Возвращение

Явление Фаренхайта народу по эффекту было сопоставимо со взрывом термоядерной бомбы прямо посреди крепости. Незатронутых не осталось. Изерлонцы, едва кое-как уложившие в головах ошеломительное возвращение адмирала Яна, были явно не готовы принять еще одного гостя с того света. Проняло даже Дасти. Пока слегка похмельный Вэньли беседовал с товарищем по счастью, Аттенборо отвел в уголок адмирала Меркатца и долго уговаривал его признаться, что тот просто спас в свое время бывшего ученика и где-то его укрывал. Вилибальд врать во спасение чужой нервной системы отказался, изложил все как было. В итоге изерлонский комсостав, употребив немножко для пользы дела, пришел ко мнению, что имела место некая аномалия, временная флюктуация, необъяснимая с научной точки зрения. Кое-кто саркастически предложил исследовать коридор на предмет других гостей из прошлого. За этим последовала недолгая, но эмоциональная дискуссия, в конце которой даже Меркатц поймал себя на иррациональном желании посмотреть в имитацию иллюминатора и убедиться, что там не маячит выплывший из прошлого Гайерсбург. Или флот Зеекта. Или, раз уж пошла такая карта, Але Хайнессен верхом на ледяном астероиде. Что до Фаренхайта, то единодушно было принято решение оставить его на Изерлоне в качестве заложника – ввиду планирующихся переговоров с Рейхом никакой козырь лишним не казался. При этом сильно ограничивать свободу гостя не стали. Во-первых, все понимали, что условия «козырю» следует обеспечить соответствующие, чтобы потом со стороны Рейха рекламаций не поступило. Во-вторых, куда-либо деться с Изерлона в одиночку было проблематично, особенно если перемещаться под конвоем. В-третьих, Фаренхайт дал Яну слово, что бежать не попытается – формально, военнопленным его назвать было сложно, ведь на данный момент боевые действия не велись. Да и Лоэнграмм за подобное обещание никаких санкций применять бы, скорее всего, не стал. В-четвертых, в немного замутненные головы комсостава под конец, когда Адальберта уже увели, пришла идея мягкой вербовки. Для последнего было ну просто необходимо демонстрировать гостю преимущества демократического образа жизни. Меркатц разумно придержал при себе соображение о том, насколько реально таким образом завербовать кого-либо, а в особенности – Фаренхайта. Объяснять пришлось бы долго, желательно на трезвую голову. Спустя пару недель от имперского адмирала окончательно перестал шарахаться даже рядовой состав. Все привыкли к тому, что Фаренхайт периодически, в сопровождении охраны, посещает рекреационные зоны, бассейн, спортзал и изредка бар. Что до вербовки, то единственным ее итогом стало изменившееся отношение Адальберта к Фрицу-Йозефу Биттенфельду. Фаренхайт не делился этим ни с кем, но после общения с Дасти Аттенборо твердо решил, что поведение Тигра можно понять. Вообще говоря, по Фрицу Адальберт даже немного скучал. А из «демократического образа жизни» оценил лишь героические труды миссис Кассельн на кулинарном поприще. Правда, было еще одно исключение... Дамы из изерлонского гарнизона, без того избалованные мужским вниманием, обратили свои благосклонные взоры на новое лицо. Пока что Фаренхайт рубежи удерживал, не заходя дальше невинного флирта, и периодически задумывался, как бы в этом цветнике развернулся Ройенталь. Но одна юная фройляйн, не менее рыжая и активная, чем Тигр, потихоньку пробивала брешь в его броне своей открытостью и красотой. Она была яркой и свежей, точно цветок каттлеи или кливии, демократическая непосредственность в ней изящно сочеталась с имперской утонченностью. Она была опасной и хрупкой, словно данаида. Адальберт даже хотел просить у Поплана разрешения посмотреть на ее тренировочные полеты. Тактика пилотов «спартанцев» его при этом интересовала в последнюю очередь.