"Кавказъ"

Гарнизонный смотр всегда бывал событием неординарным. И сильно оживлял довольно будничную жизнь рядовых, офицеров и всего околовоенного общества. На этот же раз смотра ждали и вовсе с особенным настроением – весть о том, что Репнин и Корф снова затеяли состязание, привела на гарнизонный плац, чисто выметенный и пышно убранный по случаю торжеств, весь цвет офицерства и дамское общество в полном составе. По одну из длинных сторон плаца был установлен высокий, затянутый синим бархатом помост с балдахином и креслами для войскового начальства. На изящном деревянном, инкрустированном перламутром столике с гнутыми ножками, стоявшем возле кресла генерала графа фон Розена, красовался футляр красного дерева, отделанный внутри замшей, на которой покоился невероятно хищный в своем изяществе пистолет, чье ложе и рукоятка отсвечивали серебром, а на козлах рядом покоилось удивительной красоты кожаное седло ручной работы с высокими луками, подушками, отделанными вычурным тиснением, и тяжелыми серебряными стременами. Призы от командующего притягивали взоры и офицеров, и дам, и разряженная по такому случаю толпа нет-нет, да начинала шепотом оценивать шансы главных спорящих сторон. Репнин и Корф не были единственными соискателями трофеев, однако общество, не сговариваясь, постановило, что соперничать с ними некому. После парада кавалерии, марша пехоты и артиллерии началось главное. Состязания в силе и ловкости. Программу составлял фон Розен, и генерал, улыбаясь, приказал поначалу определить лучших в рубке и джигитовке, а затем только стрелять. – Поглядим, как они в яблочко трясущимися руками попадут! * * * Всадники на великолепных лошадях сменяли один другого, рядовые едва успевали освежать лозу и чучела на плацу, распорядитель потел от мысли, что приготовленных припасов лозы и соломенных болванов может не хватить, а на помосте уже начинал скучать командующий. Не от того, что плохи были участники, а от того, что пока генерал не увидел в их мастерстве ничего удивительного. Светло-голубые глаза фон Розена оживились лишь в самом конце, когда корнет Корф на могучем вороном жеребце взбудоражил толпу, управляя конем лишь коленями и рубя лозу и чучела то с правой, то с левой руки. Когда корнет салютовал высшим офицерам, граф даже привстал с места, что общество сочло признанием победителя. Однако оказалось, что сие – не конец. Как только плац освободился, в самом его центре обнаружилась одинокая фигура офицера. Корнет Репнин стоял, склонив на грудь золотисто-русую голову, заложив за спину руки и расставив ноги на ширину плеч. Дождавшись, пока стихнет гомон приветствовавшей Корфа толпы, князь поднял голову, улыбнулся и как-то на особицу свистнул. Тут же от гарнизонных конюшен раздалось звонкое ржание – и на плац, вздымая песок и опилки, галопом вынеслась крупная караковая кобыла с накинутым на высокую луку седла поводом. Ворвавшись на поле, Ласточка – а это была она – пошла по длинной стенке вправо, а князь, примерившись, разбежался и в пять длинных легких шагов оказался вровень с лошадью, взялся левой рукой за переднюю луку и стремительно, словно не касаясь земли, взлетел и влип в седло, не глядя взяв стремя. Зрители зааплодировали, фон Розен обратился к адъютанту: – Кто это? – Корнет Репнин, ваше превосходительство! Тем временем всадник на плацу пустил кобылу наметом, потом вдруг склонился с седла, почти упал, тут же выпрямился – и в его руке блеснуло длинное лезвие палаша. Толпа взревела. Но когда корнет развернул лошадь и начал свою атаку на расставленные по плацу цели, рев перешел в восторженный визг. Который внезапно оборвался, когда кобыла Репнина... пронеслась мимо цели! – А-ах! – выдохнула толпа. И тут же снова : – А-ах! Но с совершенно другой интонацией! Потому что всадник вдруг на полном скаку вздернул лошадь на дыбы, развернул ее на 180 градусов, свесился с седла и зигзагом рубанул пропущенное препятствие! Прут, перерубленный натрое, упал под копыта Ласточки. Всадник лихо прокрутил в пальцах палаш, с размаху бросил его в ножны на поясе, развернул кобылу на месте, легким галопом поскакал к помосту, врыл Ласточку копытами в землю и щегольски откозырял командующему. Фон Розен пробормотал: «Циркач!», но поднялся с кресла и трижды похлопал в ладоши: – Седло ваше, корнет. Репнин улыбнулся во весь рот, снова развернул на месте лошадь – и оказался лицом к противоположной стенке манежа, той, где пестрой клумбой цвело все женское общество гарнизона. Князь похлопал взмокшую кобылу по шее, шепнул негромко: «куше!» – и Ласточка изящно опустилась на одно колено. «Кричали женщины “ура” и в воздух чепчики бросали»... К покидавшему плац Репнину подъехал смеющийся Корф, толкнул князя коленом. – Это было восхитительно, друг мой, но вы поступили со мной нечестно! – Бросьте, барон, никто и не обещал соблюдать правила! К тому же должен же я был найти способ перещеголять вас, Корф, поскольку все остальные мои трюки вы освоили просто блестяще. – Ученик – это гордость своего учителя, – шутливо склонился в поклоне барон, перефразируя старика Державина. – Надеюсь, что состязания на стрельбище позволят мне отплатить вам той же монетой. * * * Под стрельбище гарнизонный плац переоборудовали достаточно быстро – Репнин едва успел перевести дух. Однако руки корнета все еще дрожали после его лихой джигитовки, и князь сомневался, что сможет составить Корфу хотя бы видимость конкуренции. Вдруг Михаил ощутил чьи-то сильные и горячие руки на своих плечах. – Расслабьтесь, Мишель, – смеясь, проговорил Корф. – А то у вас плечи как каменные – с такими много не настреляете. Давайте я вам помогу! Уверенными и быстрыми движениями барон размял застывшие плечи, и князь, ощущавший, как развязываются завязанные в болезненные узлы мышцы, чуть не мурлыкал от наслаждения, которое дарили ему руки Корфа... – Хватит с вас! – вдруг расхохотался Владимир и фамильярно хлопнул Репнина между лопаток. Михаил повел плечами, сначала осторожно, затем смелее. – Спасибо, Вольдемар. Я как новенький. Смотрите, не пожалейте о своем великодушии, когда я вас перестреляю! Желание побороться за призовое оружие изъявили десятка два офицеров, в том числе поручик Лопухин. Когда участники выстроились в ряд на линии огня, мимо неспешной походкой прошел граф фон Розен, внимательно заглядывавший в глаза всем участникам. Коротко кивнул Лопухину, углом губ улыбнулся Репнину, задержался возле Корфа. – Барон Корф, если не ошибаюсь? – Так точно, ваше превосходительство! – Наслышан о ваших талантах. Счастлив буду увидеть лично. И отошел. – Держитесь, корнет, – прошептал соседу Репнин. – Теперь вы просто не имеете права ударить в грязь лицом! Проиграв, вынуждены будете, как честный дворянин, застрелиться... – Не стоит беспокоиться обо мне, князь, – улыбкой на улыбку ответил Корф. – В мои планы смерть в расцвете лет не входит. И потом... Вы ведь убиваться будете, а я не могу огорчить сиятельного князя Репнина! Начали стрелять. Уговорились, что после каждых пяти выстрелов тот, чей результат будет худшим, выбывает. Когда на линии огня остались трое – Лопухин, Репнин и Корф, – князь удивился себе: не рассчитывал Михаил, что продержится так долго! – Вы действительно прекрасный учитель, мон шер, – смахнув пот со лба, проговорил он Корфу. – Не отвлекайтесь на комплименты, князь, – послышался глуховатый голос Лопухина. – Сейчас начнется самое трудное! – Бросьте, поручик, – ответил князь. – Для меня самое трудное уже позади – я среди трех лучших стрелков гарнизона! – Поздравляю, Репнин, – спустя пару минут проговорил Лопухин, чья пятая пуля ушла на сантиметр в сторону от центра мишени. – Вы уже как минимум второй стрелок. Вас, Корф, я не поздравляю – знаю, что вы способны на большее. – Князь, – проводив поручика глазами, вдруг спросил Владимир. – Вам не показалось... – Показалось, – перебил Корфа Репнин. – Подозреваю, что наш друг Лопухин поддался общему сумасшествию и тоже сделал ставку на одного из нас, вот и поспешил перейти в разряд зрителей! – Вам интересно, на кого он поставил?... – Совсем нет! Против Корфа Репнин продержался еще две перемены мишеней. На третье правую руку свело в момент выстрела – и пуля ушла в молоко. – Мои поздравления, барон! Приз командующего ваш. В ответ Корф лишь улыбнулся, взял со стойки новый заряженный пистолет, встал на линию князя, прицелился, выстрелил, опустил оружие, подошел к стенду, внимательно его осмотрел, снял щит с пулевыми отметинами и... с поклоном преподнес его фон Розену. – Простите мне мое нахальство, ваше сиятельство, но я хотел бы преподнести эту мишень вам в подарок. Адъютант командующего передал щит генералу, тот недоуменно повертел его в руках, вопросительно поглядел на барона. – Посмотрите внимательнее на отверстие от пуль... И тут взгляд фон Розена ожил: Корф повторил свой фирменный трюк, вогнав свою пулю точно в пулю от выстрела Репнина! – Благодарю, барон. Таких подарков мне еще не делали. – А я еще не закончил, ваше превосходительство! И Корф вернулся на линию огня, где его ждали князь Андрей Долгорукий, поручик Лопухин, Михаил и денщики Павлуха и Прохор. Четверо из пяти были явно в курсе готовящегося представления, а вот Репнин терялся в догадках. – Я не знал о вашем конном аттракционе, князь, но мы с вами, видимо, похожи больше, чем думаем, потому что я тоже приготовил номер! Поможете? И барон коротко посвятил Михаила в свои планы. А потом началось НЕЧТО, что описать словами ни один из присутствующих не смог бы. Это надо было видеть. Оставшийся в одиночестве на линии огня Корф с минуту разминал пальцы – как разминал бы их пианист-виртуоз перед сложной пьесой или карточный шулер перед серьезной игрой. Метрах в пятидесяти от него Прохор с Павлухой складывали горкой какие-то круглые коричневые предметы – Михаил как ни силился, не мог рассмотреть, какие. Князь же с поручиком Лопухиным заряжали пистолеты и раскладывали их на стойках. Наконец Корф поднял руку, прося тишины у публики. Окружавшая плац толпа замерла. Барон взял в обе руки по пистолету, мгновение постоял, свесив голову на грудь, потом коротко рявкнул: «Ап!» – и с середины плаца в воздух с двух сторон взлетели... глиняные тарелки. Репнину показалось, что барон выстрелил, даже не взглянув на мишени, но обе тарелки разлетелись мелкими брызгами. Дальше Репнин не смотрел – они с Лопухиным едва успевали подавать Корфу пистолеты, заряженные Долгоруким. А барон стрелял. Сначала в воздух взлетали по две тарелки – то одновременно, то по очереди, то на одну высоту, то с разрывом, потом их стало три, потом четыре. И ни одна мишень не упала на землю целой! Потом Корф попросил паузу. – Сейчас их будет шесть, – не оборачиваясь, проговорил он помощникам. – Постарайтесь не опоздать с пистолетами. И дал команду «Ап!». Лопухин и Репнин не подвели. Окружавшие плац зрители уже не кричали – стонали. Некоторые женщины плакали. А на помосте во весь свой немалый рост стоял граф фон Розен. Владимир совершенно спокойно мог закончить свое выступление – он и так был сейчас абсолютным и полным хозяином толпы. Но он вдруг повернулся к плацу спиной, подмигнул Репнину, крикнул: «Ап!» – и с разворота, не целясь, разнес в крошку последние две тарелки. Плац молчал. Минуту. А потом грохнул криками и овацией. Репнин смотрел на виновника этого урагана эмоций странным взглядом. – А вы вообще-то человек, Вольдемар? – тихо спросил он. И сел на землю. – Князь?... – Вы меня раздавили. Я и представить себе не мог, что ТАК можно... И вдруг улыбнулся во весь рот: – Как я понимаю, сытно отобедать в ближайшие дни нам не светит – вы ведь побили запас тарелок всех окрестных трактиров! Корф облегченно расхохотался и рухнул на землю рядом с Репниным. ...Вечером в офицерском клубе было не протолкнуться. Гарнизон пил. За счет героев дня, естественно. Репнин и Корф без мундиров, в рубашках, распахнутых на груди, стояли в обнимку на столе и поливали сгрудившихся возле их ног однополчан шампанским. Кто-то ловил шипучую струю бокалом, кто-то – прямо ртом. То и дело слышались здравицы в честь гарнизонных кудесников. – Сегодня, Мишель, вы окончательно поразили мое воображение, – смеясь, признался Корф. – А вы – мое, – тихо и очень серьезно ответил Репнин. – И знаете, Владимир, я вас... боюсь. Барон поставил шампанское на стол, выпрямился и крепко обнял князя. – Я человек, Миша, обычный человек. Просто когда вы рядом, мне хочется творить чудеса. Только... никому не говорите об этом! И Владимир, хохоча и не выпуская Репнина из объятий, повалился прямо на руки толпившихся вокруг стола товарищей. Восторженные и счастливо пьяные от шампанского офицеры кавказского корпуса принялись качать корнетов.