А если бы вдруг Осталась бы ты, Я всю эту ночь Поверг бы в огонь. Как старый вулкан Обжигает поля, Твой смех им - роса, Оживает земля. И время собрать Лучший в век урожай, Только нет «до свидания» — Остается «прощай».
Жамали
Кружусь по своей крошечной студии в легком танце, настырно бубня под нос незамысловатый мотивчик, и смахиваю сухой тряпкой невидимую пыль с сияющих полок. Схожу с ума по этому месту. Первое, что приходит на ум после слова «дом». Папа подарил мне ее, когда я только-только начала собирать документы для поступления в университет. Это был один из самых счастливых дней в моей жизни, вообще-то. Конечно, знать, что в родном городке есть и всегда ждет меня наш семейный дом – самое важное, но тогда, на первом курсе, мне до дрожи в коленях хотелось хотя бы временного уединения. Родственники, двоюродные и троюродные, друзья семьи и все такое – это замечательно, но тот факт, что я – единственный ребенок моих родителей, почему-то сделал меня не столько обожаемым всеми чадом, сколько мишенью для бесконечных дядь и теть. Так уж решила наша культура. К счастью, для папы я как была, так и остаюсь дорогой дочкой, которую грех не побаловать по большому случаю. Очень кстати. Хотя... Если бы он только знал, что вся голова его любимой лисички с самого первого самостоятельного дня забита мыслями о том, как бы затащить поскорее в эту студию своего парня, он бы его прибил, а меня – замуровал дома до конца жизни без права на апелляцию. Поэтому, конечно, для отца здесь даже «подружки» не остаются на ночь. Вот такая я бунтарка. В отчаянной попытке прекратить проверять телефон каждые пару минут я заставляю себя отключать без крайней нужды передачу данных. Стыдно и противно. Я живу тут как без воздуха в легких. День сурка при неадекватном ритме. Хотя, разумеется, моя жизнь и вправду повисла в воздухе, если сравнивать с... Ну вот, опять. Сложно не заметить, что слетаешь с катушек, когда так беззаветно кого-то боготворишь. Боюсь представить, что говорят за спиной друзья. Айс, наверное, уже устал от моего нытья. Ну а что еще остается? Он - практически единственный близкий человек, оставшийся у меня в этом огромном городе, и то, теперь чаще только по переписке. Подруг у меня нет, одни приятельницы - не складываются как-то отношения с девчонками. Девчонки проницательные и внимательные, их раздражает недоверие и скрытность. Стоит подпустить чуть ближе, и начинаются вопросы, на которые никто не должен знать ответ. И, пусть мне ужасно хотелось бы растрепать все подружке, но... Где-то на подкорке сознания робким птенчиком каждую минуту бьется напоминание, чего мне это может стоить. Я - его секрет. А он - мой. Вынужденная тайна. Если бы мне не талдычили каждый день, что все эти меры - для моего же блага и спокойствия, я давным-давно бы все испортила. Короче, подруг у меня нет так же безнадежно, как у Ди - времени на нормальные отношения. Приходится, как и любой мудрой женщине испокон веков, все делать и улаживать самостоятельно. Приводит в бессильное бешенство понимание, что самые любимые занятия, самые лучшие шмотки, самые веселые вечеринки теряют всякое значение, когда нельзя ему об этом всем рассказать. Конечно, лучший друг всегда поддержит и придет на помощь, но... Если честно, каждый раз, когда я звоню Айсу, иду с ним гулять или даже приглашаю его в гости, где-то в душе я надеюсь лишь на проблеск ревности в черных глазах. Этакая истерическая необходимость, причем вообще без толку. От несчастной тряпки, елозящей по холодильнику, кажется, скоро повалит дым. Да черт бы его побрал. Шел бы он из моей головы! Но к этому можно привыкнуть. Смириться даже. Занят? Окей, работай, я не буду мешать. Не ревнуешь? Да у меня и папа маму не ревнует, в общем-то. То отталкиваешь, то притягиваешь?.. Ну, видимо, психология у вас, мужчин, такая. Я это все проглочу. Но тот факт, что ты в одном со мной городе уже больше трех дней и даже не написал крошечное сообщение, чтобы об этом сообщить... Переходит все границы! Я ведь почувствовала, что нужно было уехать, когда проснулась в постели одна. Ну... зато он меня укрыл, правда? Пересилив унижение, пройдя через ярость, обиду и отрешенность, в лучших традициях жанра, я оделась, побросала в чемодан свои вещи и вернулась домой. Хорошо, что родители не знают ни о пропущенных днях в университете, ни о потраченных деньгах, ни о пролитых слезах. Можно сказать, обошлось. И мы поговорили... Поговорили ведь, получается? Ох. Я не жалкая. Не жалкая. Не жалкая. Я... удобная. Я подхожу этому человеку. И пусть здравый смысл заткнется. И какое-то особенно мерзкое предчувствие - тоже. Мне в его тюрьме жить было бы свободно и комфортно. Но нет никакой, блин, тюрьмы. Есть полная свобода, полная. Свобода и пустота. Жизненный вакуум. Я могу катиться на все четыре стороны, но торчу на месте. Секрет ли это для меня? Пф-ф-ф. Нет, конечно. Просто обидно до дрожи. Я не понимаю, что именно ему нужно, а он и не пытается объяснить. Потому что ему плевать. Это тоже не новость, к слову. Я еще и привычная, наверно. Может даже привлекательная. Какая угодно, но уж точно не тупая. Я просто знала всегда, что все жизненные дороги ведут этого мужчину ко мне. Я эти желтые кирпичики выкладывала своими руками. Но... вот он вернулся, и даже не позвонил. Не потрудился хотя бы придумать оправдание своей извечной занятости. Будто не знает, что я не буду злиться и обижаться на ту чепуху, или думает, я не поняла бы, что он будет торчать в студии сутками или поедет делать свои эти любимые фотографии речушек да бережков, чтобы сбросить напряжение после работы. А я ведь поняла бы... Но ладно. У меня и без него полно занятий, так что ничего страшного. Не буду заламывать руки! Комната сияет, еда доваривается на плите, всех существующих оттенков платья, рубашки и кофты висят на своих законных местах. Все пропущенные домашки и даже лекции аккуратно записаны в тетради. Я даже шторы выстирала, во имя всех святых! За окном быстро темнеет. Пытаюсь срочно придумать себе дело. Можно, в конце концов, завалиться с одногруппницами в кино или, может быть, позвонить Айсу, чтобы у него немножко разузнать... Нет. Нет, определенно не то. А вот кино – хорошая идея. Только почему-то хочется сходить одной. Зацепить какой-нибудь фильм ужасов. Чем хуже, тем лучше. Наперекор всем моим чрезвычайно важным планам, в тот момент, когда я уже навожу последний лоск на высоком пышном пучке из волос и поправляю макияж, раздается долгий, жутко писклявый звонок в дверь, который заставляет меня вздрогнуть всем телом, выпадая из глубокой задумчивости. На секунду я вспоминаю о том, что мне давным-давно никто вот так не звонил в дверь. Сердце тут же начинает биться о ребра маленькой птичкой, пуская по венам сумасшедшую дрожь возбуждения. Вечно ледяные руки взмокают. Резко выдохнув сквозь сомкнутые изо всех сил зубы, я медленно поднимаюсь с кресла, стряхиваю несуществующие пылинки с подола небесно-голубого платья-футляра и движусь в сторону коридора. Я так и знала, что ты все поймешь! Звонок внезапно прерывается, оставляя в ушах звон. Впрочем, я тут же подпрыгиваю снова от настойчивого, громкого стука в дверь. Явно кулаком. Сердце ухает куда-то в пятки, радостное предвкушение встречи сменяется паникой. - Жам? Жа-а-ам?! Ты дома, Жам? - за входной дверью, чередуясь с ударами, раздаются явно нетрезвые вопли. - Айс? Тьфу ты, напугал! Сейчас, погоди, - облегчение оглушает, но тут же сменяется щемящим разочарованием. Я неторопливо щелкаю задвижкой и опираюсь на стену, не потрудившись даже открыть дверь. Растрёпанный, он вваливается в мой коридорчик и едва спасает физиономию от шального дверного косяка. Прыскаю со смеху и красноречиво скрещиваю руки на груди. Не сразу, но глубокие, удивительно зеленые глаза фокусируются на моем лице и недоуменно расширяются. - Офигеть, какая ты красивая, - заявляет он, буквально вцепившись в меня взглядом. Я в ответ на это только усмехаюсь и картинно воздеваю очи к потолку. У него привычка такая - заваливать меня комплиментами по пьяни. Может, это одна из мелких, меркантильных женских причинок, по которым мы снова так тесно сдружились, когда пережили-таки кризис подросткового идиотизма. Самооценка после разговора с пьяненьким Айсом всегда взлетает до небес. - Смешной ты. Тяжелая неделя? - неопределенно ведет плечами. Встряхивает головой. - Напряженная. Неважно. Чайку плеснёшь? - Пойдем, куда тебя теперь девать. Разуться не забудь. Чайник весело пыхтит на плите. Пальцы с длинными ногтями шелестят фантиком от самой любимой шоколадной конфеты. Мне сегодня особо трещать отчего-то не хочется, поэтому я просто рассматриваю узоры на фамильном ковре, который так удачно разбавляет белые стены и мебель и жду, пока друг, наконец, сообразит, зачем он сюда приперся без предупреждения, еще и в такой кондиции. - Ну, вот мы и приехали, - неожиданно нарушает неловкое молчание мой оппонент. Острый кошачий коготь скребет по сердцу. Айсултан писал мне каждый день, но старательно избегал темы их возвращения домой. Только он и писал, если честно. Шмыгаю носом как-то совсем не по-дамски и откидываюсь на спинку стула. - Я уже заметила, Айс. - Я тут несколько дней уже торчу, дорогуша, - с нажимом продолжает он, хватая салфетку, и начинает нарочито небрежно ее всячески мять с видом крайней незаинтересованности на лице. Это может значить лишь одно: жутко нервничает, но отступать не намерен. Поражаюсь, насколько его эмоции мне ясны - словно раскрытая книга. Раньше я этого не понимала. - И это я заметила, - с расстановкой, как маленькому и очень назойливому ребенку, поясняю я, оторвавшись от ковра и уставившись на него. Внутри начинает бурлить негодование. Догадываюсь, с какой целью он явился. И, точно услышав мои мысли, пьянчуга издевательски вопрошает: - Куда подевала своего, типа, благове-е-ерного? - Он... работает, как и всегда, - хмурюсь. Почему-то чешется переносица, и я прижимаю к ней изо всех сил большой палец. - Скажи, зачем ты пришел? - Да что ты говоришь? - раздраженно, даже как-то капризно бросает парень. Мне все меньше и меньше нравится его тон. - Работает? А мне кажется, нет. Показать тебе его расписание? У него вся работа по расписанию. Вся его работа в моем телефоне. И там уже три дня пусто. Веришь? - Я тебя не узнаю! Ты в этой вашей Москве звезду словил, что ли? Или последние мозги умудрился пропить? - просто уму непостижимо. Он не позволял себе подобных выкрутасов с... да с самой школы! Парень лучезарно улыбается и активно кивает. - Бываешь ведь догадливой, когда хочешь. Не против, если я продолжу? - на стол с его легкой руки громогласно вываливается полупустая бутылка виски. - Убери эту дрянь с моего стола и поезжай домой. Я не хочу с тобой разговаривать, пока ты в таком состоянии! - Тихо-тихо, маленькая Жам. Чего кричишь? Голова болит. Давай поговорим, а? Готов поспорить, ты сегодня выпьешь со мной. Я вот вернулся, а там я... Э-э-э... Работал, да. Очень много работал. Хотя нашего общего знакомого я не видел практически столько же, сколько и ты. Он был, как бы сказать... Слишком занят, - последние слова он почти мурлычет, так тихо и так опасно, что каждый волосок на моем затылке встает дыбом. Привычная легкая хрипотца в его голосе кажется сейчас устрашающей, будто вымоченной в дубовой бочке с бурбоном, а не теплой и домашней, какой казалась всегда. Дышать становится трудно, как если бы я только что покорила гору без снаряжения. Предчувствие чего-то непоправимого многократно обостряется. По обыкновению, в таких случаях во мне прорывает незримую плотину и включается мистический защитный механизм. Я вскакиваю со своего стула, отворачиваюсь к окну и начинаю болтать о чем-то, что практически не задевает бушующий в голове мыслительный процесс. - Да уж. Ну вы и трудяги, конечно... А я тут уже выпускную вовсю пишу. Первая глава - вообще жуть, представляешь, не подумала и выбрала тему, по которой и в интернете-то толком ничего не найти!.. Написала преподавателю на почту вопрос по поводу главного термина, а он и выдает, мол, не знаю ничего, ищи в библиотеке. Ой, кстати, я съездила недавно на выходные домой. Бабушка передавала тебе привет, а вот папа - не передавал, - истерический смешок. - Будешь так себя вести, и я тебе приветы перестану передавать. Он до сих пор свадьбу своей сестры только по чужим рассказам вспоминает, и все из-за того, как ты его тогда напоил! Позвали, называется, на свою голову... Я, так-то, в кино собиралась... Мне нужно понять, что ты тут делаешь. Наверняка ведь Ди что-то вытворил. Надеюсь, ничего такого, о чем сейчас мог бы жалеть. Мне нужно его найти. Надо с ним поговорить. Из-за чего вы поругались? Вы же так редко ругались. Ему нужна поддержка? Помощь? Разом прерывая нелепые разглагольствования, на мое плечо ложится крепкая, большая ладонь. Такая горячая, что прожигает тонкую ткань платья насквозь. - Он тебя не любит. Невозможно же быть настолько слепой! Ты понятия не имеешь... Короче, я не лез, пока это имело какой-то смысл. - Не надо ваши мужские заморочки на меня перекладывать, ясно?! - психую, вновь разворачиваясь к нему, чтобы наградить самым злобным взглядом из своего арсенала. Рука, еще мгновение назад нахально покоившаяся на мне, летит ко лбу своего хозяина, ойкнувшего от моего повышенного тона. Так-то. - Ты какой-то бред несешь. Я никак не возьму в толк, ты зачем сюда притащился? - мы сверлим друг друга глазами. - У самого настроения нет, еще и мне решил испортить? - Пока ты здесь мотаешь сопли на кулак и кукуешь возле окошка, он там трахает даму своей мечты, - горько выплевывает мне в лицо... друг. Друг?.. Тут что-то бьется. Думается на миг, что так бьются человеческие души, но так всего лишь падают со стола хрустальные конфетницы. И только. С громким треском, разлетаясь на острые разнокалиберные куски, как в замедленной съемке, рассыпая по всему полу крошечные шоколадные конфетки, обернутые в яркие фантики. Мне вдруг становится так обидно, что рассыпались конфетки, которые дала мне с собой бабуля, завернув их заботливо в бумажный кулечек, те самые, которые в моем детстве бывали на столе лишь по праздникам из-за нашей страшной бедности, что я не могу сдержать слез, плотным потоком рвущихся из глаз. Я просто стою и думаю о своем прошлом, пока Айс суетится, что-то причитая, собирая на плохо держащих его ногах по полу самые крупные осколки и складывая рассыпавшиеся сладости на стол. Просто стою и жалею маленькую девочку, у которой были худшие в классе вещи, но лучший в мире папа, пока он неловко лезет за веником, чтобы убрать стеклянную пыль. Просто стою и завидую тому, какой идеальной всегда была семья ближайших отцовских друзей. Один ребенок... Тот самый, которому я подарила свое сердце. Потом второй. Третий. У него есть потрясающая сестра. Невероятный брат. Непроницаемая стена из семейной поддержки за спиной. Деньги. Слава. А у меня есть... мои родители и мои любимые конфетки. Друзей, правда, нет, и конфетки рассыпались. Как пусто... пу-у-усто. Вижу лицо напротив, отражающее вселенскую вину и печаль, и не чувствую ничего к этому человеку, кроме адской злости, от которой сводит пальцы и во рту появляется кислый привкус яда. - Все убрал? Хорошо. Пошел вон отсюда. Он мгновение медлит, осознавая услышанное, и хмурится, явно не собираясь молчать. Кажется, этот человек твердо вознамерился сегодня уничтожить все хорошее, что в принципе было между нами. Я не верю ему. Ни единому слову. А может, верю, но не ощущаю... - А знаешь, что самое смешное? Ты вот ему не нужна. А он ей не нужен. Карма, мать его. Она им пользуется так же, как он - тобой! А ты - мной. Ха. Тяжело дыша, я смотрю с пламенной ненавистью в такие знакомые, но теперь такие далекие глаза. Даже мокрые дорожки моментально высыхают на пылающем лице. Последняя часть послания отметается сознанием, как что-то уж совсем бредовое, невозможное, пустое. - Зачем ты выдумываешь эту чушь? Он - твой лучший друг! - Разве я не прав? Ни до тебя, ни до меня ему дела нет. А ты все стелешься под него, как коврик под ноги! Боже, мы орем друг на друга так, что стены дрожат. Или это я?.. Хочу размахнуться и заехать ему звонкой пощечиной по лицу, но в последний момент передумываю. Поднявшаяся было в воздух рука бессильно падает вниз. Из последних сил пытаюсь сохранить лицо, до боли прикусывая нижнюю губу. - Ты ведешь себя, как форменная сволочь, Айс. Выметайся из моей квартиры. Проспись. Завтра тебе будет очень стыдно за это. - Ну, я же и говорю: слепая, - выдыхает и делает шаг ко мне, отчего я неосознанно отступаю. Еще шаг. Еще. До тех пор, пока я не упираюсь спиной в холодное оконное стекло. Он замирает в нескольких сантиметрах от меня, и я чувствую привычный запах его духов, смешанных с крепким алкоголем и чем-то сладким, кондитерским. Он выше меня, но не намного. Вечер гребаных находок. - Открой глаза. Ты всю жизнь была с нами рядом, и столько же он по этой мадемуазель страдал. Открой. Свои. Глаза. - Ты про... - Ага. - Ясно. Ясно. Мозг не переваривает информацию. Я только чувствую, как почти несовместимо с жизнью ломит в груди и слабеют ноги, поэтому падаю обратно на стул и бездумно тянусь к конфете. Я могла ревновать его к миллионам женщин, но только не к ней. Она, эта Лара, всегда казалась мне чем-то «по ту сторону». И его увлечение, я думала, ну и что с того? Да мало ли, я вот, например, сохну по... Черт. Я ведь тоже по кому-то сохну. Когда-то вешала чьи-то плакаты. И что с того?! Да, все нормально. Со мной порядок. У нас ведь было столько времени... Столько лет. - Жам... Жам. Я же здесь. Тише, тише. Ты слышишь меня? Жам? Пустая голова летит на ладони. По моим волосам скользит все та же огненная рука. Резинка для волос тихим шлепком возвещает о своем падении на стол, и прохладная густая волна укрывает дрожащие плечи. Айс гладит меня, как маленькую, путается пальцами в кудрях, оставшихся от пучка, шепчет успокаивающую пьяную бессмыслицу, такой мягкий, как медведь, неловко прижимает к своей груди. - Уйди. - Нет. - Уйди! - Никуда я не уйду. Я знаю. Только почему? Молча слушаю все события в его кратком пересказе. Минуты тянутся, расставляя мерзкую, но кристально чистую правду по полочкам. И правда, как можно было быть такой слепой дурой... Все просто. Очевидно. - Он заслужил. Она такая красивая. Конечно, он ее любит. И она его, наверное, любит. Все ты врешь, что не любит. Все ты врешь, - бормочу, уткнувшись носом в рукав его черного поло, даже не пытаясь утереть потоки, с новой силой хлынувшие из глаз. Мокрые лужи вперемешку с тональным кремом и тушью. Я ведь знала, что так и будет. Ну разве не... очевидно? Идиотское слово. - Да куда ей до тебя? Он - дурака кусок. Я ему так и сказал, - резко отрываю голову от начисто промокшей, испачканной футболки. Он застывает, снова с трудом фокусируя взгляд и явно не понимая, как себя дальше вести. - Ну что ты, мелкая? - Он чего... Так взял и?.. Сам рассказал? - Айс медлит. Его рука тянется к моей щеке, но я ее отталкиваю и выжидающе смотрю ему в глаза. - Он сам тебе рассказал? - Глубоко вздохнув, он коротко кивает. Невероятно. Вот и вся твоя самоуверенность? В руках как-то само собой оказывается бутылка, и я заставляю себя глотать эту дрянь до тех пор, пока внутри все, до самого желудка, не прожигает насквозь. Отдышавшись, на негнущихся ногах лечу в ванную, где смываю всю шелуху, от которой и так мало чего осталось. Я смогу все наладить, я всегда могла все изменить и преобразовать, значит, и сейчас смогу. - Ты ведь вечно все знаешь. Скажи мне, куда ехать. - Жам, не надо никуда ехать. По...жалуйста. От этого будто простывшего баритона мурашки по коже. Да что с ним стало вдруг?! Куда подевался весь боевой настрой? Что ему еще от меня надо?! Ничего во мне больше нет. - Куда. Мне. Ехать? - Останься здесь. Я буду с тобой. Или пошли в кино. Пошли, куда хочешь. Прости, что я приволок тебя тогда в Москву. Если б я знал, я никогда бы... Устало прикрываю глаза. Все блестит перед ними, а как прикроешь - начинает болеть в самом центре головы. Давным-давно ничего не пила. Но, с другой стороны, разум вдруг необъяснимым образом проясняется. - Да кончай уже трепаться. Отвернись, пожалуйста, я переоденусь. - Ты вообще меня слышишь?! - снова повышает голос, но все же отворачивается. Я бесстрастно скидываю с себя платье и натягиваю длинную, до колен, толстовку. За спиной раздаются шаги. - Никуда ты не поедешь. Уже поздно. Где ты там его искать собралась? Если так уж тебе это нужно... - голос на мгновение прерывается, и он прочищает горло. - Завтра поговорите. - Для чего тебе это? Ты что, отцом мне вдруг решил заделаться? Где вы все были, пока от вас был толк?! Это последнее, что я успеваю выкрикнуть, остервенело сверкая глазами и размахивая руками, прежде чем врезаюсь телом в шкаф и ощущаю на своих губах вкус виски и навеки любимой шоколадной помадки. Сильные руки хватают меня за плечи, судорожно выписывая на них узоры большими пальцами. Мир погружается в темноту, весь сужается до единой точки вкуса на кончике языка. Ровные белые зубы болезненно, отчаянно впиваются в мою уже и так истерзанную нижнюю губу. У него губы тоньше. Жестче. И мягкая щетина почти не колется. У него есть вкус. Уникальный вкус. Я отчего-то застываю, как загипнотизированная. Глаза медленно открываются. Сердце совершает кульбиты. Все, абсолютно все, что я знала на этом свете, врезается головой в стену и бесславно подыхает на месте. - Ты же... Ты же мой друг. - Неужели я и правда выгляжу, как твой чертов друг, а? - он задыхается, негодующе глядя на меня, а потом запускает руку в короткий ежик на голове и как-то безысходно машет рукой. - Он снял домик у реки. Я знаю, куда ехать. Сун мне сказал. Можешь катиться и продолжать унижаться, сколько влезет. Я пытаюсь горячо возразить, но сухая ладонь тут же прижимается к моему рту, и из него вылетает одно мычание. - Слушай меня внимательно. Если ты останешься, я смогу все исправить. Мы ведь сочетаемся с тобой, Жам. Я буду всегда рядом. Да как и обычно, в общем-то. Просто по-другому. Уйдешь - я не стану хныкать у тебя в ногах. Но это будет самое идиотское решение, на которое ты способна. Стою, как вкопанная. Оглушенная и обезоруженная. Очередные, порядком уже доставшие слезы назревают на опухших глазах. Молча мотаю головой, смаргивая их. Так же нельзя. Так нельзя с людьми поступать! Лицо Айса смягчается, в глазах появляется невероятная, сносящая с ног забота, и я позволяю-таки его пальцам стереть с моих щек соленые дорожки. - Скажи мне адрес, Айсултан.***
Он почему-то настаивает на том, чтобы ехать со мной, а я, в свою очередь, не могу вновь начать на него злиться. Хотя... странно, что меня это так удивляет. Айс всегда был таким. Наверное, после той жуткой сцены дома он отправляется меня поддержать лишь по старой привычке. Это даже в извращенном смысле радует, потому что одна бы я не справилась никогда. Возможно, поэтому я цепляюсь за его присутствие, как за соломинку. Просто теперь я не смогу воспринимать его поддержку как знак безвозмездной дружбы, вот и все. Мама всегда говорит: «Жить надо проще. Думать надо меньше». Но сейчас я чувствую, что за принятие этой заботы что-то должна отдать, и от этого становится стократ больнее. За полчаса, проведенных в такси, до меня потихоньку начинает доходить суровая реальность. Мысль за мыслью я постигаю положение, в котором оказалась. Прошу Айса не ждать меня, но весь его скептичный вид говорит о том, что он не сдвинется с места. Мне почти все равно. Пусть хоть до утра стоит, если ему так хочется. Тихий, несуразный домик рядом с берегом. Какая-то халупа, честно говоря. Зато вид на реку и город - бесподобный. И в этом весь он - если бы можно было либо обменять все его бесконечные деньги на один час созерцания, либо отказаться от красоты навсегда - он бы, не думая, выложил все, что есть. Я считала раньше, что это не только безумно важно, но и очень лестно - быть его девушкой. Это значило для меня быть по-настоящему красивой. А теперь вот я узнаю, что все это время была перевалочным пунктом на пути к мечте. Секретным, никому не известным перевалочным пунктом. До чего печет в груди. Невозможно. Кулак врезается в дверь как-то равнодушно. Что абстрагируйся, что нет, толку ноль - внутри точно пробили здоровенную дыру, и из нее теперь медленно вытекает мерзкое содержимое. Проходит несколько секунд мучительной тишины, прежде чем я слышу щелчок и в вечерней темноте вырастает щель света. - Жам?.. Я глаз поднять не могу. Как провинившийся щенок, рассматриваю свои кроссовки и молчу. Совсем другие, мягкие, тонкие пальцы берут меня за запястье и тянут внутрь дома. - Здесь... мило, - лопочу я, неловко осматриваясь. И куда только пропала вся готовность громко выложить все, что я о нем думаю? Мои глаза медленно скользят по мебели, натыкаются на стены, пол, потолок, да на все вокруг, избегая лишь огромного черного пятна, настороженно ловящего каждое мое движение. - Ты что, плакала? - взволнованно спрашивает он, подходя ближе. Я храбро качаю головой, на сей раз до крови закусив губу, и пытаюсь как можно быстрее утереть огромными рукавами очередной водопад, брызнувший из глаз. - Ну, ну... Идем со мной. - Опять хочешь мной воспользоваться и бросить на каком-то левом диване? - осипший голос то и дело пропадает. - Или, может, теперь я здесь буду спать одна? - Хотел налить тебе чай, - просто отвечает он. Только дрожащие пальцы выдают какие-то признаки эмоций, но и они сразу же ускользают от внимания, когда я безвольно движусь за ним на крошечную кухню, всю из какого-то светлого дерева, и плюхаюсь в угол миниатюрного углового дивана, где обхватываю колени руками и утыкаюсь в них носом. - Я скучаю, Ди-Ди. Без тебя... Гм, без тебя все наперекосяк. Но даже я, при всем желании, не смогу заболтать что-то... Подобное. - Айс, да? - безотрадно киваю, растекшись по сиденью. - Что ж, справедливо, - в ответ на мои безмолвные рыдания он присаживается на корточки, мягко поднимает за подбородок мое лицо и странно всматривается в него, будто видит впервые. Огромные, черные, светящиеся глаза. - Я люблю тебя, Жам. Я всегда буду любить, ценить и беречь тебя и уважать твой выбор. Только... Если ты выберешь не меня. - А кого же еще мне, черт возьми, выбрать?! - Ради Бога, Жамали! Ты же нереально красива. Воспитана, умна. Быть с тобой рядом - честь для любого человека. - Кроме единственного, от которого только это и требуется, - шепчу, обхватив его ладонь обеими руками и не собираясь отпускать. - Я ведь могу... Ты дай мне немного времени, что ли... Я забуду об этом. О вас. О ней даже забуду, Ди. Я могу, прав... Он прерывает меня на полуслове. Встает и заваривает крепкий черный чай, а потом как-то обессилено садится прямо на пол, откидывается на кухонную тумбу и прикрывает глаза. - Лихо мне, Жам... И самому. Паршиво, аж кожу ломит. - Ты... заболел, может? Так чего ты тут торчишь, глупый? Поехали скорее домой! Поехали ко мне, если хочешь. У меня и малина, и мед... - Я бренчу неимоверные глупости, в очередной раз оттягивая идиотски-неизбежный момент, и смиренно готовлюсь глотать уже подступающие горячие слезы. В очередной раз. Он игнорирует мои слова. - Иногда чувство, что я забываю, кто я вообще такой. Но, в то же время, это лучшее ощущение - быть мной. У тебя такое бывает? Мы просто смотрим друг на друга, и я наконец понимаю, что все уже давным-давно решилось. И смысла не было во всех моих страданиях... изначально. - Нет. Я понимаю только, что я ведь типа... Типа Эмили из «Трупа невесты». Я могла бы упрятать тебя под землю и сковать, а ты бы взял и придумал, как оттуда выбраться. Так, да? Я - твой тюремщик. У вас все серьезно, да? - неловко чешу нос, тереблю волосы, зарываюсь поглубже в толстовку, глотаю обжигающий чай. - Шутишь? - у него глаза на лоб лезут. - Ни единого шанса. Тут и предполагать-то... глупо. И мечтать, - он вдруг почти облегченно выдыхает, снова всматриваясь в меня. - Ты даже не можешь представить, как я всегда хотел рассказывать тебе обо всем. Не подыскивать слов. Не врать каждый божий день. Как в школе, помнишь? Перед глазами возникает совсем еще детское лицо за школьной партой. Я была единственной девчонкой, с которой эти двое разговаривали. Нереальный успех. Тогда все девочки школы были без ума от колдовских глаз Айса и озорных кудряшек Димаша, и мне постоянно приходилось выступать посредником, потому что как мальчишки, так и девчонки терпеть не могли переговариваться между собой лично. Позже, когда мы подросли, Айс вдруг ни с того ни с сего стал совершенно невыносимым и начал задирать меня по поводу и без, и мы фактически разорвали всякий контакт до самых старших классов, хоть он и объявлялся периодически будто из ниоткуда, не упуская шанса высказаться на тему моего на тот момент неказистого внешнего вида. Меня раньше это задевало до глубины души, и я делилась с Ди своими переживаниями теми долгими вечерами, заглядывая к ним в гости под предлогом совместного домашнего задания. Он в ответ на это неумело, но с безусловным знанием дела во взгляде, вставлял решительно не в тему цитаты из книг и строчки из песен, делая вид, что понимает самые глубинные недра женской души. Прошло несколько лет, прежде чем я поняла, что... расту. Что этот помешанный на своем хобби парень стал мне гораздо важнее, чем просто друг. Как же жаль, что он так и не понял того же. Потом, уже перед выпуском, Айс до-о-олго пытался вернуть мою дружбу, а я в ответ на это устраивала ему целый марафон придурочных гладиаторских испытаний по типу «напиши любовное письмо Айгуль и отдай ей на уроке математики прямо перед носом учителя», или «встань на большой перемене на стол в столовой и трижды признайся в любви трудовику», и он все это каким-то немыслимым образом выполнял и терпел. Воспоминания непроизвольно отзываются улыбкой на мокром лице. - Знаю, что помнишь. Сколько можно друг друга обманывать? Никуда я от тебя не денусь. И Айс от нас никуда не денется. Мы уже связаны. Единственный способ не разорвать эту связь - не переходить грань. - Айс сегодня с удовольствием перешел эту грань, - возражаю, уперто хмурясь. И опять... Ни удивления, ни, тем более, ревности. Ни даже упрека. Только искреннее участие, от которого уже тошнит. - Все будет хорошо. Делай, что хочешь. Все равно, все будет прекрасно. - А я не знаю, что теперь делать. Все перевернулось. Что теперь делать? - Да я сам без понятия, - пожимает он плечами. - Хочешь, поехали, купим что-нибудь очень крутое и красивое и вступим с этим в новую жизнь? Чашка с чаем с размаху приземляется на деревянный стол, расплескав добрую половину содержимого. - Подачки свои можешь знаешь куда засунуть, Кудайберген?! - к сожалению, вместо угрожающего рыка из моего рта выходит лишь осипшее кудахтанье. Он капитулирует с едва заметной улыбкой, затаившейся в уголках красивых губ, вновь подходит ко мне и мягко, совсем невинно обнимает. Еще одна насквозь мокрая черная футболка, только на сей раз без грязных пятен. Учусь. Неторопливый разговор. Закрытый гештальт. Знаю, наверное, завтра мне будет смертельно больно, но сейчас я ощущаю какое-то невероятное единение с собственной жизнью. Неизвестное доселе ощущение накрывает с головой, когда за моей спиной с негромким щелчком закрывается дверь и на этот звук, обеспокоенные, устремляются блестящие в ночи зеленые глаза.Борегард
Прошедшие недели тянулись и сокращались, как жвачка. Хотя... как ни странно, уже не недели, а целый месяц. Прошел месяц с нашего приезда, и работы у меня с тех пор значительно поубавилось. Если не сказать, я практически остался без нее. Как и любому человеку, посвятившему практически всю свою жизнь любимому делу, мне все время этого «отпуска» было ужасно одиноко. Большой тур закончился на великолепной ноте, надо сказать! Несмотря на то, что знаменательного дуэта, о котором так грезил Игор Еколевитч, не вышло по неким сверхъестественным причинам, одному Господу известным