       Продолжая думать о пиджаке, Клеменс почти на автомате ответил на первый вопрос и вдруг вспомнил, что в клубе успел сделать парочку фотографий. Одежда Маттиаса в этот момент беспокоила его явно больше, чем химия. Скользнув рукой в карман, Клем быстро достал телефон и разблокировал его. В галерее сразу после парочки фоток чужой домашки и после утреннего селфи красовалась фотография полуголого Маттиаса с сигаретой. Ханниган наклонился чуть вбок, рассматривая пиджак, наброшенный на плечо старшего кузена. Вроде этот, а вроде и нет... похож, во всяком случае, но...       Незаметно подойдя к Клеменсу сзади вплотную, Харальдссон практически вырвал телефон из его рук. Держа его в своей ладони, он смотрел на обернувшегося испуганного кузена своими ледяными глазами. – Дома поговорим, – глухо сказал он и пошел к учительскому столу.       Клеменс уставился в тетрадку расширенными от ужаса глазами: он молился всем богам о том, чтоб экран его телефона успел погаснуть до того, как Маттиас на него посмотрит. Ханнигану казалось, что его сердце перестало биться, оборвалось и укатилось куда-то далеко-далеко, в пыльный грязный угол, такой же холодный, как взгляд Харальдссона. Дрожа, он поднял глаза. Маттиас, прикусив кончик указательного пальца, смотрел на свою фотографию в телефоне Клеменса. Слегка ухмыльнувшись, он провел по экрану, пролистывая дальше.       Ханниган бледнел и дрожал, как больной лихорадкой, не сводя глаз с Харальдссона, который, медленно пролистав попавшиеся по пути эротичные селфи Клеменса, уже смотрел другие свои фотографии в конфискованном телефоне и самодовольно улыбался. Наконец Маттиас заметил устремленный на него взгляд и одарил младшего кузена улыбкой прекрасного маньяка.       К концу урока на столе Маттиаса лежало еще несколько отобранных им телефонов. Их владельцы, со страданиями пытаясь что-то вспомнить, корчились над листочками. Им предстояло еще задержаться после того, как их товарищи с чистой совестью отправятся домой. Бледный, как бумага, Клеменс, машинально писал что-то на листочке для сдачи.       Наконец прозвенел звонок с урока. Харальдссон получил от всех подписанные работы и тактично подождал, пока освободившиеся ученики шумной кучей убегут из класса. За столами остались только "проштрафившиеся". Они сидели, понуро опустив голову и водя пальцами по столу. Клеменс надеялся, что Маттиас, прочитав какое-нибудь нравоучение, вернет ему мобильник и отправит Ханнигана домой вместе со всеми. У Маттиаса, как обычно, были немного другие планы.       Закончив с нотациями, Харальдссон сказал ученикам забрать телефоны. Клеменс неуверенно подошел последним и уже протянул руку к своему мобильнику, но Маттиас накрыл его ладонью. – А твой телефон я отдам тебе на семейном ужине. – Но... – только и смог выговорить Клеменс и тут же стих.       Маттиас по-свойски взял телефон брата, разблокировал его (в тот момент Клеменс возненавидел свою привычку записывать все пароли в заметках) и повернул к Клеменсу экраном, снова мило, но как-то жестоко улыбнувшись. Его глаза при этом оставались холодными. Ханниган медленно перевел взгляд на телефон, предчувствуя худшее.       Он увидел открытый в одном из мессенджеров диалог с Маттиасом, которого в своем телефоне давно уже переименовал в "папочку". Клеменс никогда не подумал бы, что Маттиас каким-то образом сможет узнать об этом. Клем сделал это просто так, что называется "от балды", просто потому, что в тот момент ему показалось, что между ними действительно что-то возможно, а горячо обожаемый брат тогда действительно напоминал заботливого и милого Папочку, в котором Ханниган так нуждался.       Двумя последними сообщениями в диалоге красовались фото самого Харальдссона из клуба и селфи Клеменса перед посещением его же. На селфи он пошловато облизывал накрашенные яркой помадой губы и оттягивал ошейник на своей тонкой белой шейке. – Об этом мы тоже поговорим.       Из школы Ханниган возвращался совершенно убитым.

***

      Через пару часов вездесущий Маттиас уже заявился к Клеменсу домой и ворковал с его родителями о чем-то бытовом. Он стоял в проходе на кухню, опершись плечом о косяк двери. Даже на простые семейные встречи Харальдссон частенько приходил в выглаженной светлой рубашке и брюках. Так было и в этот раз.       Клеменс в чем-то домашнем и мятом сидел перед телевизором, меланхолично глядя на его экран. Он застыл в одной позе и не мог заставить себе пошевелиться уже пару часов. До его ушей долетали некоторые фразы матери или отвечающего ей Харальдссона. К самому Клеменсу никто не обращался. – Ох, да, Маттиас, – начала мать Клеменса, доставая из духовки готовую курицу, – мы собираемся к моей хорошей подруге на день рождения. Ты не мог бы остаться сегодня с Клеменсом? Я бы не стала просить о таком, если бы доверяла ему так же, как раньше, но недавно он вернулся домой среди ночи... – Неужели? – Харальдссон поднял брови, стараясь изобразить искреннее удивление. – Да, представляешь! Наш Клеменс! Не знаю, где он был, но вернулся он, кажется, не совсем трезвым, грохотал по-страшному... Поэтому и приходится принимать такие меры. Тебя не затруднит? Мы вернемся завтра днем, когда он будет в школе. – Без проблем, – согласился Маттиас.       Услышавший это Ханниган закрыл лицо руками и прижал к груди колени. Через пару секунд все, кто был в кухне, услышали несколько глухих ударов – это Клеменс пару раз стукнулся головой о плотный подлокотник дивана, как будто наказывая самого себя.       Если ужин с родителями и Харальдссоном еще можно было как-то пережить, то теперешняя ситуация вызывала в нем желание закричать от ужаса и сбежать на другой край города. – Тогда садитесь есть, мальчики, я вам тут приготовила немного... Сами мы сейчас уже поедем, осталось собраться, – сказала мать Клеменса, не придав значения странному грохоту.       Клеменс поплелся с абсолютно безжизненным видом к столу только после того, как подошедший отец строго глянул на него и мотнул головой в сторону кухни и столовой. Кажется, он сказал еще что-то типа: "Подумаешь над своим поведением, глядя на старшего брата!", но в этом Клем не был уверен.       Мать носилась по дому, как небольшой ураган. Она готовилась к празднику и иногда заглядывала к ужинающим мальчикам. Отрешенный вид сына ее не настораживал – она считала, что паренек сконфужен ее замечаниями и просьбой к Маттиасу. Харальдссон же как обычно представлял собой образец чистоты и воспитанности. Умиляясь, мать Клеменса выскакивала из столовой и бежала делать прическу или макияж. Когда она покинула столовую снова, Маттиас достал из кармана телефон Клеменса и положил рядом с собой на стол. Ханниган вздохнул после этого чуть свободнее: он понял, что Маттиас хотя бы не собирается обсуждать с родителями Клема телефон и фотографии.       Через какое-то время входная дверь закрылась, оставляя кузенов вдвоем на целую ночь. Изящные черты лица Маттиаса будто внезапно обострились. Откинувшись на спинку стула, он сложил руки на груди, пронизывая Клеменса насквозь уже знакомым ему взглядом хищника. Ханниган сжался на стуле. – Что, сбылась влажная мечта? – почти процедил Маттиас.       У Клеменса, несмотря на страх, заметно порозовели щеки: он действительно много раз представлял похожие ситуации. Положив вилку на стол, он опустил глаза. – Я надеюсь, ты не подумал, что у нас свидание. А то ты сейчас напоминаешь девчонку, у которой вдруг стало мокро в трусиках, – безжалостно продолжал Харальдссон. – П-прекрати... – еле слышно ответил Ханниган. На глазах у него появились небольшие слезы. – Шляешься по фетиш-клубам, значит? Кого ты там искал? "Папочку" для себя? Жаль, что я не могу позволить себе выпороть тебя, – Маттиас совершенно проигнорировал его просьбу. – Да уж на это ты мастер! – сквозь слезы выкрикнул Клеменс, вскакивая с места.       Маттиас вспыхнул и внезапно замолчал. – И вообще... мастер причинять боль. Когда ты все понял, ты мог бы... сказать мне "нет"... или просто игнорировать, но ты ведь предпочел... издеваться надо мной! – еле выговорил Ханниган, периодически прерываясь, чтоб всхлипнуть. Его голос дрожал.       На пару минут в столовой установилась тишина. Из соседней комнаты слышался еле уловимый шум телевизора. Маттиас смотрел куда-то в сторону и поджимал губы. Правую руку он положил на предплечье левой и слегка сжимал ткань рубашки пальцами. Клеменс не отводил от него взгляда, хоть и чувствовал на своих щеках горячие слезы, будто смотрел не на кузена, а на солнце, и оно жгло ему глаза. Он видел, что Харальдссон нервничает, о чем-то задумавшись, а кончики его ушей и щеки горят. – Ты все сказал? – тихо спросил он, не поворачивая головы.       Клеменс молча кивнул в ответ. – Доедай ужин и иди в свою комнату.       Ханниган бухнулся на свое место, засунул в себя еще несколько кусков курицы, а потом забрал со стола телефон и поплелся к себе. За все это время Маттиас не сделал ни одного движения, только смотрел в одну точку и все больше бледнел.       Уже поставив ногу на первую ступеньку лестницы, Клеменс услышал, как в столовой открылся небольшой шкафчик, в котором его отец хранил несколько бутылок разного алкоголя для праздников. Остановившись, Ханниган повернул голову в сторону приоткрытой двери. Хлопнула вытащенная пробка и звякнул обо что-то один из бокалов. Вздохнув, Клеменс продолжил шагать наверх.       Он решил просто отвлечься от всего произошедшего и направился в ванную комнату, захватив с собой легкую пижаму и большое полотенце. Включив воду, Клеменс сел на край ванны и погрузился в переписку с друзьями. Те спрашивали, что учитель говорил Ханнигану после уроков. Коротко ответив "Да все норм", Клеменс решил отложить телефон в сторону, раз с ним забыться не получалось.       Раздевшись, Клеменс лег в ванну и закрыл глаза. Приятная температура и тихо лопающиеся пузыри пены успокаивали его.       С первого этажа слышались отзвуки голоса Маттиаса: он звонил кому-то по телефону, но слов разобрать было невозможно. Расслабившийся в ванне Клем старался не думать о старшем брате, который сидел в столовой с бутылкой вина и что-то обсуждал со своим собеседником. Тем более, что тот вовсе вскоре перестал говорить и, судя по всему, ушел к телевизору и стал от скуки переключать каналы.       Клеменс понял, что пора завязывать с водными процедурами, когда поймал себя на том, что почти уснул. Домывшись, он ополоснулся под душем и выскочил из ванны. Быстро вытеревшись и надев пижаму, Ханниган выключил свет и отправился прямиком в кровать, пересиливая себя, чтобы не спуститься и не заглянуть к Маттиасу – уж очень на первом этаже стало тихо.       Клеменс злился. И заставлял себя злиться еще сильнее, просто потому, что он был слишком отходчивым и готов был простить очень многое. После того, как он увидел реакцию Харальдссона на то, что Клеменс знает про его увлечение фетиш-клубами, ему даже стало немного жаль...       Но Клеменс понимал, что раз Маттиас ужасно с ним обращался, то и он тоже имеет право на такое поведение.       Уютно устроившись в кровати, Ханниган стал планировать завтрашний день. Утром он как-нибудь постарается избежать встречи с братом – в конце концов, можно и не завтракать дома. А после школы, может быть, стоит сходить на прогулку с друзьями и сделать что-нибудь безумное... Но не с теми друзьями, которые бросили его в клубе одного, а с настоящими... Клеменс зевнул и обнял подушку. Он почти уже уснул, но вдруг вздрогнул: ему показалось, что по лестнице поднимается Маттиас. Ханниган прислушался. Харальдссон действительно уже поднялся на второй этаж и шел к комнате кузена.       Он приоткрыл дверь, впуская луч света из коридора. Клеменс притворился спящим, чуть зажмурив глаза, хотя знал, что Маттиас не сразу сумеет разглядеть что-то в темной комнате. Из-за яркого света, льющегося из коридора, лица Харальдссона не было видно. Лампа освещала одну его щеку, часть шеи и плеча и отблескивала на кромке бокала, который он держал в руке. – Клеменс? – тихо позвал Маттиас. Во всей его позе сквозила неуверенность. – Ты спишь?       Клеменс ничего не ответил. Обида вспыхнула в нем с былой силой. Он продолжал жмурить глаза.       Харальдссон постоял еще с минуту и собрался уже выходить. Ханниган подумал, что все закончится сейчас, если он позволит кузену уйти и, сам не зная, по какой причине, ответил: – Нет. Не сплю.       Маттиас замер точно так же, как незадолго до этого Клеменс, услышавший шаги на лестнице. Молча постояв еще немного, он вздохнул и подошел ближе к кровати. – Мы можем поговорить? – Наверное... – неуверенно протянул Клеменс и немного подвинулся, освобождая место около себя.       Маттиас сел на кровать и поставил на тумбочку рядом бокал с вином. Тут же какая-то неловкость накрыла его, как снег, упавший с ветки. У него никогда не было проблем с какими-либо патетическими речами, он не страдал косноязычием и всегда ясно формулировал свои мысли, но именно сейчас, сидя в темноте с собственным братом, он не знал, как начать разговор. Напряжение снова усиливалось, Клеменс периодически поглядывал на лопатки кузена, из-за его позы (Маттиас сидел, сложив руки на коленях и слегка ссутулившись) ставшие очень заметными под тонкой тканью рубашки. – Мне жаль, что из идеального старшего брата я для тебя превратился в какого-то монстра, – сказал Харальдссон, повернувшись к Клеменсу. – Может, я лицемер какой... Перед всеми изображаю совершенство, а на самом деле им вовсе не являюсь... и тот, кого видел ты – настоящий я.       Клеменс слушал молча. – Чушь какую-то несу... – Маттиас взлохматил свои волосы, проведя по ним рукой. – Знаешь, я...       Он подсел еще ближе и вдруг схватил лежащую поверх одеяла ладонь Клеменса своими руками. Ханниган начал мелко дрожать, но руку не вырвал. – Я сначала думал, что это несерьезно, что твое увлечение быстро пройдет. Я решил, что могу подыграть, но... в какой-то момент мне показалось забавным попробовать довести тебя до эмоционального предела... поэтому я был так жесток.       Ханниган печально свел брови и выдернул свою ладонь из рук брата. На лице Харальдссона при этом отразилось страдание: он подумал, что потерял надежду на прощение. – Я идиот, я такой идиот, – Маттиас уткнулся куда-то в одеяло Клеменса и накрыл голову руками.       Ханниган сидел ни жив ни мертв, наблюдая за братом. Его сердце стучало так громко, что почти разрывало грудную клетку и заставляло пижамную рубашку слегка колыхаться. Он совершенно не знал, что делать. – Я делал больно тебе, потому что старался убедить себя в том, что сам не имею к тебе никаких чувств, – глухо сказал Маттиас в плотную ткань одеяла.