Возвращение

Относительно легко быть волшебником, когда есть из чего творить чудеса. Когда интуиция и опыт подсказывают, как это делать. Но когда чудеса начинают твориться сами по себе, то невольно чувствуешь себя фокусником, у которого вместо кроликов из шляпы полезли драконы, летают теперь над сценой, и обратно их не загонишь никакими силами. Потому что никогда не верил в то, что и такое на свете бывает. Ян чувствовал себя именно так. Все эти дни после воскрешения – и особенно во время переговоров. Он почти подготовился к встрече с Лоэнграммом, рассчитал партию, но прибыл совсем другой игрок. Человек, которому не просто инстинктивно хотелось довериться. С Кирхайсом вообще нельзя было играть, пряча козыри в рукава. Только бросить все карты на стол сразу. Тогда Зигфрид поступит так же... да, так он и поступил. И все запуталось еще сильнее. Вэньли невольно пожалел, что не взял с собой Юлиана. Поддержка приемного сына позволяла худо-бедно держаться, исполнять навалившиеся грудой обязанности командующего Изерлоном, разбираться в местами дурнопахнущей ситуации... Да, Минц тоже очень нуждался в поддержке Яна после всего пережитого, но одно другому не мешало. Наоборот, в разговорах друг с другом получалось выстроить что-то вроде опор для моста в будущее. Появлялось ощущение, что оно есть, это будущее, – и есть у всех, кто остался на Изерлоне, у эль-фасильцев, у всего, что звалось Альянсом Свободных Планет. Не то, о котором они мечтали, конечно. Наверное, это просто были не те мечты. Правильные, но несвоевременные, что ли. Как красивая, освященная традицией и историческими примерами картинка из учебника по тактике, неприменимая к современным условиям и новым кораблям. На плоскость бумаги или экрана всегда можно было гладко спроецировать все, что в трехмерной реальности окажется невыполнимым. Это еще в древности отмечали, планируя операции на поверхности планет. Демократы, увы, приложили много усилий, чтобы дискредитировать саму идею демократии. Получится ли ее реанимировать в этом поколении? Юлиан отстаивал идею о конституционной монархии, но увлечь этой идеей императора будет не так-то просто. Лоэнграмма, насколько представляет себе Ян, увлекает скорее концепция меритократии. Он вряд ли желает, чтобы основанная им династия скатилась по тому же пути, что и Гольденбаумы, и бесчисленные множество королевских семей из докосмической истории. Да, возможно, получится повести разговор в нужную сторону, подобрать примеры, но сейчас думать нужно не об этом. Сейчас Яну предстоит самый странный обмен пленными в его жизни. Точнее, не пленными, а просто людьми, которые внезапно вернулись с того света и почему-то оказались в руках своих противников. Казалось бы, после Фаренхайта можно и спокойнее к этому относиться... но все равно, сердце екает и рвется прочь из груди, когда Кирхайс приказывает привести Патричева и Блюмхарта. Людей, которые умерли, пытаясь спасти Яна. Интересно, им сказали, что он умирал, или не стали мучить? Похоже, не сказали. Но Федор все равно не сдерживает эмоций и при всех стискивает Вэньли в своих медвежьих объятиях. Все заготовленные слова вместе с тревогами вылетают куда-то в космос, и остается только искреннее «скоро вернемся домой». Потом уже накатывает грустная мысль о том, что Изерлон больше не будет их домом, когда переговоры завершатся. Расставаться с иллюзиями всегда больно, даже если уже был к этому готов... У Яна ведь никогда не было на самом деле дома. Были места, которые он так называл. Положенные по званию квартиры, корабли, и в конце концов – чужая, захваченная дважды крепость. Они слишком прикипели к этому металлическому шарику. Все они, не только Ян. Какие бы щедрые условия ни предложил от имени кайзера Кирхайс, многим из изерлонцев они все равно покажутся недостаточными. Придется как-то уговаривать, объяснять... Вэньли хорошо понимал, что в процессе явно натрет мозоль на языке. Но это потом, когда условия будут озвучены. Сейчас надо показать Вальтеру и Дасти, кто еще вернулся с того света, и распорядиться насчет Фаренхайта. Увы, демократическим образом жизни тот так и не соблазнился. Правда, как докладывали Яну, проникся дамами из пилотского состава... В личную жизнь гостя Вэньли, конечно, не лез, но возможные проблемы условно-туманно представлял. Этот чертов имперский менталитет... К счастью, до вызовов на дуэль точно не дошло, а остальное – уже личное дело имперского адмирала и его избранницы, кем бы она там ни была. Если она потом захочет сопровождать Фаренхайта на Феззан, вряд ли Кирхайс будет возражать, он вроде лояльно относится к романтическим историям. В дальнейшем Ян понял, что впал в непростительное, пусть и добросовестное заблуждение. Но было поздно.