Лара
Еще пара подобных дней в России сведет меня с ума, клянусь. А осталась целая неделя. Неизбежная, черт ее дери, неделя – спасибо подписанному и заверенному контракту с Игорем, который делает меня очень богатой дамой средних лет, с улыбкой прикрывающей отвратительную зияющую дыру в груди тонким шелковым платьем от Terani. Признаться, я заваливаю себя работой так, что у Бо появились дополнительные выходные, но и этого кажется мало. Верный помощник звонит каждые несколько часов и недовольно ворчит, будто заботливая наседка, попутно справляясь о моем самочувствии и успехах, но едва ли чем-то на самом деле может помочь. Сегодня, например, я просчитываю, рассматриваю под всевозможными перспективами, критикую и корректирую буквально каждую секунду грядущего шоу вместе со всей моей командой. Те сотрудники, которых я вижу впервые, все еще бросают в мою сторону ошарашенные взгляды, не в силах понять, зачем я вообще уделяю таким мелочам столько внимания, зато моя старая, проверенная команда совершенно спокойно и нарочито медленно делает свою работу. Им не привыкать к такой обстановке, они отлично знают, что в эти моменты со мной лучше вообще лишний раз не связываться. И дело здесь не только в тысячу раз проклятой метеозависимости. Глубоко во мне отчаянно воет огромный зверь, которому с каждым днем все сложнее и сложнее терпеть мертвый груз, лежащий на моих плечах. Этот самый «груз» не дает мне покоя, кажется, абсолютно всеми известными человечеству попытками поговорить уже который месяц. Мой муж. Шепчет, плачет, кричит, срывает голос, сипит и увещевает. Грозится и умоляет. Лезет на стену. Не дает даже попытаться пережить то унижение, через которое сам заставил меня пройти. Как соль на свежей ране, разъедает мясо, вгрызается словами в мою голову. После каждой попытки мирно прекратить эту войну мне хочется убить его, а потом и себя заодно. Поэтому я скрываюсь от него – женская обида каждый раз заставляет спрашивать срывающимся голосом, как там поживает эта его 25-летняя блядь, так ли уж хороша она в постели, знает ли она его самые чувствительные места лучше, чем знала я... И пусть я понимаю, что он страдает и раскаивается. Я не должна позволить истории повториться. Лишь однажды до этого мне довелось пережить измену, даже попытаться простить ее, и я никому на свете не пожелала бы пройти через подобный ночной кошмар. Этот ад, кажется, был разработан специально для меня, с учетом всех особенностей – я не могу представить худшей муки, чем наблюдать страдания человека, которого когда-то хотелось боготворить и возвышать, нести на руках, оберегая от всего, а теперь... Пустота. Лишь полая, как шар, тупая боль вперемешку с острым сожалением от одних лишь звуков его голоса напоминают мне о том, что он когда-то значил для меня. Я пытаюсь наблюдать за своей жизнью как бы со стороны, изолируюсь от близких, укутываюсь в забвение, как в спасательный круг, не подпускаю к своим мыслям даже саму себя, но это... просто больше не работает. Потому что теперь к спектру моих потрясающих ощущений добавилась еще и злость на саму себя. Я позволила проходимцу, простому мальчишке, занять пусть крошечное, но отчетливое место в моих мыслях именно сейчас. Неделя вдали от дома, неделя вдали от центра моих проблем, без пьяных звонков по ночам, без связи вовсе, и я почему-то решаю, что пришло время забыть о том, что ждет меня в реальности... Я сама виновата во всем, что сейчас происходит. Мой гениальный план заставить себя люто ненавидеть Габриэля, план, который прекрасно работал при каждом расставании, трещит по швам из-за моего же легкомыслия. Позавчера, глубокой ночью, мне сообщили, что Гэб в России. Уже целые сутки. Пытается выйти на связь со мной почти через всех, кого я здесь знаю. Я тогда только вернулась с той самой злополучной вечеринки и никак не могла заставить себя прекратить улыбаться, прямо как малолетняя дурочка, которой впервые в жизни сделали комплимент. Именно в ту минуту, когда мне, злой и сонный, позвонил мой пианист, чтобы сообщить о новых попытках достучаться до меня через мою команду, я валялась в постели прямо в вечернем платье и чувствовала себя живой впервые за очень долгое время. Мечтала, прокручивала мгновения, анализировала слова и действия человека, которого до этого даже не знала. Представляла, как он появится внезапно на моем концерте, красивый, элегантный, весь в черном, и никто, кроме меня, его не узнает, и глупо хихикала от собственных фантазий. Я ощущала, как где-то в уголке сознания рождается новая, потрясающая музыка, в которой нет лжи, границ и саморазрушения. Звонок Мауро разрушил мою мелодию, и восстановить ее я больше не смогла. Я просто положила трубку и закрыла глаза. Потом я плакала. Потом кипела от ярости. Зачем он это делает?! Потом, уверенная, что он меня отыщет, собирала вещи, чтобы свалить, причем неважно, куда. Потом, сидя возле чемодана, осознавала глупость этой затеи и раскладывала все обратно по полкам. Потом пыталась вытравить из головы заведомо провальную мысль дать ему еще один шанс ради сохранения семьи. Изнеможенный, мой организм сам отключился с рассветом. Тогда-то мое перенапряженное сознание и решило выдать сон, в котором очень активен был молодой парень с черными, как уголь, волосами и прожигающими насквозь глазами. Мне стыдно даже думать о вещах, которые мы делали. Его образ заставлял меня задыхаться, гореть изнутри адским пламенем, орать, молить о пощаде, исполнять безумные вещи, которые я никогда в жизни, ни за что бы не исполнила при настоящем человеке. Мокрая насквозь, я тряслась, как от смертельной лихорадки, рвала ногтями его спину, отчаянно мечтая о смерти, которая потушила бы во мне этот пожар. Никогда в жизни я не видела сна более реального, чем этот. Когда мое тело готово было взорваться, как планета-гигант, уничтожая все вокруг, я проснулась от собственного крика, горячая, влажная и дрожащая, еще не понимая, что это был лишь сон. Тугой узел внизу живота распустился пышным бутоном, посылая по всему телу мощные импульсы. Осознание того, что случилось, привело меня в полный ужас. Отрицать очевидное нет смысла. Я ужасно, нестерпимо хочу его. Было бы глупо врать себе о том, что у него нет шансов сделать со мной все, что он мог бы только захотеть, если бы вдруг захотел. То есть, конечно, если бы я встретила его еще хоть раз, чего, к счастью, скорее всего не произойдет. Но он ребенок! Младше меня почти в два, черт, в два раза! Как я вообще смею думать об этом?! И чем я тогда лучше моего мужа?.. Ответов не было. Тогда я решила попытаться сжечь мосты максимально подростковым, но для меня почему-то очень важным способом: написать Гэбу в фейсбуке. Я начала избегать любых контактов с ним чуть больше недели назад, и тогда моя жизнь попросту стала похожа на постоянную разработку плана побега. Я не прикасалась к интернету и сменила номер, строго запретила знакомым упоминать о моих передвижениях и сорвалась в другую страну на несколько дней раньше, чтобы случайно не встретить его на улице, даже остановилась не там, где планировала – так твердо вознамерилась жить дальше. Поэтому я отправила всего одну, но, как мне показалось, крайне исчерпывающую фразу. «Пожалуйста, иди к черту!» Потом я двести пятьдесят раз обновила его страницу, нервничая в ожидании ответа. И он ответил. «Как скажешь». Тем же вечером он улетел обратно. И вот, я волнуюсь, ненавижу себя за то, что все еще забочусь о его чувствах, но топлю себя в работе, медленно превращаясь в зомби, и это кажется мне лучшим решением. И я просто ужасно скучаю по Лу, моей дочери. Все время, пока я отсутствую, она живет у моих родителей и редко мне пишет. Ей 11 и она с жутко важным видом заявляет, что людям необходимо друг от друга отдыхать, чтобы не остыть, и мои доводы в пользу обратного ее совершенно не волнуют. Моя малышка... Будь она только рядом, какой восхитительной казалась бы жизнь! Но ее учеба и моя работа не терпят друг друга. Возможно, я не лучшая мать, но пытаюсь хотя бы не лишить ее детства. В полночь, когда все уже еле стоят на ногах, отпускаю народ отдыхать и с сожалением осознаю, что работы на сегодня для меня тоже не осталось. Медленно собираю вещи в сумку, смотрю в зеркало, расчесываюсь... Тяну время. Вдруг в темном коридоре раздаются пугающие торопливые шаги. Смертельно бледный, Мауро влетает в кабинет и просто смотрит на меня, задыхаясь и широко открыв глаза. Ничего не понимаю. Я подхожу к нему, мягко беру за плечи и терпеливо жду объяснений. - Успокойся! Выдохни. Что произошло? - Лара... Габриэль. Бросился под колеса в Канаде. В реанимации. Я хочу заверить Мауро, что это невозможно, что Гэб в жизни бы так не поступил, даже рассмеяться от такой глупости, но меня вдруг перебивает исходящий откуда-то животный вопль, после чего комната очень быстро погружается во мрак.Димаш
«С огромным сожалением сообщаем всем российским поклонникам творчества Лары Фабиан о том, что концерт, назначенный на 26 сентября, пришлось отменить из-за плохого самочувствия артистки. Вернуть деньги за купленные билеты можно на кассе Крокус Сити Холла, либо с помощью мобильного приложения,..» Я сижу с открытым ртом вечером в своем номере и не верю собственной новостной ленте. Плохого самочувствия артистки?! Что могло произойти с ней за три дня? Это всё те летние туфли на шпильке? Холодная лавочка в парке? Или, может быть, ледяной виски на балконе? Та лоджия была полностью стеклянная, но одно окно, кажется, было открыто. Как она могла так легкомысленно отнестись к своему здоровью перед концертом?! Во мне поднимается жалящая волна раздражения. Подавляю тупую и внезапную мысль о том, что ее настолько испугало мое поведение, что она отменила все дела и с облегчением улетела на другой край света – это уже попахивает шизофренией. Дело не в деньгах за сотни белых лилий, которые должны доставить завтра прямо к сцене, и даже не в том, что мне почти удалось уговорить организаторов пустить меня за кулисы до начала концерта, чтобы сделать ей сюрприз. Дело в том, что эта женщина как будто издевается надо мной. Ее образ ни в какую не хотел выходить из моей головы с того самого момента, как я увидел ее в том парке, и это заводило, будоражило, сводило с ума и бесило. Меня. Каждый. День. Я много лет искренне болел за каждый ее триумф так, будто живу рядом с ней всю жизнь, но ненавидел любое из ее достижений, потому что оно делало эту икону еще менее реальной, еще более далекой от меня. А сейчас, когда она вполне себе реальна и максимально близка... черт, я просто очень переживаю. Правда. И не знаю, что могу сделать. Единственная надежда – застать Игоря Яковлевича в добром расположении духа и выспросить все, что он знает. Именно в этот момент, ну разумеется, Жамали приспичивает набрать мой номер. Я сбрасываю и начинаю искать в списке контактов номер Крутого, но она звонит опять. Черт! - Алло. - Ди-Ди! – оглушительный визг в ухо. Воздеваю глаза к потолку. Она подслушала подобно звучащее слово еще в китайском «Сингере», и с тех пор никак не может прекратить меня так называть. - Привет! Мне нужно рассказать тебе кое-что очень важное. - Я занят, Жам, - бросаю я раздраженно, но вспоминаю, как легко ее расстроить, и добавляю уже спокойнее. – Очень много дел. Перезвоню, когда все решу. - Да... Конечно. Я тогда буду ждать звонка, - моментально упавшим голосом отвечает она. - Пока. - Пока, Ди. Пару секунд просто смотрю на экран. Проблема не только в моей постоянной занятости, конечно, и даже не в том, что она мне помешала. Просто... вообще все идет не по плану. Было ожидаемо, что сумасшедшей любви к этой девушке испытать мне просто не суждено, но я никогда не ощущал такого раздражения от простого разговора. Моя жизнь меняется, и я не уверен, что мне это нравится. Перемены – шаг в неизвестность. Именно в ту минуту, когда твоя карьера семимильными шагами устремляется в вечность, ты совсем не ждешь такой подлости от своего сердца. Жам могла бы стать верной и заботливой женой и, наверное, достойной матерью для детей, о которых я так мечтаю. Только она не станет. Потому что я не смогу пудрить ей мозг своей благосклонностью всю жизнь. Меня просто тошнит от этой лощёной правды, и от ситуации, будто взятой из старого фильма. Она не заслужила этого маскарада. Набираю номер Крутого. - Димаш, здравствуй. Что-то случилось? – слышу голос в трубке спустя три гудка. Хороший знак. - Игорь Яковлевич? У меня очень важный вопрос к Вам. - Да? Как выразиться правильно? Я хорошо знаю русский, но тонкости, которых требует попытка вытянуть информацию о местонахождении артистки мирового уровня, мне вряд ли известны. Значит, постараюсь быть проще. - Миссис Фабиан, кажется, заболела. Я заказал цветы на ее завтрашний концерт, будет очень жаль, если они пропадут. Вы не могли бы сказать мне, куда их прислать? – делаю голос непринужденно заинтересованным, будто и правда переживаю только за цветы. - У неё проблемы, - голос моментально становится раздраженным и резким. – И я не вправе о них говорить. Могу лишь сказать, в каком из отелей она остановилась, чтобы ты отправил туда цветы. Выдерживаю паузу. Давайте же, Игорь Яковлевич, я ведь знаю, чего Вы от нас хотите! Мне очень легко скрывать свои настоящие мысли и чувства от людей, которые меня знают не всю жизнь, и вытягивать из них необходимую информацию. Это выходит само, буквально на автомате, и почти каждый раз работает. Именно сейчас я чувствую, что раскрыть свои истинные мотивы будет равносильно тому, чтобы положить трубку и самому начать скрываться от Лары Фабиан. Мужчина шумно выдыхает в трубку спустя несколько секунд. У меня жутко потеют руки от волнения, но я терпеливо молчу. - Впрочем... Заехал бы ты ко мне сегодня. Есть разговор.***
Часом позднее, умирая от нетерпения, я вылетаю из такси и впериваюсь взглядом в не особенно приветливое четырехэтажное серое здание, напоминающее типичную хрущевку, над которой слегка поколдовали штукатуркой и обнесли непролазным даже для моего роста забором. И что, здесь живет сам Игорь Крутой? Уму непостижимо. Я думал, у него что-то вроде собственного дворца, высеченного из целой горы, или особняка, там, какого-нибудь российского Хью Крэйна, но уж никак не тоскливой кирпичной коробки. Охрана педантично открывает ворота, едва завидев меня. Два громилы в черных костюмах, не особенно прикрывающих торчащие сбоку пистолеты, замерев в позе предагрессивной отстраненности, будто вылезшие из фильмов про мафиози 90-х, молчаливо провожают меня взглядом до самых дверей. Мне не по себе, даже мурашки начинают бегать по спине. От кого он так прячется в Москве? Дома, в Казахстане, я хожу по улицам, передвигаюсь на общественном транспорте, посещаю все городские мероприятия и вовсе не знаю проблем. Это наталкивает на мысль, что Игорь Яковлевич – вовсе не божий одуванчик и, скорее всего, свою славу он заслужил не самым честным путем. Хозяин со сдержанной улыбкой встречает меня внизу и ведет за собой в огромную мраморную гостиную. Внутри, признаться, это жилище выглядит намного роскошнее, чем снаружи. Может, это такая особенность менталитета?.. Очередная. Композитор жестом предлагает расположиться на огромном кожаном диване, и мы почти синхронно садимся друг напротив друга. - Итак, давай сразу перейдем к делу, Ди. Киваю, чуть нахмурившись. Не стоит проявлять слишком много энтузиазма. Мужчина буквально впивается в меня острым взглядом, якобы погрузившись в мысли. Выдерживаю его спокойно, не моргая и не отводя глаз. Полминуты спустя он задумчиво кивает в ответ и откидывается на мягкие подушки дивана. - Ты понимаешь, что я не могу сообщать тебе информацию о личной жизни миссис Фабиан. Я, в свою очередь, понимаю, что для тебя это по той или иной причине очень важно. Я могу тебе сказать, где можно ее сейчас найти, но взамен мне нужна будет твоя помощь, - неторопливо, тщательно подбирая каждое слово, но безапелляционно говорит Крутой. Он уже знает, что я не откажу, и откровенно пользуется этим. Обреченно вздыхаю. - Какая помощь? - Ты должен будешь по крайней мере попытаться уговорить ее на дуэт. Песня, клип, промо и выступление. У меня не получилось, - с загадочной легкой улыбкой отвечает он. Сердце бешено заходится. Уговорить на совместную работу? Ха. Привет, моя откровенная ночная фантазия. У него не получилось... Но почему? Уверен, ей предложили отличные деньги. Неужели я так неприятен ей?.. Да что я вообще мог такого сделать?! Даже представить раньше не мог, что простая мысль бывает такой болезненной. Но отступить сейчас, когда я почти знаю, где ее искать, будет значить вновь потерять эту драгоценную тонкую нить на неизвестный срок. Спустя пару секунд ожесточенных мыслей снова фокусирую взгляд на Игоре Яковлевиче. Заставляю себя вежливо улыбнуться, сохраняя непроницаемую маску на месте, где иногда располагается лицо. - Сделаю все, что в моих силах.***
Что происходит? Это больница? Кажется, все серьезнее, чем я предполагал. Крутой просто вызвал мне такси и отправил в пустоту с крайне самоуверенным видом. Вот теперь я действительно переживаю. Робко мелькает в голове приятная мысль о том, что все-таки не я – причина отмены грандиозного шоу, но ее тут же раздавливает бешеный экспресс напряжения. Пусть лучше просто скрывается от навязчивого фаната, чем болеет! Натягиваю как можно ниже кепку и накидываю сверху свободный капюшон черного флисового худи. Как бы не хотелось мне заявиться к ней в палату в шикарном костюме с запонками и огромной горой белых лилий, эта жертва – необходимость для сохранности тайны ее личности. Цветы доставят поздно ночью. Мне хочется оставить лучшее впечатление из возможных, как бы по-детски это не выглядело. Захожу в просторный холл, насквозь пропахший кварцем и легкой горечью лекарств. Все в прекрасном состоянии – ремонт, обстановка, очаровательная девушка за стойкой регистрации. Очевидно, клиника частная и очень дорогая. Неудивительно, конечно. Какова вообще вероятность, что меня пустят внутрь? Невелика, будем смотреть правде в глаза... Да какая уже разница. Открываю миру свое лицо и уверенным шагом движусь в сторону регистратуры. Классическая брюнетка с ярко-красными губами в ультракоротком медицинском халате покроя а-ля ретро-плащик поднимает на меня глаза и буквально прирастает к месту. Дарю ей самую широкую из своих улыбок и опираюсь одной рукой на стойку, чтобы быть максимально близко. - Добрый вечер, - мурлыкаю я, улыбаясь, превозмогая стеснение, и молюсь всем богам на свете, чтобы она действительно узнала меня. – Мне очень... очень нужна Ваша помощь. - Боже! – у нее сбивается дыхание. – Вы, в-в-вы... Конечно, то есть! Чем я могу Вам помочь? - Дело в том, что Игорь Яковлевич Крутой – надеюсь, Вы знаете о нем, - попросил меня... лично справиться о здоровье миссис Лары Фабиан, - я перехожу на шепот и сокрушенно качаю головой. Девушка участливо смотрит на меня широко распахнутыми глазами и кивает, и я продолжаю еще увереннее. – Боюсь, он совершенно не простит мне, если я не вернусь с хорошими новостями. Так жутко переживает, но так занят... – театрально вздыхаю. Она отчаянно кусает нижнюю губу, борясь, видимо, с самой собой и пытаясь прийти к решению. - Видите ли, э-э-э... - Зовите меня Ди, - лучезарно улыбаюсь. Она опять распахивает глаза и едва заметно кивает. - Ди... Время для посещений давно закончилось, и... Не знаю... Не знаю, будет ли это уместно. - Поверьте,.. – бросаю быстрый взгляд на ее бейдж, - Алина, я ни за что не пришел бы сейчас, если бы это не было ужасно важно. Прошу, мне нужно всего лишь несколько минут. Она сейчас себе губу откусит. Даже покраснела вся. Забавно. Я никогда в жизни не позволял себе такого, никогда не пользовался чувствами женщин для достижения своих целей. Пытаюсь не испытывать жгучий стыд, но пока что не очень выходит. - Палата 47, - обреченно выдыхает она, прикрыв глаза. Я сейчас взлечу. Неужели правда сработало?! – Можно мне хотя бы с Вами сфотографироваться, чтобы не так страшно было получать выговор от начальства? – скромно добавляет брюнетка. Смеюсь, не в силах скрыть бурлящего в венах облегчения.***
Подлетаю к палате и смотрю на часы. Почти десять вечера. Надеюсь, хотя бы не разбужу ее. Осторожно стучу и замираю, как статуя, зажмурив глаза. Медленно дышу, чтобы немного утихомирить скачущее галопом по ребрам сердце. Тишина. Отсчитываю тридцать секунд. Видимо, она спит... - Войдите, - тихий и хриплый голос. Сердце решает, что галопа недостаточно, и переходит на откровенную издевательскую чечетку. На ватных ногах хватаюсь за дверь, как за спасательный круг, и медленно поворачиваю ручку. Моя мечта сидит в больничной постели, небрежно накинув на тело одеяло, подобно валькириям с холстов лучших художников мира. Я далеко не сразу замечаю, насколько сильно опухли ее глаза, как растрепаны шикарные волосы и дрожат губы. Она, кажется, далеко не сразу осознает, что кто-то все-таки вошел в комнату. Потом ее взгляд фокусируется-таки на моем лице, и она задыхается от... злости? Возмущения? Я совершенно потерян. Понятия не имею, что вообще делать. Стою, как глупая горилла, и смотрю на то, как по совершенному лицу начинают струиться слезы. Все. Мысленно даю себе пощечину и пересекаю палату двумя шагами. - Простите, что пришел. Простите меня. Простите, но я переживал, - бормочу я как в бреду, опустившись на корточки возле ее кровати и вцепившись в простыню. Лицо полыхает, как бушующий вулкан. Английских слов не хватает, как обычно, чтобы выразить вообще хоть что-то. Поэтому я просто рассыпаюсь в извинениях, хоть это и совсем не похоже на меня. - Мне так стыдно, - шепчет она, смаргивая слезы. – Так стыдно. Он умирает, а ты здесь. И я здесь. Меня не отпускают. Мне так стыдно. Кажется, у нее нервный срыв. Я должен что-то предпринять, но что?! - Что мне сделать? – беспомощно спрашиваю я. - Заставили выпить целую гору таблеток. Делали какие-то уколы. Капельницы. Всё надеются, что я смогу выступать. Но я должна лететь... В Квебек. Помоги мне уйти, умоляю. Уговори их. Мне нужно увидеть его... И не видеть тебя. Иначе я и правда сойду с ума. Давай, соображай... Нет смысла прислушиваться к словам человека, которого так накачали лекарствами. Но ей очень плохо. Если не сказать херово. Лететь в Квебек? Что-то серьезное случилось дома... Ужас ледяными щупальцами обвивает мою голову. Отец? Что-то с ним? Ее не выпускают из-за концертов?! Это безумие. А мой папа учил меня, что в безумных ситуациях нужно принимать безумные решения. Одно из них привело меня к ней. Второе может помочь сделать крошечный шаг ближе. - Я помогу, но, простите, не видеть меня при этом не выйдет.