Димаш
Я должен прямо сейчас что-то придумать. Сама идея о том, что я пару часов назад пообещал Ларе Фабиан помочь сбежать из больницы и вообще страны, где ее против воли держат самодуры с толстыми кошельками, еще вчера вызвала бы у меня приступ гомерического хохота. Сейчас она вызывает только смиренный ужас. Наверное, что-то подобное я чувствовал, когда впервые вышел на сцену в более-менее осознанном возрасте, ведомый своим предназначением, а не мамой и папой за ручку. В свете дешёвых моргающих софитов, готовый к битве за каждое мгновение перед этими людьми, за мою правду, но даже не представляющий, что эта борьба на самом деле из себя представляет. Угловатый, не по годам высокий, несуразный мальчик с кудрявыми волосами, утащивший у отца его лучший костюм на один вечер... С тех пор почти ничего не изменилось, если честно. Ни моя потерянность, ни неловкость не решили вдруг уйти в историю. Я чувствую себя тем же мальчишкой, просто внезапно вытянувшим "тот самый" билет в лотерею. Интересно, это всем знакомое чувство, или нет?.. Ты получаешь что-то ценное... просто так, и оно будто тебе не принадлежит. И ты не знаешь толком, что с ним делать. Судьба подарила мне возможность какое-то время быть рядом с человеком, о котором я отчаянно мечтал слишком долго. Слишком долго для того, чтобы это было правдой. Истина не спешила шарахнуть меня кулаком в нос, это случилось мягко, постепенно, уже после того, как я, точно влюбленный малолетний ученик школы коррекционного развития, фактически на коленях выполз из ее палаты. И да, любые проблемы, с которыми мне предстоит теперь разобраться, стоят одного мгновения благодарности в ее глазах, как бы сопливо это ни звучало. Мне никогда так не сносило крышу. Руки дрожат до сих пор. Лицо онемело, будто сердце забыло гонять по нему кровь. Я взволнован, раздражен, растерян... счастлив. Нужен ей. Какая к черту разница, для чего? Этот вечер - лучшее, что вообще случалось со мной. Но это все лирика, а реальность по-прежнему весьма сурова. Я сижу в своем номере на застеленной расшитым покрывалом огромной кровати, полностью одетый, упорно прожигая взглядом дырку в плотной бежевой шторе. Мой график, по идее, не позволяет мне даже выспаться, что уж говорить про полет за границу на неизвестный срок... Но отпускать хрупкую, крошечную женщину одну так далеко в настолько тяжелом эмоциональном состоянии нельзя. Разумеется, я бы никогда не позволил такому произойти! Отметаю даже мысль о том, что можно было бы попросить какого-нибудь там Бо меня заменить. Ну конечно, нельзя! Это претит всем моральным устоям ответственного, заботливого человека, которого пытались сделать из меня родители. Сегодня Лара Фабиан доверилась мне. Подарила откровение. Я должен это оправдать. И лишь один человек способен мне в этом помочь. Звоню Айсу, нервно постукивая пальцами по прикроватной тумбе. - Ты с ума сошел? Время видел? Какое облегчение. - Только не надо делать вид, что ты спишь. - Я пытался, серьезно. Часа полтора уже лежу и пялюсь в потолок. Дурацкая Москва! - распаляется в трубку лучший друг и, по совместительству, лучший в мире агент, безуспешно подавляя зевки. - Что случилось-то? Ты в это время вечно сопишь, как сурок. - Сложно объяснить. В общем, мне нужно срочно выбить два билета на самолет до Квебека. И сообщить, пожалуй, всем, что ближайшие репетиции отменяются, вместе со всеми интервью и вообще любыми выходами в свет. Об остальном можешь не думать, к счастью. Чем скорее, тем лучше. Обратных билетов пока не нужно. Никто не должен знать подробностей. Точнее, это все вообще совершенно секретно, - выпаливаю я на одном дыхании. На несколько мучительных мгновений воцаряется тишина. Ее нарушает обреченный вздох по ту сторону трубки и стук пальцев по клавиатуре. - Собирайся. У тебя четыре часа. Но учти, если ты не расскажешь потом все в деталях, я в жизни тебе больше не стану помогать. С широкой улыбкой хватаю рюкзак, посылая подальше робкую мысль о том, что пути назад теперь точно нет.Лара
Кажется, начинает отпускать та чертовщина, которой меня напичкали. Во всяком случае, я более или менее связно мыслю, хоть и по-прежнему нахожусь в мерцающем тумане. Теперь я, похоже, понимаю, на что подписала мальчика, который, как обычно, сумасшедшим вихрем ворвался в мою палату и мою голову. Он что, правда вернется за мной и заберет в другую страну? Звучит, как сюжет какой-нибудь бразильской мелодрамы, в которой он - идеальный принц-спаситель, а я - потерявшаяся в пучине жизни домохозяйка. Когда я выпила эти таблетки? Мне делали несколько капельниц, ведь так? Начинает казаться, что все, что произошло за последние пару дней - всего лишь действие этих препаратов. Это все никак не может происходить со мной. Вина разъедает и без того истерзанное сердце, но я все еще толком не могу сфокусироваться на одной мысли, поэтому она быстро выпадает из головы и сменяется другой. Нестерпимой обидой. Игорь запретил мне ехать в "таком разбитом состоянии" и упрятал в эту палату. Сказал, до тех пор, пока не станет ясно, что там с Гэбом. Вроде, я сказала мальчику, что от меня хотят лишь отпаханных концертов... Это была лишь догадка. Зачем я это озвучила? Я вообще это озвучила? Я смотрела на него так злобно и холодно. Мое тело даже в тот момент реагировало на его присутствие так предательски жарко. Кажется, я просила его убраться. Если он не возненавидел меня после этого, если не счел больной и неадекватной, то он сам явно нездоров. Но как Игорь, мой друг, мой коллега, моя музыкальная путеводная звезда, мог со мной так поступить? Я нужна Габриэлю, нужна там! Ведь я виновата в том, что случилось. Мысль снова резко меняется. Сокрушительная паника. По венам разлетается горящий бензин. Ни слова, ни весточки, ни-че-го. Только суховатое сообщение врача про то, что можно и не приезжать, потому что к нему в реанимацию все равно никого не пустят. "Все равно"... К горлу подступает тошнота. Комната пугающе блещет и кружится перед глазами. Резко откидываюсь на подушку и жмурюсь, надеясь, что это пройдет. Мне просто необходимо связно мыслить. Необходимо что-то придумать. Если бы я была моложе лет на 15-20, я, наверное, потянулась бы к алкоголю и блокноту в одиноком ожидании вестей. Страдала бы со вкусом, почти с удовольствием, самоотверженно, даже написала бы пару душераздирающих песен в ожидании "развязки". Только не теперь. В день, когда на свет появилась моя дочь, я поклялась, что сделаю все, чтобы она жила в спокойном, скрытом за семью замками от сплетен, скандалов и разочарований мирке, чего бы мне это ни стоило. Поклялась никогда больше не растворяться в чувствах ни к кому, кроме Лу. Поэтому я вообще обратила внимание на Габриэля - он казался тихой гаванью, человеком, вообще не способным на предательство. Чистым. Я снова ошиблась. В этот раз мне слишком дорого обходится ошибка. На кого я сейчас похожа... Сломленная, жалеющая саму себя, почти сдавшаяся. Я предам все, что так долго выстраивала, если сейчас же не соберусь с силами. Просто и ясно, как божий день, что мне необходимо поехать к нему. Лично проследить, чтобы врачи сделали абсолютно все, чтобы его спасти. Чтобы извиниться. Поставить точку. Сбросить его с себя. И плевать, что я при этом потеряю. Открываю глаза и неловко сажусь в постели, превозмогая слабость во всем теле. Забавно, как легко в душе могут сочетаться ненависть и вина. Чего он вообще хотел добиться? Жалости? Стыдно за собственные мысли, но не прокручивать их в голове просто невозможно. Эгоистичная сволочь! Как можно вешать на кого-то, кого ты хоть когда-то и хоть немного любил, такой груз? Разве это я кувыркалась с безымянной девкой, пока он сутками пропадал на работе? Разве это я вбивала ее в матрас, яростно, как вбивают муху в стену, когда он вдруг с этой работы вернулся раньше? Черта с два! До сих пор не могу выбросить из головы этот пакет с тортом и бутылкой сухого мерло, который я швырнула в них, оповещая о своем возвращении. Помню его полные ужаса - наверное, так выглядит самый концентрат отчаяния - глаза. Помню ее мерзкий визг и попытку прикрыться моим, моим любимым пледом. Задыхаюсь от жгучей ненависти. Все тело колотит, как в лихорадке. На слезы даже не остается сил, в глазах сухо, как в пустыне. Вскакиваю с кровати слишком резко, и комната снова темнеет. Я соберусь. И не такое проходила. Я даже встану и приведу себя в порядок. Буду прекрасно выглядеть. Или, по крайней мере, расчешу волосы и умоюсь. И уж точно не позволю себя сломать. Если все происходящее - не фантасмагорический сон, возможно, мой спаситель действительно объявится и вытащит меня отсюда. Если нет - я сбегу сама. Пятнадцать минут. Стук. С замирающим сердцем медленно поднимаюсь к кровати и плетусь к двери, попутно хватаясь за стены.Димаш
Столько всего случилось. Я действительно вытащил ее оттуда и мы на самом деле летим в Квебек. Конечно, пришлось напрячься, но в целом провернуть эту аферу было даже просто. Невероятно, но Алина снова стала моим подельщиком. Она вся светилась от гордости, показывая мне окольные пути к запасному выходу. Конечно, скорее всего, ей жутко влетит, поэтому сначала она заставила меня расписаться на всем, на чем только можно было из ее вещей и сделать добрый десяток фотографий на фоне больницы в надежде, что это успокоит ее начальство. Мир не без добрых людей, это правда. Она даже пообещала не растрещать всем, кому только можно, что Димаш утащил обессилевшую Лару Фабиан из больницы в ночь. Ну-ну. Еще в комнате она отчаянно пыталась что-то сказать, но передумывала в последний момент и снова замолкала. Еле стояла на ногах, выглядела жутко измотанной, совсем слабой. Поэтому я, с ее разрешения, просто схватил сумку, которая оказалась неожиданно тяжелой, взял ее под руки и буквально потащил на себе по ночным коридорам больницы. Потом мы ехали в такси и я любовался ею. Волосы, собранные в тугой хвост, завивались в естественные блестящие волны на кончиках. Тонкий профиль, вырисовывающийся в редком свете ночных фонарей, впервые за долгое время был совершенно расслаблен. Из-под широких рукавов кофты, небрежно лежащие на коленях, виднелись тонкие кисти рук. Очень манящие. Никакого модного маникюра, которым легко можно кого-то прирезать - просто короткие, аккуратные ногти, изящные пальцы и... кольцо. Мне было неприятно его видеть. Я тогда жутко взбесился, вообще-то. Идиот, как я мог забыть о его существовании? В интервью она распиналась о том, что нашла, наконец, любовь-всей-жизни-свет-в-окошке-божество-неземное, которое с гордостью называет мужем. Это в порядке вещей для таких невероятных женщин - быть любимыми. Так почему мне так горько об этом думать? Так почему этот сверхмуж не сорвался за ней, лишь почуяв, что у нее что-то случилось? Я заставил себя засунуть эту и все остальные мысли о нем в самый глубокий ящик, потому что тогда от них, как минимум, не было никакого смысла. И потому что мне действительно было не плевать на ее горе, каким бы оно ни было. Мы ехали молча. Она ни о чем не спрашивала, ничего не просила. Только однажды, резко отвернувшись от окна, с теплой улыбкой прошептала: «Не знаю, зачем Вы это делаете. Спасибо. Большое спасибо.» И я не знал, зачем это делаю. Я улыбнулся ей и просто кивнул. Тем временем маленькие черти в моей голове плясали бешеную румбу, когда я представлял ее в... несколько другой обстановке. А не делать этого, находясь в такой опасной близости, было просто невозможно. Я знал так же, как знал, что дважды два - четыре, что эта женщина - активный вулкан, торнадо, чистый огонь. Иначе и быть не могло. Но ее муж?.. Трудно было не думать о том, во что же я вообще ввязался, в целом - тут хорошо бы вообще контракт не потерять, не говоря уж про совместную работу с ней. Но и об этом мысли я откладываю подальше. Теперь мы летим в самолете. Айсултан поработал на славу, невозможно это отрицать - мы вдвоем в... Не знаю, что это. Купе? Купе в самолете?! Жесть. Я к такой роскоши не был приучен, меня воспитывали в нарочито скромных условиях - чтобы никогда не зазнавался. Сам бы я в жизни столько не про...потратил на перелет, конечно. Зато здесь можно наслаждаться мгновениями с моей музой в полной тишине, без любопытных взглядов и свидетелей. Прикрыв глаза, она о чем-то думает, откинувшись на сиденье. Между бровей пролегла тонкая морщинка от напряжения. - Вам нужно поспать, - заявляю я, критически ее оглядывая. Она тяжело открывает глаза и поворачивается ко мне. - Почему Вы ничего не спрашиваете? Вам не интересно, что произошло? - она фокусирует на мне взгляд и чуть щурится. Испытывает? - Вы и сами все мне расскажете. Когда захотите, - отвечаю с легкой улыбкой, пожимая плечами. Эта улыбка зеркально отражается на лице Лары, моментально освещая его. Дыхание сбивается. - Нужно поспать, - повторяю я. Она закрывает глаза и это выражение на ее лице неторопливо тает, как туман. Проходит около десяти минут, прежде чем ее дыхание становится размеренным и неторопливым. Уснула. Двигаюсь ближе и тихо, нерешительно дотрагиваюсь до ее волос. Мягкие... Становлюсь смелее и провожу пальцами по всей длине пышных прядей. Едва заметно прикасаюсь к ее виску. Это невозможно. Пытка. Рай. Я напеваю ей колыбельную на казахском до тех самых пор, пока самолет не ударяется шасси о землю Квебека.