Когда тебя кто-то любит — это как будто твое сердце завернуто в одеяло. И потом, когда его сдергивают…
— Хелен Филдинг, «Дневник Бриджит Джонс».
Гарри пытается выбросить его из головы, правда. У него просто… не получается. Он знает, что его симпатия становится нездоровой, он действительно прекрасно это понимает. Вот только как бы не старался, он не может забыть, как ощущался Драко в его объятиях. Как их руки мягко касались друг друга, и как Гарри ненавидит себя за то, что со страху сразу же убирал ладонь каждый раз, когда его пальцы задевали пальцы блондина. Не стоило этого делать. Отстранился ли бы Драко? Посмеялся ли бы ему в лицо? Не было на это похоже. Также Гарри все не дает покоя тот факт, что Драко способна растрогать детская книга. Особенно такая, как вчерашняя, и он считает это настолько, просто до мурашек, милым, что должен прикусывать губу каждый раз, когда вспоминает об этом, чтобы не начать улыбаться, как с катушек слетевший. Стоит ли упоминать, что его губа уже еле живая? Безоговорочная любовь, размышляет он. Гарри погружается в воспоминания о своих родителях, думает о Роне, о Гермионе, Сириусе, Молли и многих других, и спрашивает себя, знакомо ли Драко это чувство? У него внезапно появилось непреодолимое желание показать его Малфою, и это очень пугающе. Хоть сейчас он вполне спокойно может мечтать о своей симпатии, и в целом идентифицировать его чувства к блондину, как симпатию, он действительно без малейшего понятия, готов ли начать думать о ней, как о любви. Как о безусловной любви, на минуточку. Вот только его мозг просто берет, и делает это, вовсе не спрашивая его мнения. Он все еще погружен в омут своих мыслей, когда входит в общую гостиную, где его встречает хаос. — Дорогой дневник, — слышится громкий голос Пэнси. Парочка восьмикурсников собралась в кучу вокруг камина и радостно хохочет, наблюдая за ее представлением. Глаза Гарри немедленно находят Драко, который сидит на краю одного из диванов, нахмурившись и спрятав лицо за книгой. Паркинсон бросается к нему на колени и, прижав ладонь к сердцу, драматически продолжает: — Я должен перестать постоянно думать о нем, должен прекратить мучить своих друзей бесконечными разговорами о его мягких волосах, красивых сверкающих глазах и восхитительной груди. Она останавливается, чтобы захихикать, а Рон весело фыркает. У Поттера все еще нету догадок, что тут может твориться, но Драко выглядит совершенно подавленным. Он пытается скрыться за обложкой своей книги, однако Пэнси вырывает ее у него из рук, прислоняясь к нему и невинно хлопая ресницами. — Грудь, которую я видел оголенной лишь однажды, и то случайно, после одного из матчей по квиддичу. Я не извращенец, — продолжает она, и теперь даже Гермиона не в силе сдержать смех. Гарри в полной растерянности. Что происходит? И о ком, черт возьми, так улюлюкает Пэнси? Он совершенно уверен, что она делает вид, будто речь из дневника принадлежит Драко, что сильно его беспокоит. Он и так знает, что Драко, очевидно, уже влюблен в кого-то — если верить словам Блейза — но на этом поток информации тогда закончился. Не то, чтобы он только что узнал что-то точное, кроме того, что это мальчик (спасибо Мерлину), но также и то, что он, кажется, также из Слизерина. Кого же еще Малфой мог видеть полуобнаженным после квиддича? Эта мысль заставляет сердце Гарри свалиться куда-то в пятки. Драко влюблен в парня из своего факультета. Влюблен в слизеринца. — Пэнси, прекрати, — зажмурив глаза, процеживает сквозь зубы Драко. У слизеринки, однако, взгляд буквально блестит, и она, конечно, не делает ничего подобного: — Нужно сделать шаг, чтобы не показаться дураком. Необходимо также перестать ежеминутно представлять, как он выглядит в белье. Или без. — Пэнси! — Малфой многозначно на нее зыркает, теперь уже красный, как рак. — Прекрати сейчас же! Она в ответ зловеще усмехается. — У матери припадок случится, если она, упаси Салазар, каким-то способом узнает о моих нечистых помыслах, таких, как он без одежды, или он без одежды и надо мной, о чем я, признаюсь, думаю чуть ли не постоянно. Гарри уверен, что это могло бы продолжаться еще несколько часов, но Драко зажимает ей рот ладонью, шипя: — Сейчас же прикрой форточку, ты что, совсем умом тронулась? — Малфоя, наверное, Паркинсон все-таки довела, ведь он всегда кажется таким уравновешенным и спокойным. Сама же Пэнси до сих пор выглядит нереально довольной. В следующий момент Драко отдергивает руку с громким: — Фу! Ты меня лизнула! — Извиняй, дорогой, — ухмыляется она, поправляя волосы. — Но я не позволю, чтобы кто-то вот так закрывал мне рот. Блондин лишь стреляет в нее ядовитым взглядом, а затем краем глаза замечает Гарри и сразу же опускает голову. Гриффиндорцу даже показалось, будто тот промямлил еле слышное «блять» себе под нос, но когда Пэнси также улавливает его присутствие, то от смеха аж сгибается пополам. — Приветик, Поттер. И как долго ты уже там стоишь? Он пытается звучать максимально бесстрастно. Пытается не позволить той глубокой боли из-за открытия о чувствах Драко к другому слизеринцу просочиться в его голос. — Да всего-то несколько секунд. Что тут вообще происходит? Рон поворачивает к нему свою рыжую голову, и выражение лица у него веселее некуда. — Дразним Малфоя за то, что он читает Бриджит Джонс. Гарри улыбается. — Он хотел что-то безобидное, — отзывается Гермиона, поднимая руки в защитном жесте. — Это была самая безобидная книжка, которая у меня была при себе. Гарри занимает место на диване рядом с ней, мягко подталкивая ее локтем. — Так это ты одалживаешь ему книги? На следующий раз аккуратнее с грустными, хорошо? Гермиона молча изучает выражение его лица, делая это дольше, чем ему бы хотелось, но затем просто дарит ему легкую улыбку. — Никаких грустных книг, хорошо. — Буду признателен, — кивает он, и поворачивается к Драко. — Так что, Бриджит Джонс тебе не по душе? Щеки у Малфоя по-прежнему ярко-пунцовые, а Пэнси вдруг издает высокий звук, который представляет собой смесь смеха и фырканья. — Ах, поверь, это теперь его любимая история. Что ему могло не понравиться в слащавом нереалистичном девчачьем рассказе? Поттер жмет плечами. — Что в нем такого нереалистичного-то? Брови Панси сами по себе изгибаются. — Одно предложение, Поттер: «Ты мне нравишься. Такой, какая ты есть.». Гарри моргает. — Как по мне, вполне разумные слова, — признается он, и Пэнси округляет глаза. — Серьезно? Думаешь, ты когда-либо смог бы сказать подобное человеку, в которого влюблен? С секунду брюнет обдумывает свой ответ. — Да, безусловно. То есть, мне на ум приходят несколько цитат и похуже этой? В мире существует столько версий «Я люблю тебя больше, чем могу вынести, и это так больно», которые звучат настолько ужасно, что с этой даже в сравнение не идут. Эти слова, если честно, звучат довольно искренне и приятно, я бы что-то такое сказал своим друзьям, — потом он переводит взгляд на Рона, внезапно вспомнив: — На самом деле, кажется, однажды я сказал что-то похожее тебе, Рон. Уизли, сымитировав довольно правдоподобный рвотный позыв, прыскает: — Я действительно надеюсь, что ты это имел ввиду не в этом ключе, потому что от парня, которого я считаю почти что своим братом, такое услышать стремно, — он деловито усмехается Гарри и заговорщицки бросает взгляд в ту часть комнаты, где сидит Драко, а затем играет бровями. — Думаю, Гарри стоит сказать это кому-нибудь. Точнее, если ты уверен, что действительно можешь иметь это в виду и не чувствовать себя как-то странно, и если тебе под силу сказать это искренне и правдиво, то я считаю, что такой возможности пропадать нельзя. Рыжий вновь косится на Малфоя. Пэнси, кажется, наконец понимает, к чему тот клонит, потому что она немедленно кивает. — Да, ты же у нас такой уверенный. Гарри вздергивает плечами. Он нервничает, но ему также кажется, что это может быть тем самым моментом, где он косвенно признается Драко в своих чувствах. У Малфоя, скорее всего, уже есть планы насчет своего слизеринского игрока в квиддич, поэтому он подозревает, что из этого в любом случае ничего не выйдет, но это, возможно, будет приятно. Может, это даже каким-то способом облегчит его эмоциональную нагрузку. Если он, конечно, сумеет не облажаться. — Ладно. Так кому мне стоит это сказать? — спокойно соглашается он, стараясь звучать безразлично. Уголки рта Рона вмиг поползли вверх. — Ну, я от тебя это уже слышал. И ты ни за что не будешь говорить подобное моей девушке, извращенец, а дальше мне без разницы, — говорит он и небрежно указывает на Драко и Пэнси. Драко следит за его взглядом, его губы сжаты в тонкую линию, а щеки все еще слегка покрасневшие. Он выглядит странно растрепанным, хотя каждый волосок, кажется, лежит на своем месте. Искусно взъерошенные, вспоминается Гарри их разговор на трибунах. Кивая, он поворачивается к блондину. — Малфой. Ты мне очень нравишься. Такой, какой ты есть. Он задерживает дыхание, терпеливо ожидая реакции. Драко широко расширяет глаза, и с секунду Гарри кажется, будто он сейчас что-то ему ответит, но слизеринец, внезапно вспрыгнув с места, наклоняется к Пэнси, выплевывая: — Я тебя, блять, ненавижу, — и вылетает с гостиной. Тишина, которая последовала за этим, кажется удушающей. Никто, кажется, не смеет и звука проронить, и Гарри вздыхает. — Это я что-то не то сказал? — в попытке поднять другим настроение, пусто спрашивает он. Почувствовав, как ему на плечо легла чужая рука, он оборачивается и встречается взглядом с Роном. — Нет, Гарри. Это мы слишком далеко зашли, — объясняет ему Уизли с грустной улыбкой, поднимаясь, и вместе со всеми покидает комнату, оставляя брюнета наедине с своими мыслями. Наедине с тем фактом, что он только что честно признался Драко, что неровно к нему дышит, а тот бросил его, убежав. Буквально умчавшись. Гарри тяжело вздыхает. Ему действительно нужно взять себя и свои чувства в руки, или вся эта история кончится очень плохо. Он в этом уверен.