"Кавказъ"

Снова Корф и Репнин столкнулись дня через три. На конюшне, когда возвращавшийся с проездки князь вдруг остановил Ласточку возле коновязи, где денщик Корфа чистил Воронка, а барон наблюдал, сидя верхом на бревне. – Вы избегаете меня, барон? – наклонившись с седла, негромко спросил князь. – Бог с вами, Репнин! С чего вы это взяли? Нет у меня поводов прятаться от вас! И вдруг Михаил еще ниже склонился с коня, приблизил лицо к лицу Владимира и попросил: – Не надо меня жалеть, Корф. Лучше помогите забыть. – Всем, чем могу, – прямо глядя в глаза князю, сказал Владимир. * * * Горе затягивало, как омут. В короткой жизни корнета Мишеньки Репнина смертей еще не было. Если не считать любимой собаки, израненной на охоте кабаном, пристрелить которую, чтоб не мучилась, приказал отец. Мишель, вспомнил, как он, зареванный, кинулся на отца с кулаками, а тот отмахнулся от него, как от мухи, поймал, поднял на руки и долго баюкал бившегося в рыданиях сына. – О собаке так плачешь, – сказал тогда укоризненно отец. – А собираешься офицером стать. Как же ты о погибших солдатах тогда рыдать будешь?.. Михаил зажмурился. По собаке плакал, а по Саше Апухтину плакать не получалось. Кто ж он после этого, а?!.. Попробовал воспоминаниями пробудить слезы, но на память приходило все время что-то смешное, светлое – как сам Саша, – и слезы ушли совсем. Вспомнил, как незадолго до первого боя, после очередной его, Репнина, словесной схватки с бароном Корфом, Апухтин, по-турецки сидевший в изножье его кровати, спросил: – Что думаешь о Корфе? Совсем он тебе не нравится, что ли?.. – Корф, – фыркнул Михаил. – Спесив. Много о себе воображает. И соврал: – Нет, Саша, совсем он мне не нравится. – Ах, жалость-то какая! – поверил Апухтин. – Я-то надеялся, что вы сойдетесь, подружитесь, и мне легче станет. Знал бы ты, Миша, как же мне трудно с тобой! Все ты что-то изобретаешь, вечно в какие-то приключения ввязываешься и меня за собой тянешь. Когда ты тихий да ласковый, с тобой хорошо. Покойно. А когда бешеный... И Апухтин горестно покачал головой. Михаил, рассмеявшись, потянулся через постель, уронил приятеля на спину, защекотал до икоты. – Обещаю, Саша, быть тихим и ласковым и ни в какие авантюры тебя больше не втравливать! Только перестань сводничать! Вспомнив тот разговор с Апухтиным, князь всерьез задумался, почему сегодня, когда ему было худо, он обратился за сочувствием не к кому-нибудь, а к тому самому Корфу, к которому его так открыто и наивно сватал приятель. И в самом деле – кто они сейчас с бароном друг для друга? Ответа на этот вопрос Михаил не знал. Вообще-то их с Владимиром отношения вызывали в нем совершенно отчетливые ассоциации. Такие картины он не раз наблюдал летом на отцовской псарне: два молодых породистых борзых кобеля, у которых сила и темперамент через край хлещут, сойдутся посреди двора нос с носу – и стоят, вздыбив загривки, словно решая, что дальше – развеселая щенячья возня или взрослая остервенелая драка... Репнин усмехнулся, вспомнив, что ни разу не смог угадать! Вот и они с Корфом уже сошлись нос к носу – ближе некуда, и ждут, в какую сторону судьба их двинет... * * * Утром, как следует размяв застоявшегося Воронка, Корф искал, чем занять себя дальше, и вспомнил, что давненько не брал в руки шпагу. В фехтовальном зале, находившемся на первом этаже здания офицерского клуба, народу в этот утренний час уже было достаточно. На паркете, натертом до блеска, уже спарринговали несколько пар, и в одном из фехтовальщиков барон – почему-то с удивлением – узнал князя Репнина. Корнет, скинувший френч и оставшийся в одной легкой белой шелковой рубахе, двигался легко, словно танцуя, клинок летал вокруг его партнера и жалил, как пчела. Было видно невооруженным взглядом, что фехтовавший с Репниным подпоручик Невзоров князю не пара. Наконец Репнину явно надоело сдерживать удары, он отступил назад скользящим мягким шагом, убрал клинок и прекратил поединок, коротко отсалютовав партнеру. Корф тут же оказался возле утиравшего легкий пот со лба князя. – О ваших картежных подвигах, наслышан. Впечатляет. Как вы верхом ездите, видел. Прекрасно (барон шутливо поаплодировал), должен сказать. Как стреляете, успел убедиться. Неплохо (Корф сделал паузу), но не более того. А вот как вы фехтуете, так и не понял. Не желаете размяться в достойной компании? – Себя предлагаете? – смерил барона взглядом князь. – Увольте. Я не в настроении. – Бросьте хандрить, Репнин! У меня от одного взгляда на ваше лицо во рту кисло становится! Встряхнитесь! Или... боитесь ударить в грязь лицом? – вкрадчиво поинтересовался Корф. Князь видел уловки барона насквозь. Но поделать с собой ничего не смог – смерть Апухтина сильно выбила его из колеи, и взять себя в руки по-настоящему пока не получалось. – Что ж, прошу, – кивнул Михаил Корфу и, натянув на боевую руку перчатку, вышел в центр зала. Барон, оставшийся в галифе, которые не успел снять после верховой езды, и белой, распахнутой на крепкой груди батистовой рубахе, встал напротив. Отсалютовав друг другу, корнеты начали бой. Поначалу оба были осторожны и сдержанны, удары и уколы носили разведывательный характер: незнакомые с манерой боя друг друга, Корф и Репнин прощупывали сильные и слабые стороны оппонента. Клинки порхали, сталкиваясь с легким звоном, поединщики не отводили друг от друга острых, пытливых глаз. – Кажется, я узнаю почерк вашего учителя, корнет, – чуть запыхавшись, первым заговорил Репнин. – Маэстро де Буасси, не так ли? Он как-то был проездом в Москве и дал мне пару уроков. – И что же? – На этом все закончилось. Сказал, что не хочет портить мою манеру фехтования. – Напоминает вежливый отказ. Наверное, счел вас безнадежным! – не смог удержаться от сарказма Корф. В ответ Репнин лишь улыбнулся, но его парад был чуть жестче, чем секундой раньше. От Корфа эта перемена не укрылась – и он тоже вложил в свой рипост чуть больше силы, чем было нужно. Увлекшись атаками и контратаками, молодые офицеры напрочь забыли о публике. Очевидцы же поединка, безошибочно уловив перемену в настроении, поспешили освободить зал, расположившись кто как мог на подоконниках и возле стен. Ни один не ушел – кому же охота было пропустить такое зрелище! Вдруг откуда-то от дальней стены раздался голос: – Ставлю на Репнина! – А я на Корфа! – послышался немедленный ответ. – Мишель еще не пришел в себя, и Вольдемар явно лучше владеет собой. – И все равно – Репнин! – Корф! Теперь азартные голоса слышались со всех сторон. Тишину навел поручик Лопухин, сидевший на подоконнике. – Отставить! – негромко, но так, что слышали во всех уголках зала, рявкнул он. – Имейте совесть, господа! Лопухина уважали – и желающих делать ставки больше не нашлось. А на паркете набирал обороты вроде бы шутливый бой. Взмокшие от пота рубахи липли к спинам, движения бойцов, еще недавно мягкие и хорошо рассчитанные, стали резче, жестче, клинки били больнее и решительнее. Однако наблюдалось явное равенство сил, не обещавшее скорого окончания поединка. Развязка наступила, как это всегда бывает, внезапно. Корф и Репнин одновременно предприняли атакующие действия, приведшие к неожиданному результату. Острие шпаги барона укололо кожу на горле князя, в ямочке над ключицей, где билась тоненькая синяя жилка. Клинок князя уперся в грудь барона, на сантиметр ниже левого соска. – Предлагаю сдаться, князь, – прищурился Корф. – Одно движения (он слегка надавил на шпагу) – и вы мертвы. – Я бы так не спешил с выводами, барон, – в ответ Репнин на миллиметр подал вперед руку с оружием. – Мне ситуация кажется как минимум ничейной. – Но слова «ничья» нет в моем лексиконе! – В моем тоже! – Отставить, господа офицеры! – с вершины мраморной лестницы, ведшей на второй этаж, раздался холодный, почти не выражавший эмоций голос командующего кавказским корпусом генерала графа фон Розена. Дуэлянтов буквально отбросило друг от друга. Весь зал встал по стойке «смирно», салютуя командующему клинками. Фон Розен подошел к Репнину и Корфу, оглядел обоих своими светло-голубыми глазами. – Если я еще раз увижу вас фехтующими без защитных колетов и (генерал опустил глаза) боевым оружием, разжалую в рядовые. И стремительно вышел. – Плакали наши пари, господа! – после паузы раздался чей-то беспечный голос. Офицеры рассмеялись. Ошарашенные вмешательством графа фон Розена Репнин и Корф отошли к месту, где была разбросана их одежда. Шли молча, ибо еще не остыли от поединка. – У вас кровь, князь, – сказал наклонившемуся за френчем Репнину Корф. И показал на крошечный алый шрамик в ямке возле ключицы. – Разрешите? – достав платок, Владимир осторожно потянулся промокнуть ранку на шее Михаила. Репнин вздрогнул от легкого прикосновения – и в распахнувшемся вороте рубахи увидел на груди барона такой же маленький шрамик. В сантиметре от левого соска... – У вас тоже кровь, барон, – и Михаил, отобрав у Корфа платок, бережно стер алую каплю. – Вы знаете, князь, чего от нас ждут? – подавив дрожь от едва ощутимого касания, прошептал Владимир склонившемуся к нему Михаилу. – Конечно, – улыбнулся в ответ князь, глаза которого остались холодными, как зеленый лед. – Я слышал, как на нас ставки делали. Кажется, мы финишировали вровень. – Неужели же мы разочаруем ожидания? – Обязательно, барон! Еще как разочаруем!