"Кавказъ"

Командующий кавказским корпусом генерал фон Розен явно спустил штабным офицерам приказ как следует разобраться с возможностями прибывшего из столиц резерва. Поэтому учения и тренировки следовали одна за другой. Утром пятого дня своей кавказской жизни Владимир проснулся совершенно счастливым – сегодня ему предстояло стрелять! А уж в этом-то – он был совершенно уверен – ему сам черт не соперник. Первым из молодых офицеров обоих кавалергардских полков на линию огня был вызван корнет Репнин. Пока денщик князя Павлуха заряжал пистолеты и ружье, Михаил стоял, отвернувшись ото всех, и собирался с мыслями. Взгляд Корфа, буравивший ему спину, страшно мешал сосредоточиться. Наконец пистолеты были готовы. Лишь одна из пяти пуль ушла не в центр мишени. С ружьем было хуже: в яблочко попали три из пяти. – Корнет Корф! Барон мгновенно шагнул вперед и вскинул пистолет, целясь в одну из мишеней Репнина. Руководитель стрельб не успел остановить Корфа – прогремел выстрел. Денщик князя, бывший ближе всех к мишени, обернулся с гримасой удовлетворения на лице: «Промазали, ваше сиятельство!» – И не думал. Посмотри повнимательнее, любезный. Подошедший к Павлухе прапорщик оторвал изрешеченную мишень от деревянной рамы и внимательно посмотрел на пулевые отверстия. Взял шомпол, поковырялся в дереве – и обернулся к сгрудившимся за спиной офицерам: «Не промазали, корнет. Точнехонько пуля в пулю! Давненько такого не видал...» И позади барона раздался негромкий голос Репнина: – Какова ваша цель, корнет? Вы хотите очаровать меня или... взбесить? – И в мыслях не было, корнет! – не оборачиваясь, лишь слегка склонив голову в сторону жаркого шепота, ответил Корф. – Центр нашей вселенной – солнце, не вы, князь... Ответной реплики не последовало. Владимир с досадой обернулся – Михаил уже отошел в сторону и застегивал мундир. – Я вас чем-то обидел, Репнин? – Боже упаси, Корф! Вы всего лишь меня... немного разочаровали. – И чем же, позвольте узнать? Вместо ответа князь близко приблизил свое лицо к лицу барона и негромко, так, чтобы слышал только Корф, произнес: – Не уходите от схватки, корнет. И ушел. * * * Князь любил просыпаться до рассвета – это вошло у него в привычку еще в юности, когда летом в кадетском корпусе наступали каникулы, и Миша Репнин уезжал в подмосковное именье родителей. Не было для него большего наслаждения, чем проснуться в это странное, еще не светлое, но уже и не темное время, время на грани между ночью и утром, когда миром правит тишина, встать, выскочить в окно, пробежать по высокой траве, вымокнув до пояса, отворить скрипучие двери конюшни, вывести любимого коня и без седла, охлюпкой умчаться к реке, дымившейся ароматным прозрачным туманом. Рассвет Михаил любил встречать, купая коня и купаясь сам. Эту детскую привычку корнет Репнин сохранил и на Кавказе. Поднявшись примерно за час до рассвета, полуодетый князь тихо, стараясь не разбудить сладко спавшего Сашеньку Апухтина, выбрался из дома, в полупрозрачной темноте прошлепал к конюшне, где денщик Павлуха, привыкший к причудам князя, уже водил по двору взнузданную, но не оседланную Ласточку. Князь протянул любимице сухарик, кусочек сахару, морковку, поцеловал лайковую теплую кожу между ноздрей, птицей взлетел на спину кобылы и галопом направил ее к озеру. На берегу разделся донага и повел Ласточку в озеро, еще не остывшее за ночь после вчерашней жары. Кобыла наклонилась к воде, раздула ноздри, фыркнула, пустила волну, ударила тонкой ногой, подняв тучу брызг и с ног до головы обрызгав хозяина. Князь счастливо засмеялся, прыгнул Ласточке на спину и направил караковую красавицу на глубину. Когда к берегу озера на неоседланном Воронке подъехал Корф, солнце уже позолотило макушки хребтов на горизонте. Барон любил эти волшебные утренние часы, когда природа вокруг только просыпалась, оживала под лучами солнца и, стряхивая ночной морок, возвращала траве, цветам, деревьям их истинное доброе и светлое лицо. Больше всего Владимир любил слушать, как просыпались птицы и пробовали свои немного охрипшие со сна голоса. Но сейчас что-то мешало. Барон прислушался – и замер: со стороны озера несся плеск и совершенно отчетливый мужской смех. Корнет пустил Воронка галопом, а вылетев на берег, замер как вкопанный: метрах в пяти от берега копала воду копытом знакомая караковая кобыла, на спине которой заливался смехом Репнин. Обнаженное сильное тело князя, в эти утренние часы отливавшее мягкой сияющей белизной, составляло яркий контраст с темной лоснящейся шкурой лошади. Внезапно Ласточка бросила свое увлекательное занятие, подняла голову, всхрапнула и тихонько заржала. Репнин вскинул голову – и на высоком левом берегу озера увидел всадника. Солнце вставало из-за его спины, обрисовав на фоне далеких гор только темный точеный силуэт – могучий конь нес на спине стройное гибкое тело. Кто это был, князь рассмотреть не смог, однако, вспомнив о неглиже, залился краской и, направив кобылу к берегу, стыдливо соскользнул с ее спины в воду. – Простите, Репнин, мое вторжение, – немедленно раздался глуховатый знакомый баритон. – Не знал, что здесь есть еще любители рассветного купания, кроме меня. Если я помешал... – Ну что вы! – быстро прервал барона князь. – Не помешали. Озеро же не мое, общее. Хотя я и привык быть здесь утрами один. Однако от Корфа не укрылся тот факт, что Репнин по-прежнему прячется от него за телом лошади, видимо, решая, как выбраться на берег незаметно от визитера и подобрать разбросанную по траве одежду. Корф усмехнулся, спрыгнул со спины Воронка, изогнувшись всем своим гибким сильным телом, освободился от одежды и, совершенно нагой, выпрямился перед князем. – Не стесняйтесь меня, князь! Видите – мы с вами на равных! Скользнул дикой кошкой обратно на спину вороному и рысью направил его в воду. Он специально проехал максимально близко от князя и его кобылы, чтобы обдать их водопадом поднятых жеребцом брызг. Обернулся, блеснув в улыбке белыми зубами. – Догоняйте, Репнин! И пустил вороного буйным галопом по кромке воды, вновь окатив князя брызгами. Михаил потряс головой, вытряхивая воду, разлетавшуюся от его спутанных светлых волос жемчужным веером: – Ах вот вы как, барон! Ну держитесь! Забыв о том, что минуту назад его бросило в жар от одной только мысли, в каком виде застал его Корф, Репнин нырнул Ласточке на спину и кинул кобылу вдогонку! Над водой далеко разносились веселые крики, хохот, топот и ржание лошадей, плеск воды и падавших в нее тел. Наконец оба корнета, совершенно измотанные этой водяной битвой, а от того абсолютно счастливые, выбрались на берег и отпустили коней пастись. Утро уже полностью вступило в свои права, и солнце, сиявшее на синем небе, снова обещало ясный и жаркий день. Молодые люди, в пылу своей веселой возни забывшие о стеснении, раскинулись рядом на траве, отдыхая от утреннего моциона и нежа под солнцем крепкие молодые тела, божественно прекрасные в своей наготе. – И часто вы так резвитесь, князь? – Впервые, – покосился на соседа Репнин. – Обычно у меня не бывает компании. А вы? – Не прочь был бы хоть каждое утро! Особенно если вы не откажете мне в своем обществе. Ответить Михаил не успел: где-то за холмом раздался голос князя Долгорукого: – Владимир! Володя! Ко-орф! Где ты? Владимир на мгновение отвернулся от Репнина, спрятав мелькнувшую на лице гримасу досады, потом быстро поднялся, натянул штаны и рубаху, свистнул Воронка – и уже со спины жеребца легко поклонился князю. – Спасибо за чудесное утро, корнет. – Всегда к вашим услугам, – прошептал в спину уже отъехавшему Корфу Репнин.