"Кавказъ"

Вновь прибывшему полку дали двое суток отдыха, а затем выспавшиеся и посвежевшие столичные офицеры были втянуты в круговорот обычной гарнизонной жизни. Второй раз – после знакомства в офицерском клубе – Корф и Репнин увиделись на кавалерийском плацу во время ежедневных занятий. Корф только выехал из конюшни и потихоньку разминал своего вороного жеребца, когда услышал на плацу команду: «Корнет Репнин! К рубке лозы приготовиться!» Такого зрелища барон пропустить не мог. Он остановил горячившегося Воронка возле ограды – и увидел, что не его одного интересует, как справится с задачей князь: возле забора столпилось человек двадцать заинтересованных зрителей, пеших и конных. Отыскав на плацу Репнина, Корф невольно залюбовался князем. Под седлом последнего приплясывала и горячилась крупная караковая кобыла, широкогрудая, тонконогая, с длинным напористым крупом, изящной шеей и хищной узкой головой с крупными темными глазами. Каждая переливавшаяся черненым серебром шерстинка на холеном теле выдавала в ней старую и чистую кровь. Князь в высоком казачьем седле сидел как приклеенный. – Хорош, чертяка! – увидев, куда – и КАК – смотрит Корф, толкнул его коленом подъехавший однополчанин, корнет Чистяков. Репнин тем временем скинул мундир на руки денщику, передернул широкими плечами, вынул из ножен клинок, сделал резкий взмах. Пришпорил кобылу, прокрутил ее пируэтом на месте – и послал с места в карьер. Метров через сто красавец князь, бросив повод на шею лошади, встал на стременах почти в полный рост и вскинул шашку. – А как он лошадью-то управлять намерен?! – заволновался Чистяков. И замолчал. Потому что услышал, как за несколько метров до первого столба с лозой корнет что-то коротко выкрикнул – и послушная кобыла качнула корпусом влево, давая наезднику возможность рубануть по цели под наилучшим углом. Свистнула сталь – и гибкая лоза упала в песок, перерубленная... натрое! – Черт, как он успел?! – задохнулся Чистяков. Корф лишь усмехнулся. Следующий столб с мишенью стоял под прямым углом к предыдущему, и Репнин, опустившись в седло, не взял поводьев, а коленями направил кобылу к цели. Последовал почти точный повтор предыдущего маневра – и срубленная – на этот раз слева направо, то есть с другой руки! – лоза зарылась в песок. Зрители не удержались и зааплодировали. Не аплодировал только корнет Корф. Он совершенно точно знал, кому предназначен весь этот тонко сыгранный спектакль, ибо, выезжая на плац, поймал короткий и вызывающий взгляд князя. И сейчас ломал голову над тем, чем ответить, ведь мастерство Репнина в обращении с конем и шашкой произвело впечатление и на него. – Барон Корф? – занятый мыслями, Владимир не услышал, как на взмыленной кобыле к нему подъехал только что закончивший упражнение князь. – Не желаете размяться (Михаил кивнул на освободившееся поле, где денщики устанавливали на столбах новую порцию тонких гладких прутьев)? – Всему свое время, князь. А вы молодец. Я наслаждался зрелищем. И кобыла у вас чудо как хороша, – Корф потянулся и потрепал мокрую сильную шею лошади Репнина. – Ах, Ласточка! – просиял князь. – Она – мое сокровище. Но и ваш вороной великолепен. Не с завода ли графа Орлова-Чесменского? – Да вы знаток, как погляжу, – кивнул барон. – Оттуда. А ваша красавица каких кровей будет? – С юсуповских конюшен. Подарок матушки. – Восточные крови уважаете, князь? – Да и у вас глаз наметанный, барон. Уважаю. Вообще люблю все, что погорячее, – и князь с вызовом улыбнулся новому знакомому. – И не жалко такую-то красоту под пули подставлять... Лицо Репнина мгновенно окаменело. – Не наше это дело – о войне рассуждать. Честь имею, барон. И, толкнув Ласточку шенкелями, Репнин отъехал. – Да что мы такого сказали-то, а, Воронок? – наклонился Владимир к шее своего жеребца. Тот в ответ только дернул длинными нервными ушами. Корфу в это день досталось рубить не лозу, а чучела. Это упражнение барон терпеть не мог – после него вечно ныли плечи. Но ударить в грязь лицом перед столпившейся возле плаца компании офицеров он не мог. Особенно перед одним, сидевшим на жерди, свесив ноги и жуя своим красивым ртом длинную тонкую соломинку... Владимир подобрал повод, слегка откинулся в удобном седле, богато инкрустированном серебром, толкнул Воронка пятками – и застоявшийся за два дня могучий широкогрудый и длинношеий жеребец с места пошел убористым, упругим галопом, едва сдерживая рвавшуюся наружу бешеную свою силищу. Корф был доволен: знал, как здорово выглядит со стороны этот подчинившийся человеку – ему, Корфу! – дикий и опасный ураган. Барон сделал пару кругов, внимательно рассматривая разбросанные по плацу мишени. Выбрал первую. Выхватил шашку, лихо прокрутил ее в пальцах и, послав коня в просторный галоп, что есть мочи рубанул первое чучело, легко раскроив его от плеча до пояса. Тут же развернул Воронка – и, поднявшись на стременах, снес подчистую второе. Владимир знал, что сейчас он, составлявший одно целое с конем, мало в чем уступал князю. Разве что бросить повода не решался. Но над этим он клятвенно пообещал себе поработать... Работу корнета Корфа зрители так же оценили аплодисментами. Покидая плац, он хотел было проигнорировать все еще сидевшего на жерди Репнина, но передумал. Проезжая шагом мимо, шутливо склонил голову в полупоклоне. – Мои поздравления, барон. Вы с таким вкусом рубили эту солому! Первый раз в жизни вижу человека, получающего удовольствие от сражения с чучелом... – Чего не сделаешь ради славы, князь...