Про счастье ли?

      Следующие дни выдались настолько однообразными, что не стоят и пяти минут рассказа о них: каждое утро сквозь боль и нежелание я вставал с постели и, приводя себя в более-менее нормальный вид, шел на завтрак, где меня прожигала взглядом мать. После меня либо утягивали на какие-то семейные посиделки, либо я шел к Лие и все свое свободное время посвящал ей. Единственное, что мешало нормально проводить время, так это постоянные боли, которые мне приходилось скрывать от всех, в особенности от отца. Но, мне кажется, он уже на третий день что-то заподозрил.       Погода за окном с каждым днем становилась все хуже, и выйти на улицу было просто невозможно. И с каждым днем шансы все уменьшались. Что ж мы знали, на что идем, поэтому заранее обрекли себя на бесконечное сидение в стенах усадьбы. Бесконечное, конечно, громко сказано, хотя бы потому, что сегодняшний день запомнится мне на очень долгие года.       Утро началось привычно, но примерно во время завтрака все начало идти под откос: в середине трапезы вернулись Дориан и его отец. Увидев брата, я ненадолго потерял дар речи: прежде насыщенные черные волосы сейчас отдавали какой-то серостью, фиолетовые глаза потускнели, а от подтянутого тела не осталось и следа, что было четко видно по висящей на нем одежде.       Дядя молча всех поприветствовал и занял свое место, чуть позднее — и Дориан. До самого конца брат не поднимал свой взгляд, как-то достаточно нервно реагируя на любые звуки. Аарон едва заметно пожал плечами, встретившись с моим взглядом, Драко не обращал на брата никакого внимания. Мать довольно зло посмотрела на меня, когда я в очередной раз пробежался по лицам присутствующих.       Закончив с завтраком, я ждал отца, который уже достаточно долго о чем-то говорил с дядей. Аарон каким-то чудом выхватил сестру из цепких лап матери и ушел играть с ней, а я обещал подойти чуть позже, когда узнаю, что же хотел от меня отец. Драко, чуть подождав, подошел ко мне, заведя ненавязчивую беседу. В основном говорили о каких-то моментах его учебы: он что-то уточнял, спрашивал совета и даже каким-то чудом уговорил меня провести с ним небольшое занятие. И все шло ровно, пока на пороге не объявился Дориан. — Отойди от него! — отчеканив каждое слово, он двинулся на меня, смотря таким ненавидящим взглядом, что я даже не сразу сориентировался.       Это-то и стало моей роковой ошибкой. В следующее же мгновение довольно мощный сгусток энергии, жгучей волной прошедший по всему телу, ударил точно в грудную клетку. В глазах поплыло, уши заложило, вдохнуть не представлялось возможным. А дальше ожидаемая встреча со стеной и вязкая темнота, утянувшая в пучину… Огрон Если это чудовище еще раз приблизится к нему Ты сошел с ума Он не виноват       Веки будто налились свинцом, тело не слушалось, а при первом же вздохе в груди все обожгло пламенем, отчего я прошипел какие-то проклятья. В голове творился настоящий хаос — все перемешалось, потеряло хоть какие-то временные ориентиры и вообще мало напоминало хоть немного здравый разум.       На грудь легла чья-то ладонь, из которой нитями полилась магия, пронизывающая грудную клетку и дарящая такую желанную сейчас прохладу. Боль сходила на нет, а у меня появилась хоть какая-то возможность двигаться. Первое, что я услышал, когда открыл глаза, был чей-то облегченный выдох. Картинка перед глазами постепенно сфокусировалась, и я смог осмотреться.       Сейчас я находился в своей спальне, окруженный достаточным количеством людей. Отец, брат, дядя, Драко — все они были здесь. Но больше всего меня поразило присутствие мисс Стоук. Она тепло улыбалась и не сводила с меня взгляда. — Помогите ему сесть, — попросила она, поворачиваясь к стоящим позади людям.       Аарон и Драко как-то слишком быстро оказались рядом и как-то слишком быстро помогли мне сесть. Вообще происходящее казалось чересчур быстрым. Дальше меня ждало болезненное наложение тугой повязки. По ощущениям, бой с Роном был только вчера. — Чем быстрее вновь встанешь на ноги, тем лучше, — я усмехнулся и поморщился. — Да, снова через боль и через себя, — женщина мягко держала меня за руку. — Вскоре вернется ощущение времени. — Что…со мной? — Болевой шок, не более. Магия была не столько атакующей, сколько воздействующей на твое сознание. С твоим организмом все так же, как и было до удара, но он воспринимает все не так из-за воздействия магии. Ты сейчас должен сам внушить себе, что все в порядке. — Отлично, — язвительно произнес я и довольно резко вернулся в лежачее положение.       Но боли даже и не было, неужели так быстро? Хотя кого я обманываю — это исключение, нежели правило. Мисс Стоук еще что-то сказала отцу и после покинула спальню без сопровождения. Один вопрос все же мучал меня, и, не выдержав, я все-таки задал его: — Откуда у Дориана силы? — Никто не знает, — спокойно ответил брат. — Тем не менее он их откуда-то взял, — продолжал рассуждения Драко, не отрываясь от окна. — Говоришь таким тоном, будто знаешь откуда, — вставил дядя, поднимая довольно жесткий взгляд на младшего сына. — Есть предположение. Позволишь? — Когда вам требовалось мое разрешение? — резко спросил он. — Не нервничай, Джеймессон, — с виду можно подумать, что отец сказал это отстраненно, но я услышал нотки раздражительности. Драко в это время довольно спешно покинул спальню. — Герман, говоришь так, будто не мой сын устроил вот это все. Я его прикончу! — Огрон, — я открыл глаза, надеясь услышать не то, о чем думал, — ты мне ничего не хочешь объяснить? — Вряд ли, — уверенно произнес я, мысленно радуясь, что получилось так же, как обычно. — Огрон, — дядя прервал отца, уже готового высказать мне все, — я приношу тебе извинения от лица всей нашей семьи. Произошедшее приоткрыло мне глаза, и поверь: я приму все возможные меры. В том числе и не подпущу Дориана к тебе. — Прекратите, вы не виноваты. — Ох уж эта выдержка. Но спорить с тобой я не буду, — он поднялся и направился к выходу, остановившись лишь возле отца. — Пойду найду свое чадо. Нужно серьезно поговорить.       Последние слова долетели до моего слуха не совсем четко, но я смог разобрать. И мне даже стало жаль Дориана. Но его поступков в последние дни это не оправдывает. Так же, как и нет оправдания моей подставе. Но знают о ней очень мало людей (только Аарон, если быть точным), и не им меня судить. Тем или иным образом по заслугам получит каждый.       Отвлекшись на размышления, я и не заметил, что остался наедине с отцом. Он дождался момента, когда я обращу на него свое внимание, и, как-то неожиданно спокойно вздохнув, присел на край кровати. Я знал, о чем он думает, а он знал, что я понимаю. Поэтому слова нам были не нужны. В данном случае они привели бы к очередному конфликту. А в условиях сложившейся обстановки это было ни к чему. — Я скажу тебе только одно, — прервал затянувшееся молчание отец. — Не попадайся на глаза матери, особенно если рядом нет меня. После произошедшего она зла как никогда. — Ты хочешь сказать, что ничего не можешь с этим сделать? — Все, что мог, я уже сделал, но ее это вряд ли остановит. Сейчас не то место и не тот момент, чтобы устраивать семейные разборки. — Ты знаешь, что я всегда против них, как бы ни хотел все ей высказать, — я смог подняться с кровати и сейчас отошел к окну. Погода не поменялась. — Знаю, — вставая, проговорил он. — И надеюсь на твое благоразумие. — Можешь не переживать. Да, а куда делся Аарон? — Я попросил его немного посидеть с Лией, — выдержав паузу, он продолжил. — Как ты себя чувствуешь? — я не видел лица отца, но услышал то, чего раньше добиться от него было почти что невозможно. Больше чем уверен, что на моем лице застыло удивление.  — Все в порядке. Правда, пап, не беспокойся.       Ничего не ответив, отец скрылся за дверью и оставил меня в одиночестве. На душе было паршиво, и дело вовсе не в физическом состоянии. После слов о матери внутри засела какая-то обида, которую мне достаточно сложно объяснить даже самому себе. Неужели дело в том, что она снова считает виновным во всем меня?       Внутри все как-то переворачивалось, странный груз повис на мне. В голове всплывали воспоминания о детстве. Счастливом. Беззаботном. Ушедшем. И все было связано с матерью — ее счастливая улыбка, любящий взгляд, теплые объятья, защищающие от внешнего мира, нежный голос, успокаивающий после очередных ссор с отцом. Кажется, внутри меня медленно и мучительно умирал двенадцатилетний мальчик, видевший в своих родителях только лучшее.       Стряхнув с щеки катившуюся слезинку, я развернулся и тут же чисто инстинктивно схватился за грудь. По грудной клетке вновь прошла волна боли, отогнавшая все мысли. Я начинал злиться. На себя. На свое бессилие. Вообще на все. Сжав кулаки, я медленно, но дошел до ванной комнаты, где, взглянув в зеркало, ужаснулся. Кожа казалась мраморной, на ее фоне волосы были неестественно яркими, а глаза — будто потухшие, пустые.       Умывшись прохладной водой и немного приведя мысли в порядок, я вышел в спальню и столкнулся со следующей проблемой. А где моя рубашка? На поиски ушло достаточно времени, и, в итоге, пропажа обнаружилась висящей в шкафу. Сумев надеть ее без лишней боли, я застегивал пуговицы и понял кое-что: боль появлялась периодически. Первое пришедшее в голову — время. Я тут же опустил взгляд на часы и запомнил, сколько показывали стрелки.       Выйдя из комнаты, я огляделся по сторонам и задумался, куда пойти. Нельзя попадаться на глаза матери, так же хорошо бы избежать расспросов родственников — не думаю, что произошедшее осталось без внимания. Вздохнув, я еще раз повернул голову вправо и влево и наудачу пошел направо.       В коридорах изредка мелькали слуги, не обращавшие на меня никакого внимания. Так я добрел до огромных двустворчатых дверей, ведущих на просторную террасу. Сейчас они, естественно, были закрыты, поэтому, развернувшись, я побрел обратно, снова опустив голову. Сейчас все внимание занимали мысли, а я, сколько ни пытался сопротивляться, терпел поражение и снова ненадолго забывался. — Огрон. Я думал, ты отдыхаешь, — позади раздался голос, заставивший меня повернуться. — Нет, предпочитаю поправляться, не выпадая из жизни, — в конце я улыбнулся Драко, который, цокнув, покачал головой. — Что ж… кого-то ищешь? — Нет, брожу тенью по коридорам, — он поравнялся со мной, и мы вместе продолжили путь по коридору. — А ты откуда? И куда? — По-тихому сбежал с очередных посиделок. Кстати, ты бы зашел, твоя мать переживает, — Драко в этот момент повернул на меня голову. — Да? — немного удивленно спросил я, останавливаясь. — Все то время, что я находился там, она говорила, что очень переживает за твое состояние и хочет быть рядом с тобой, но ее не пускают. Ну, а шел, собственно, к Дориану. — А где он сейчас? — взяв под контроль эмоции, спросил я. — Должен безвылазно сидеть в своей спальне. — Насколько я знаю, ваш отец пошел туда. — Отлично. Нам есть, что обсудить. Спасибо, Огрон, — Драко искренне улыбнулся, пожал мне руку и направился дальше по коридору, в то время как я остановился посередине коридора, прислушиваясь к своим мыслям. Снова.       Внезапно где-то позади открылась дверь, и послышался отчетливый гул голосов. В голове тут же всплыла мысль, что это может быть моя мать, что и заставило меня буквально подорваться с места. Но в следующую секунду новый приступ боли прошелся на этот раз по всему телу, заставив сорваться с губ тяжелый выдох.       Самое время! Через неприятные ощущения я продолжил идти дальше, опустив взгляд на часы. Определив временной промежуток, я запомнил его и решил уйти подальше от матери прямиком к сестре и брату. Все-таки с ними хотя бы можно провести время в спокойной атмосфере.       Преодолев несколько этажей и достаточное расстояние, я уже подходил к комнате сестры, когда из нее вышла Маргарет и сказала, что Лию забрал отец, а Аарон ушел в неизвестном направлении. Поблагодарив женщину, я развернулся и отправился обратно в комнату. Искать Рона по всему дому не было ни желания, ни сил, да и черт знает, куда его понесло.       В комнате с момента моего ухода не изменилось ровным счетом ничего. Единственное, что привлекло мое внимание, так это телефон. Причем на каком-то чисто интуитивном уровне. Взяв его в руки, я увидел пропущенный звонок от Гантлоса, заставивший меня немного нахмуриться. Неужели что-то произошло? Опять. Решив не затягивать, я нашел нужный контакт и теперь ждал, когда мне ответят. — Секунду, Огрон, — слишком резко сказал Гант, чем немного испугал меня. Просто надо меньше витать в своих мыслях. — Я все понял, мистер Дуппон. Мы обсудим этот вопрос, и вам обязательно перезвонит наш ведущий менеджер, чтобы скорректировать курс. Да. До свидания! — доносящийся до меня голос друга затих, последовал вздох, и только после заговорили уже со мной. — Привет, Огрон. — Что у вас там опять происходит? –усмехнувшись, поинтересовался я, присаживаясь на кровать. — Тебе ли не знать, что спокойствие нам только снится. Не забивай этим голову. — Ну ты же не просто так звонил. — Да, есть несколько моментов, которые я хотел бы с тобой обсудить. Тебе удобно это сделать сейчас? — Вполне. — Хорошо. Во-первых, поступила заявка на сотрудничество. Мы ее рассмотрели: все достаточно выгодно и без подводных камней. Твои люди тоже рассмотрели эту заявку и дали добро. Мне нужно дать предварительный ответ. И решать, в любом случае, тебе. — Я так сходу ответить точно не смогу. Предварительно пусть будет да, но ты понимаешь, что мне нужно ознакомиться со всем. — Понимаю, поэтому буду оттягивать подписание до твоего возвращения, — я в очередной раз прислушался к голосу друга, но хоть немного понять, в каком он состоянии, не смог. — Тебя скоро ждать? — Не знаю, — я вздохнул. — Это мало от меня зависит. — Скажешь, что происходит? — осторожно поинтересовался Гантлос. — Не сейчас. Какие еще моменты ты хотел обсудить? — возвращая разговор в прежнее русло, я пару раз провел по волосам и вновь вернул руку к виску. — Так, скоро ИнКомп, и нам нужно уведомить организаторов, будем ли мы участвовать, и заполнить заявку, — зашуршали листы, и под конец я уже понимал, к чему клонит друг. — А с каких пор ты в этом вопросе советуешься со мной? — хитро улыбнувшись, я представил лицо Ганта в этот момент. — Уже догадался? — Возможно. — Я хочу в этом году подать твою компанию. Слияние завершено, проблем с этим больше нет. У вас стабильные и высокие показатели, и это наш шанс вырвать этот грант и направить на дальнейшее развитие. Что скажешь? — его голос звучал спокойно и уверенно, что и дало мне понять — отказ не принимается. — В общем-то я не против, но кто будет этим заниматься? У меня сейчас на это времени точно нет. — Не волнуйся, я решу этот вопрос. — Хорошо. Что еще? — Вообще все. Оставшееся — мелочи, вроде нехватки твоей подписи на каком-нибудь приказе. В общем, подождет. — Ну, а ты как? — повисло молчание, и я понял, что выбрал лучший момент. Вопрос только в том: сориентируется Гант или нет? — Я… да в порядке, что может быть не так? — сглотнув, все же ответил он. — Ты сам прекрасно знаешь, что именно. Отец уехал? — Нет, он здесь. Если ты про Стеллу, то я ее забыл. Все эти чувства мне навязал отец, и я в очередной раз убедился в двуличности девушек. — Как-то ты слишком категоричен для человека, говорившего мне, что она та, которая тебе нужна, — я понимал, что хожу по тонкому льду, но должен же понять, что он с собой сделал, что сейчас так рассуждает. — Все допускают ошибки. Это была моя очередная ошибка. А сейчас прости, но мне нужно идти. Проблемы не ждут, — немного раздраженно ответил Гантлос. — Понимаю. Удачи и до встречи. — До встречи.       Я довольно долго продолжал сидеть в том же положении, осмысливая сказанное другом. Одно я понимал довольно четко и намеревался очень серьезно с ним об этом поговорить — Гантлос снова запрятал все так глубоко, что сам раскопать вряд ли сможет. Он опять ушел в себя, закрыл на тысячи замков свои чувства и соответствующие мысли, пытаясь как-то остудить пыл сжигающей его ревности и, возможно, любви.       Но в его словах была и доля правды. Он ошибся. Не обстоятельства так сложились, не кто-то все так подстроил, не кто-то виноват. Но ошибся Гант не в доверии к девушке и не в самой девушке. Он напрасно пытался уберечь ее от демонов, преследующих его по пятам. Точнее, от демона. И по собственной неосмотрительности пропустил момент, когда этот самый демон немного зацепил Стеллу. В этот момент все пошло под откос. Если бы не упустил из виду этот никчемный разговор, если бы предпринял меры, решился открыть все карты, доверился бы — все было бы по-другому.       Меня неприятно зацепили слова Гантлоса о Стелле. И будь я немного другим человеком, то отстаивал бы ее невиновность в этой ситуации. Плевать, что я не знаю всей истины произошедшего. Неужели можно просто обвинить девушку в двуличии и жить спокойно? Неужели он так быстро забыл все то, что произошло между ними? Хотя я уверен: было намного больше, но не обо всем мне нужно знать.       Что меня с первой же встречи поразило в Стелле — этот теплый взгляд. Она может не знать тебя, но все равно излучать то тепло, дарящее какое-то умиротворение. Она сочетала в себе противоположности: бывала тихой и незаметной, но могла стать душой компании; холодность и безразличие королевского воспитания уживались с эмоциональностью и открытостью; она милая и хрупкая, но могла постоять за себя и защитить свои интересы; с утонченностью и мягкостью всегда где-то рядом были отважность и смелость; наивная, но в то же время хитрая. Гантлос не настолько слеп и глуп, чтобы не заметить хотя бы части из этого. — Мистер Ардерн, — оборвав свои размышления, я обратил внимание на зашедшую Маргарет, — просили напомнить вам, что ваше присутствие на ужине более, чем желательно, — четкий почерк матери, заставивший меня усмехнуться. — И еще, — женщина тяжело вздохнула и отвела свой взгляд немного в сторону, продолжая нервно заламывать пальцы на руке, — около получаса назад месье Фортинье покинул наш мир.       Не веря в услышанное, я уставился на женщину, надеясь, что мне послышалось. Но, когда она сожалеюще покачала головой, шок от осознания настиг меня. Сердце предательски ускорило темп, заставляя глубже и чаще дышать. Эмоции накрывали, но, поборов этот порыв, я закрыл лицо руками. А мне казалось, что я готов к этому.       Мысли постепенно затихли окончательно, и в голове будто бы образовался вакуум. Подняв взгляд, я не нашел Маргарет, однако это и к лучшему. Взгляд блуждал по комнате, и я тщетно пытался зацепиться хоть за что-то. Единственное, что ненадолго удостоилось внимания, это погода — тихие завывания ветра за окном сейчас казались раскатами грома, а уносимые мощными порывами снежинки двигались слишком медленно.       В этот момент оборвалась еще одна ниточка, прочно державшая меня в этом нескончаемом потоке жизни. И с каждой секундой я все больше осознавал, насколько еще мал, раз боюсь, что оставшиеся нити оборвутся слишком скоро. Как я смогу стать крепкой поддержкой для того же Аарона, если сам лишусь этой поддержки?       Размышления уже давно свернули в ту сторону, где каждая следующая мысль может утянуть на дно, завести в самый далекий, глухой и темный уголок, а я все не мог перебороть это оцепенение. Но, когда все зашло непозволительно далеко, в поисках ответов я выскочил в коридор, тяжело дыша. Лишь откуда-то справа раздавались редкие всхлипы, которые тонули в мрачной тяжелой тишине. Я не знал, куда иду. Я просто шел. Шел, пока не дошел туда, откуда хотелось побыстрее сбежать.       Аарон встретил меня совершенно случайно, но в следующую секунду уже искал поддержки в моих объятьях. Поддержки, которую я не мог ему дать, потому что сам нуждался в ней. Но если бы все кончилось только на брате, которого парой сухих и заезженных фраз я смог достаточно крепко поставить на ноги. Прямо к нам, не разбирая дороги, бежала Лия. — Рон, ты что, плачешь? — остановившись прямо напротив и нахмурив бровки, удивленно спросила она. Я посмотрел на брата, но не мог сказать точно, к кому именно обратилась Лия. — Нет, дорогая, нет, — присаживаясь, мне пришлось выдавить из себя самую непринужденную улыбку и сразу же тяжело вздохнуть. Теперь я понял, о чем мне говорил дед, и должен был выполнить его скрытую просьбу. Собравшись, я все же начал: — Помнишь, ты разговаривала с дедо… дедушкой? — сестра кивнула, не отрывая взгляда от меня. — А помнишь, что он тебе говорил? — Помню. Скоро он должен уехать куда-то далеко, но я не знаю куда, — Лия пожала плечами.       Сзади раздался очень тихий всхлип, который не был замечен ей. Но не мной. Я понимал, что это довольно сильно ударило по брату, но пока ничем не мог ему помочь. Сначала нужно было разобраться с собой. — Да, и… — А ты знаешь, куда он поедет? — ее глаза излучали интерес и спокойствие, которого сейчас мне явно недоставало. — Я? Нет, нет, он мне не сказал… Он… никому не сказал. Понимаешь… дедушка уже уехал, — голос дрогнул, но Лия была еще слишком мала, чтобы понять это. — И когда он вернется? — этим вопросом сестра просто выбивает из-под моих ног оставшуюся опору. Как мне сказать ей, что она больше никогда не увидится с дедушкой?       Изнутри разрывала злость на несправедливость, вызывая неконтролируемое желание что-нибудь разнести, чтобы избавиться от этого, избавиться от переполняющих эмоций, нарушающих и без того шаткое равновесие. А надежда в глазах сестры просто подрывала все внутри хлеще, чем злость. Я не мог допустить, чтобы этот удар жизни доставил ей слишком сильную боль, но я и не знал, на что способна моя маленькая сестренка. — Лия, дело в том, что он не вернется. Дедушка уехал насовсем, — пересилив себя и выпалив все на одном дыхании, я наблюдал, как недоумение сменяется печалью и как в ясных голубых глазах появляются маленькие слезинки.       Быстро притянув к себе и крепко прижав, я шептал сестре какие-то успокаивающие фразы, пока она продолжала плакать и просить, чтобы я нашел дедушку. Как бы мне ни хотелось, я ничего не мог сделать. Смотря куда-то, я понимал, что перед лицом жизни, смерти, судьбы все равно беспомощны. — А я верю, что дедушка вернется к нам, — отстранившись, Лия стирала с лица слезы и уверенно смотрела мне в глаза. — Я верю…       Аарон невидящим взглядом смотрел вглубь коридора, так что на его помощь можно было не рассчитывать. Однако я понимал, что сам уже ничего не могу сделать — руки опустились сами собой, и я признал свое поражение. Еще одна ситуация, в которой я бессилен, беспомощен.       Маргарет пришла очень вовремя и забрала с собой Лию, продолжавшую твердить о своей вере, пока я продолжал теряться в собственных немногочисленных мыслях. Пучина вылезших наружу страхов и запертых чувств затягивала с невероятной силой, и с каждым разом мне было все сложнее противостоять ей.       Будто сквозь воду до меня доносились звуки внешнего мира, с помощью которых я и смог ненадолго вырваться. Спина Аарона виднелась уже где-то в конце коридора, а передо мной стоял отец, видимо, уже пытавшийся поговорить со мной. Собравшись, я поднялся, равняясь с ним. Во взгляде не было привычной строгости, лишь доля жалости и тоски. — Ты как? — тихим и спокойным голосом спросил он, внимательно осматривая меня. — Нормально, — кивнув, ответил я и глубоко вздохнул. — Пойдем, — отец резко развернулся и пошел в противоположную столовой сторону. — Куда? А ужин… — Плевать я на это хотел. Пойдем уже, — спорить не было никакого желания, поэтому, нагнав его, я сначала пытался понять, куда именно мы идем, а, когда понял, усмехнулся.       Смотря на отца сейчас, я с ужасом вспоминал события десятилетней давности, но не видел на его лице подобных эмоций. Я знал, что дед в какой-то степени заменил ему отца, и, учитывая это, отец держался более, чем достойно. Конечно, и на его лице была видна некоторая грусть, а глаза выдавали все истинные эмоции. Но кому сейчас легко? Насколько бесчувственным нужно быть, чтобы спрятать все где-то в глубине и скрываться за маской сейчас?       Мы зашли в какую-то небольшую гостиную, где стояли всего два дивана, небольшой шкаф с книгами и столик. Окно было приоткрыто, отчего в первую секунду по телу пробежали мурашки. Устроившись напротив отца, спиной к двери, я обратил внимание на стоящее на небольшом столике: бутылка какого-то коньяка, тарелка с сыром и лимоном. Оглядев это все еще раз, я усмехнулся и поднял взгляд на отца. — Не смотри на меня так, — взяв бутылку в руки, довольно резко начал он. — Будто ты этого не хочешь. — Почему… — Джеймессон будет ныть, Ховвард не пьет, Дориана я не переношу, Аарон и Драко малы для этого, а оставшихся я не знаю. И мне показалось, что нам есть, о чем поговорить, — отец протянул мне тумблер, который я, поколебавшись лишь секунду, принял. — Но сначала… памяти деда, — он слегка приподнял руку с тумблером. — Памяти деда, — повторив его действия, я выдержал паузу и одним залпом выпил содержимое.       В груди стало тепло, а во рту распространился приятный вкус дорогих сортов винограда, смешанный с алкоголем. Взяв и откусив небольшой кусочек сыра, я внимательно наблюдал, как отец вновь наполняет тумблеры дорогим напитком. Я ждал от него хоть какого-нибудь вопроса, подтолкнувшего бы меня к рассказу, но он терпеливо молчал. А я больше не мог сидеть в этой мрачной тишине. — Может хоть что-нибудь спросишь? — Спросить могу, но откуда мне знать, с чего ты хочешь начать, — откинувшись на спинку, спокойно произнес он и сделал небольшой глоток. — Скажи мне, — немного помолчав, начал я, внимательно разглядывая содержимое тумблера, — как стать опорой для кого-то, когда сам боишься лишиться чьей-то поддержки? — Огрон, если ты переживаешь, что не сможешь помочь брату или сестре, то зря. В свои двадцать семь ты прошел многое: от настоящих магических боев до бумажной волокиты — и, поверь, справиться с такой ерундой тоже сможешь. — Я уже чувствую, что не справляюсь, сдаюсь, — я не мог поднять взгляд на отца. — И это первый шаг в правильном направлении. Ты боишься подвести их, не оправдать каких-то надуманных ожиданий, но упускаешь самое главное. — И что же? — усмехнулся я и все-таки встретился взглядом с отцом. — Для них ты в любой ситуации тот, на кого они без сомнений смогут положиться. Ты их брат, человек, у которого уже достаточно опыта и который не осудит их, — отец говорил уверенно, пытаясь убедить меня и изредка возвращаясь к стакану в руке. — Лия повзрослеет и поймет это, а для Аарона уже сейчас нет поддержки сильнее, чем поддержка брата . — Откуда ты знаешь? — А это сейчас важно? — приподняв одну бровь, поинтересовался он. — Сейчас важно, чтобы ты понял, что уже достаточное время идешь своей дорогой, без какого-либо стороннего контроля. Огрон, тебе надо понять, что ты уже крепко, а главное самостоятельно стоишь на ногах. — Но это не значит, что мне не нужна ничья поддержка. — Всем нам нужна поддержка. Вот только жизнь коварная штука, и чем раньше осознаешь свою независимость, тем лучше. — Чем же? — стакан опустел, и я вновь уставился на выдерживающего паузу отца. — Хотя бы тем, что потом терять дорогих людей не так больно, — в его глазах что-то мелькнуло и заставило меня испугаться. — То есть… — Я этого не говорил, — быстро сказал он. — Понимаешь, пап, — снова тихо начал я, — мне страшно, что я не успею заметить, как останусь один в этой жизни, лишусь оставшегося. — Ты мыслишь слишком узко и все еще не понимаешь значения того, что я тебе сказал. Но ладно… Допустим, — отец наклонился ко мне, подключая свой пронзительный взгляд. Вот тут стало некомфортно. — Ты считаешь, что Аарон просто возьмет и бросит тебя при удобной возможности? — Он надеется на мою помощь, а я не всегда могу… — Ответь на мой вопрос, — он резко оборвал меня. — Ты так считаешь? — Нет. — Хорошо. Ты думаешь, что Гантлос оставит тебя в беде? — Нет, но пап… — Отлично. А те ребята, Думан и Анаган, с которыми ты плечом к плечу защищал честь Академии и боролся с реальными угрозами, тоже оставят тебя? — Нет, но все-таки… — Отлично, мне стоит продолжать? — он вернулся в изначальное положение, скептично смотря на меня. — Ты не понял, — я не мог объяснить ему своих мыслей, но видел, что он говорит не о том. — Нет, это ты не понимаешь. Я только что показал тебе людей, о которых ты даже не подумал, задавая мне свой вопрос, — тон стал выше, и мне снова пришлось умолкнуть. — А теперь открой глаза и попробуй подумать чуть шире: друзья от тебя вряд ли куда-то денутся, а чуть позже, как бы ты это ни отрицал, у тебя появится семья. И я так тебе скажу: поддержка девушки, которая тебя любит таким, какой ты есть, стоит гораздо больше любой другой, — на его губах заиграла грустная улыбка, и запал пропал. — А как же вы? — не выдержав, выпалил я. — Ты не понял, не понял. Я боюсь потерять вас. Вы — то, что у меня осталось. — Я понимаю, но не надо зацикливаться на нас. Этим ты сам обрекаешь себя на боль в будущем. — Вы — часть моей жизни. И что же мне взять и забыть? — эмоции требовали выхода, поэтому я вскочил и начал расхаживать из стороны в сторону. — Для начала успокоиться, а уже потом задуматься над моими словами. Ты прекрасно знаешь, что я всегда был на твоей стороне, так какой смысл мне сейчас идти против? — Никакого… Просто смерть деда… слишком сильно выбила меня, — вздохнув, я присел, опуская голову. — Мы должны были быть готовы к этому, а по ощущениям будто и вовсе ничего не знали. — Знаешь, а я ведь никогда не верил ни своему отцу, ни тестю… — По поводу? — спросил чисто для галочки. — Они мне говорили, очень часто говорили, что ты не такой жесткий, каким кажешься. Говорили, что ты чуткий, эмоциональный, иногда ранимый. А я им не верил… — А что изменилось сейчас? — подняв голову, я смотрел в темные кровавые глаза. — Видимо, впервые за двадцать семь лет я увидел ту сторону, которую ты показывал очень редко, — грустная усмешка, виноватая улыбка и полные сожаления глаза… куда-то не туда пошел наш разговор. — В этом не было смысла: ты никогда не любил проявления чувств, а расстраивать и злить тебя мне не хотелось. — И сейчас очень об этом жалею, — отец замолчал, задумавшись. Выражение лица не изменилось, и мне уже самому становилось грустно. — Подводя итог: просто не зацикливайся на окружении, люди приходят и уходят. Это жизнь. — Легко сказать. — Ты поймешь. Пусть не сейчас, но осознаешь весь смысл моих слов. Просто обещай мне, что еще хоть раз подумаешь об этом. — Хорошо, пап.       В коридоре послышались разговоры и редкие всхлипывания. Обдумывая обещание, данное отцу, я продолжал попивать коньяк и изредка вслушивался в разговоры за дверью, но так ничего разобрать и не смог. Отец так и сидел напротив, внимательно смотря на меня. — Ну, а что по поводу той девушки? — Какой девушки? — я не понял, о чем он: сейчас в моих мыслях была только семья. — Которая бывшая невеста твоего лучшего друга. — Ты про Стеллу… Если хотел, чтобы я почувствовал себя последним мерзавцем, то у тебя получилось. — Ну почему же… Для начала я не хотел этого. И потом: почему сразу мерзавцем? — Пап, я влюбился на тот момент еще в будущую жену моего друга. Как это назвать? — Но ты же не сделал что-то противозаконное… — Ты снова не понимаешь… Это предательство. И тут даже разбираться не надо. Если Гантлос узнает… — Огрон, я понимаю, но не сгущай краски. — Это я еще даже не начинал. — Я мог бы понять, если бы ты так переживал, когда у них намечалась свадьба. А сейчас… вы с ним в равных условиях, а у тебя даже шансов больше. — Что ты… — Смотрю правде в глаза. — То есть… — Я бы не сказал тебе ни слова против. — Ты меня поражаешь… — опустив голову, я просто думал, до чего могут опуститься люди, преследующие свои цели. — Вот вы где! — визгливый голос матери очень резко разрушил стоявшую приятную тишину. Но реагировать на нее я не собирался, теперь лишь наблюдая за ожесточившимся лицом отца. — Ладно он — наглый бессовестный мальчишка, но ты, Герман, чем думаешь? — Розали, для начала — понизь свой тон, — твердый приказной голос отца до сих пор пробирал меня, заставляя вспыхивать едва заметный страх. — И прекрати так говорить о своем сыне. — Я понижу его, когда ты объяснишь мне, какого черта ты забыл здесь, — тон стал чуть ниже, но возмущение никуда не делось. Мать слишком долго сдерживалась, и сейчас все это вырывалось наружу. — Огрон, выйди. — И не подумаю, — откинувшись на спинку, я сделал еще один глоток, продолжая сидеть спиной к матери. Мне не нужно было поворачиваться, ведь по мелькающим на отцовском лице эмоциям можно было понять, что и к чему. — Что?! Я сказала тебе выйти! — от ее криков я лишь поморщился. Никогда раньше не замечал, насколько противен ее голос, когда она его повышает. — Ты мешаешь разговору двух взрослых умных людей. — В таком случае выйти нужно тебе, — смешок вырвался сам собой, как и едкое замечание в ее сторону. Отец уже перестал пытаться утихомирить меня взглядом и отвел его. — Да как ты смеешь! — она продолжала задыхаться от злости, пытаясь произнести хоть что-то внятное. — Розали, давай не сейчас, — последняя попытка отца остановить начинающуюся ссору, которая была обречена на крах с самого начала. Я обещал высказать ей все, а отец — не мешать. Видимо, время пришло. — Кто позволил тебе разговаривать со своей матерью в таком тоне? — Тот же, кто и тебе так холодно относиться к любимой дочери, — тихий вздох со стороны отца, пока я отставляю стакан с напитком. — Защитник нашелся, — сплошная ненависть в голосе. И когда наши отношения успели перейти с тихой ненависти на этот уровень? — С каких пор ты вообще стал обращать внимание на Лию? — А какое это имеет значение? Ты общаешься с ней так, будто она тебе ненавистна, и если думаешь, что Лия настолько слепа и добра, то глубоко ошибаешься, — я все-таки не выдержал и повернулся к ней, устанавливая зрительный контакт. И мать, только вглядевшись в мои глаза, вздрогнула, но напора сбавлять не собиралась. — Уже сестру против меня настраиваешься… Неужели тебе мало Аарона? — уверенность никуда не делась, но аргументов, похоже, не хватало. А я с каждым ее словом все больше расходился. — Я никогда и никого против тебя не настраивал. Это ты не скрываешь свою ненависть, да так, что ее видят все вокруг, — поднявшись, я встал ровно напротив нее, ожидая, что же она мне ответит. Разум вовсю кричал, что я совершаю ошибку, идя на поводу у эмоций и раздувая этот конфликт именно сейчас, когда только-только пришла новость об уходе деда, но я его не слышал и не слушал, ведь все мое внимание сейчас было приковано к матери. — Да уж, только вот незаметно как-то. И откуда в тебе столько зла? — фраза перешла на шепот, и такой потерянный и полный сожаления взгляд удивил меня. Хоть и екнуло что-то в груди, однако это лишь подливало масла в огонь. — Ты бросила нас, уйдя к другому! Забыла?! Или до сих пор боишься, что все узнают?! — сорвавшись на крик, я удивился сам себе, потому что мне удавалось сдерживать расползающуюся по груди боль. — Закрой свой рот! — не осталось во взгляде ни капли того, что было. Она буквально прошипела мне это в лицо. — Ну уж нет. Я молчал и очень долго. Объяснишь, наконец, чем я заслужил такое? — Это тебя не касается, — сложив руки на груди, мать отвела гордый взгляд, устремив его на стену. — Мне было четырнадцать!!! И это непосредственно меня касается! Куда делась вся твоя любовь тогда?! — рухнули все барьеры, которые я возводил собственными руками многие года. Раз мать понимала только разговоры на повышенных тонах, то я с радостью поддержу правила игры. Мне нужны ответы. — Я не… — Куда?! Сколько раз ты говорила, что любишь нас? И сколько из них ты врала? — она пыталась смотреть мне в глаза, но то и дело отводила свои голубые глаза. А мне от понимания того, что мои глаза точно такие, как у нее, сносило крышу еще сильнее. — Огрон… — и куда же подевалась вся ее уверенность? Где этот громкий противный голос? — Отвечай на мои вопросы!!! — Так было нужно… — Изменить любимому мужу было нужно? Или заставить четырнадцатилетнего сына страдать из-за твоего ухода? А может бросить трехлетнего ребенка, которому сейчас нагло врешь в лицо? — позади раздался тяжелый вздох отца, а после установилось тяжелое молчание.       Мать заметно вздрогнула, услышав горькую правду, и съежилась, окончательно опустив свой взгляд. Мне, наверное, должно быть ее жаль, но нет — именно в этот момент я наконец-то почувствовал свой триумф. Пусть молчат все вокруг, но я не стану. Она должна хоть раз признаться в этом мне, просто потому что из-за нее и ее поступков моя жизнь в определенный период скатилась на дно. Лишь только благодаря ей я такой, какой есть — жесткий, расчетливый и сильный. Морально и физически. — Я никого не бросала! — она пыталась совладать с собой, но вернуть былой запал уже не получалось. — Да что ты говоришь! А что же это тогда? Зачем все это было? — Я не собираюсь отчитываться перед тобой, и ты ничего не знаешь о произошедшем. — Отлично… тогда просто знай: ты собственными руками убила во мне все светлое, что возникало при мыслях о тебе, — мне надоело смотреть на нее, подмечать каждую эмоцию, так открыто проскальзывающую на ее лице, что все больше подтверждало мою правоту, поэтому я снова сел на диван, встретившись взглядом с отцом. Ему категорически не нравилось происходящее, но он молчал, зная, что это неизбежно. — Огрон… — Ты сделала меня таким, какой я сейчас, — эмоции сходили на нет, и фраза вышла едва слышной, но должна была больно ударить по матери. Однако мне безразличны ее чувства. Как когда-то давно ей были безразличны все мои просьбы не уходить. — Постой… — Ты бросила ничего не подозревающего Аарона совсем ребенком, а потом вернулась, будто ничего и не было. Правда всплывет. И от тебя отвернется еще один твой сын. Я ему не скажу, но он узнает. Рано или поздно, — тумблер снова оказался в моих руках, и я говорил, наблюдая за покорно раскачивающейся в нем жидкости. — Значит бросила? — я оцепенел, едва услышав голос брата. Как бы хотелось, чтобы мне показалось, но нет — повернувшись, я лишь убедился, что Аарон стоит на пороге и неотрывно смотрит на мать. — Аарон, послушай… — Я уже достаточно услышал, — такой жесткости от брата не ожидал даже я. Во взгляде читалась такая обида вперемешку с ненавистью, что я пожалел, что вообще сцепился с матерью. Не то место и вовсе не то время. Однако, что-либо изменить я был уже не в силах. — Просто скажи мне: что я сделал не так, будучи маленьким ребенком? Ты не любила своего мужа, ладно… Ты разочаровалась в старшем сыне, возможно… А я тебе что сделал? — Аарон… — сквозь всхлип выдавила из себя мать, пытаясь хоть как-то подступиться к сыну. — Замолчи! Я не хочу тебя больше видеть! Ты недостойна даже самого титула «мать», — тон разговора неумолимо повышался, и я покосился на отца — лишь он мог сейчас хоть что-то изменить. Но он сидел, опустив голову и прикрыв глаза рукой. Знал, что это неизбежно. — Герман… — Здесь я бессилен, Розали. Это… ты знала, что такое произойдет, — не удостоив нас своим взглядом, тихо произнес отец. — Даже сейчас признать свою ошибку не можешь. Ты мне противна, — вновь обратив внимание на брата, в какой-то момент я встретился с его взглядом. И мне до ужаса не понравилось то, что я увидел. — Аарон… Это все ты! Ты — гнилая часть нашей семьи, распространяющая отвращение ко мне! — мать снова накинулась на меня, постепенно приближаясь и продолжая предъявлять какие-то обвинения. Но я ее не слышал, а все также смотрел в глаза брату. Там не было ненависти — нет. Лишь непонимание и разочарование. Он считает, что я обманул его — всю жизнь обманывал. — Ты не достоин фамилии Ардерн, фамилии Фортинье. Не достоин ничего, что тебе приписывают. Мой отец был бы разочарован в тебе, знай тебя хоть на каплю так, как знаю я. — Розали! — А вот это не тебе решать, — вот она — фраза, которая окончательно вывела меня из себя. В голове тут же пустота, и только эта фраза, эхом распространяющаяся повсюду. — Прежде чем винить во всем меня, хоть раз попробовала бы подумать: а вдруг проблема не во всех вокруг тебя, а в тебе самой. Кто, кроме нас с отцом, знает всю правду? Никто, верно. И твой отец не знал. И ты считаешь, что он был бы разочарован во мне?       Мать дважды, а может и трижды пыталась что-то ответить, но так и не произнесла ни единого звука. Аарон, недовольно хмыкнув и бросив на всех нас какие-то ненавидящие взгляды, спешно покинул гостиную, когда в проеме показались головы родственников. Глаза говорили сами за себя — они все слышали, по крайней мере, общую суть ситуации так точно уловили. Мать, заметив это, не выдержала и буквально убежала из гостиной. Отец невидящим взглядом смотрел в стену, медленно попивая напиток. — Герман, — в гостиную зашел брат матери, слишком внимательно вглядываясь в лицо отца, — что здесь, черт бы вас побрал, произошло? — Джеймессон, так и не дождавшись внимания с его стороны, сосредоточился на мне.       Холодный пронизывающий взгляд следил за каждым моим движением, пока каждая мышца на лице дяди выдавала истинные намерения этого разговора: он будет защищать мать, наплевав на все. Сейчас мы в его глазах — враги, которые по непонятным ему самому причинам обидели его любимую младшую сестру. И хоть что-то объяснять Джеймессону в данной ситуации — полное безумие, ведь он не поверит ни единому нашему слову. Остается надеяться, что отец тоже это видит, иначе придется стать в глазах всех родственников этой ненавистной мне женщины полнейшим эгоистом и врагом номер один. — Огрон…       Вздохнув, я перевел свой взгляд на отца, который только в этот момент сфокусировался на мне, и увидел полное понимание в его глазах — отцу не нужен еще один громкий скандал, он все понимает. Едва мне кивнув, он поднялся и залпом допил напиток до дна. А я, наблюдая за тем, как Джеймессон мечется между мной и отцом, чувствовал, как вновь расползается по грудной клетке боль, образуя стягивающийся обруч. Чертов Дориан! Чертова семейка! — Оба будете молчать? — Ты заведен, Джеймессон, — совершенно равнодушно ответил отец, поравнявшись с ним, — поэтому сейчас нет никакого смысла хоть что-то тебе объяснять. — Никакого смысла? — прикрикнул он, бросив на меня яростный взгляд. — Твои сыновья только что, в твоем присутствии наорали на родную мать, предъявив ей Дракон пойми какие претензии, а ты им и слова поперек не сказал. Ты сейчас же объяснишь мне, что произошло. — Мы поговорим завтра утром — достаточно на сегодняшний вечер шокирующих новостей, — отец снова кивнул мне, и мы вместе покинули гостиную, попав под заинтересованные взгляды собравшихся здесь родственников.       Кажется, сегодняшний день был слишком насыщен событиями, что я в полной мере ощутил только сейчас: усталость навалилась из ниоткуда, дополненная «приятным» подарочком от дражайшего братца. Мысли в голове хоть и замедлили свой ход, но так и не осознавались мною в полной мере — будто этому что-то мешало.       В какой-то момент от расползавшейся по телу боли я вздрогнул, но тут же смог абстрагироваться от этого. В коридоре, по которому медленно брела лишь моя тень, стояла поистине гробовая тишина — свет свечей едва развеивал устоявшийся мрак, вырисовывая на стенах странные очертания предметов. Весь мир умолк, хотя на улице так и продолжала завывать метель, которую, если хорошенько прислушаться, можно было услышать даже из этого коридора.       Нежелание видеть кого бы то ни было становилось только ощутимее, но, вместе с тем, я чувствовал острую необходимость поговорить с Аароном. Он ведь не понял и половины произошедшего: не понял, как меня заставляли молчать, как я сам не хотел причинять ему эту боль, ведь он ее недостоин. Однако, где его искать конкретно в этот момент, я не имел ни малейшего представления. Для него это первая настолько серьезная и сбивающая с толку новость — и лишь Дракону известно, что сейчас взбредет в его голову.       Я остановился, окунувшись в собственное воспоминание. Первый раз, когда я столкнулся с жестокостью жизни лицом к лицу. Помню, как подслушал разговор родителей — совершенно случайно, ведь услышал от проходящих мимо слуг о возвращении матери. Так хотелось после долгой разлуки обнять ее, почувствовать мягкое касание губ к виску и услышать теплый смех на мои действия. Но крики, доносящиеся из кабинета отца, не позволили мне тогда с разбегу ворваться к ним. Что-то неведомое остановило меня тогда, и я просто слушал. Слушал, как отец обвинял мать в измене и все пытался выбить из нее всю правду, а она не отрицала, лишь изредка отвечала что-то. Коротко и без капли сожаления.       А мой мир рушился, от каждого ее признания, от каждого жесткого слова отца. Счет времени был потерян, а это все продолжалось и продолжалось, пока я, откинув голову, стоял возле двери, облокотившись на стену. Слезы к тому моменту уже кончились, и только мысли о несправедливости этого мира все больше разжигали во мне такую непривычную на тот момент ярость. Знал бы я тогда, что когда-то именно она и откроет мне доступ к невообразимым возможностям собственной силы. Знал бы, что когда-то ярость станет самой обыденной частью повседневной жизни.       Дверь открылась, но я даже не дернулся, едва скосил глаза на застывшую в проходе мать. Потерянный взгляд и судорожный вздох. И такое тихое, сожалеющее, неуверенное собственное имя, слетевшее с ее дрожащих губ. И в тот момент, впервые мне было ненавистно это слышать. И, в итоге, стало последней каплей. А дальше моя громкая истерика со слезами, ударами в стену и криками о несправедливости. После… мольбы, чтобы она не уходила, осталась, не бросала меня одного. Крепкая хватка отца, державшего от ошибки, о которой я бы потом пожалел. А, в конце концов, снова всепоглощающая ярость, такой же яростный отец, вымещающий эти эмоции на мне. И побег. В никуда. Без цели. Без поддержки. Без какого-либо смысла.       Вернувшийся через шесть дней Огрон уже был другим человеком, а отцу было плевать: он ушел в себя, закрылся окончательно, и я остался один. Наедине со своей пожирающей яростью и сломанным внутренним стержнем. Именно та неделя поделила жизнь на «до» и «после». Именно тогда вся чувствительность, доброжелательность и наивность были заперты так глубоко внутри, что даже страшно… Страшно, что теперь Аарон может ступить на эту кривую скользкую дорожку, путь с которой найти почти что невозможно.       Эмоции взяли верх, обычно подконтрольная мне ярость вырвалась, и я, без каких-либо долгих раздумий, со всей силы вписал кулак в ближайшую стену, да так, что вырвалась даже какая-то часть силы и стены заметно дрогнули. Боли не было: ни физической, ни душевной. Едва заметные мокрые щеки только и выдавали истинное состояние, но сейчас абсолютно каждому было плевать на меня и мои чувства. Да когда вообще кому-то было интересно.       Наудачу побродив по дому, без какого-либо страха наткнуться на мать или дядю, которого ну явно не удовлетворила выходка отца, я все-таки не наткнулся на Аарона. Ну, а чего ты, собственно, хотел, Огрон? Что за ближайшим поворотом ты найдешь разбитого морально брата? Бред. Он сейчас, сам того не осознавая, сокроется от любого. Успокаивало лишь то, что он не покинул дом. Аарон сейчас где-то здесь собирал себя заново, по кусочкам. Я могу прямо сейчас отыскать его, заставить выслушать, пускай даже силой, однако, это ничего не изменит. Он не станет слушать, и это я чувствую той пресловутой кровной связью, в которую никогда не верил. А, может, я просто знал это. Одного факта это не меняло: я стоял в своей комнате, смотрел на бушующие порывы ветра, уносящие с собой ни в чем не повинные снежинки, и утопал в собственном непонимании…       На следующий день я намеренно не выходил из комнаты. Навалилась вся усталость, и сопротивляться ей у меня не было никаких сил — ночь забрала последние. Оттого каждый приходивший ко мне оставался ни с чем и старался как можно быстрее покинуть это замкнутое помещение. Отец после завтрака поинтересовался моим самочувствием и, поняв все с самых первых секунд, покинул комнату, видимо, позже распорядившись, чтобы сегодня мне приносили еду. Других вариантов, кто это мог быть, у меня попросту не было. Пришедший ближе к обеду дядя фатально ошибся, думая, что раз я безвылазно сижу здесь, то разбит вдребезги. В словесной перепалке, завязавшейся между нами, стоило ему только открыть свой рот и напомнить о произошедшем вчера, Джеймессон не продержался и десяти минут, попросту не ожидая от меня такого отпора. А я вовсе не мелочился, высказываясь так, как никогда бы не позволил себе в нормальном состоянии. Но эта семейка сама доводила меня до этого.       Аарон тихо появился на пороге ближе к четырем часам вечера. Непохожий на себя прежнего, но я не стал искать различия, ведь сейчас это может быть лишь временным эффектом. Он переживет это. Он сильнее меня. И в этом мне удалось убедиться спустя буквально пару минут, после того, как он все-таки прикрыл дверь и сел на стоявшее неподалеку от входа кресло. Рон молчал, я на него не давил, но чувствовал его окрепшую ауру, да так четко, что мысли о том, что он творил этой ночью, полезли в голову сами собой. Брат без лишних слов попросил рассказать все как оно было на самом деле. И я рассказал ему, хоть и знал, что каждым своим словом причиняю ему боль. Выслушав, он с минуту невидящим взглядом прожигал стену, а потом спокойно — совершенно спокойно — встал и, кивнув мне, вышел. Никакого диалога, никаких обвинений или претензий с его стороны. Сухой расчет и желание узнать всю правду. Я грустно хмыкнул и вернулся к прерванному чтению, ведь знал, от кого он этого понабрался.       Вечером я вспомнил о Лие, о состоянии, в котором видел ее в последний раз, и тут же решил, что должен узнать, как она, провести с ней время, отвлечь от грустных мыслей, хоть собственное душевное состояние сейчас и оставляет желать лучшего. Она — моя сестра, как бы мне ни была противна собственная мать. И это стало единственной причиной, по которой в этот день я покинул пределы спальни.       Родственники провожали меня странными взглядами, стоило мне столкнуться с ними в коридорах, но абсолютное равнодушие к ним поселилось крепко, поэтому ни один из них моим вниманием так и не удостоился. Кажется, встреться я сейчас с матерью лицом к лицу, абсолютно проигнорирую ее присутствие, даже если она набросится с привычными обвинениями. Нельзя разрушить то, чего уже нет. И эти мысли держали меня в своем капкане вплоть до комнаты сестры. Однако встретившая меня там Маргарет сообщила, что незадолго до обеда мой отец вместе с сестрой покинули поместье, обещая вернуться ближе к завтрашнему вечеру.       Отец хитер — узнал о состоянии каждого своего ребенка и направил всего себя на самого младшего. Больше, чем уверен, что он разговаривал с Аароном, вот почему он и пришел ко мне. Отец знал, что в любой ситуации Рон слушать станет только меня, как бы сильно я ни пал в его глазах. Пусть это и был чистый расчет, но поступок был самым верным. Толка от него здесь для меня и Аарона никакого, а для Лии папа — главный защитник, который развеет любой ужас и кошмар.       Каждый из нас сейчас был разбит не только новостью о смерти деда, и каждый боролся с этим так, как мог. В эти три дня в поместье установилась такая тишина, какой тут не было уже достаточно долгое время. Каждый боролся со своими демонами. Кто-то после оглушительного падения медленно поднимался вновь. Эти три дня снова перевернули жизни. Снова поделили жизнь на «до» и «после». А на четвертый день были назначены похороны.       С раннего утра дом ожил, но никакой радости в этом оживлении не было — лучше бы все так и осталось застывшим. Я не лез в суматоху, спокойно одеваясь в спальне. Костюм дождался своего часа и покинул вешалку. Первый день, когда я все же решился снять тугие бинты и вдохнуть полной грудью. Может, мне это потом и аукнется, но попытаться стоило. Застегивая одну за одной пуговицы на рубашке, я даже не удивлялся, как резко контрастировал черный с моей кожей. Приходить в норму мне предстоит еще долгое время, а сейчас можно лишь смириться.       Накинув и поправив пиджак, я убрал волосы в тугой низкий хвост и покинул комнату, на удивление, так и не погружаясь в хаос, творящийся в доме. Все шло будто бы мимо меня, даже не задевая. Да и плевать. До меня не было никакого дела, также как и мне. Лишь повстречав бабушку, я ощутил необходимость в себе. Она искренне переживала за меня, и мне пришлось долгое время уверять ее, что все в порядке. Но эта женщина была невероятно мудра и проницательна, поэтому ничего от нее не укрылось. И на все оставшееся до прощания время именно бабушка стала моей компанией. Говорила, в основном, она, а мне и нечего было ответить, ведь каждое произнесенное слово имело свою цену и было чистой правдой. Каждое слово...       Напоследок бабушка сообщила о том, что по последнему желанию деда все члены семьи могут присутствовать лишь на общем прощании. Дальнейшее для большей части семьи останется загадкой. «Для вас так будет лучше» — ни разу не лучше, бабуль. Но спорить с ней я не посмел — слишком уважал и любил ее. Да и позаботиться о Лие она попросила независимо от того, попало мое имя в список или нет. А это значило лишь одно — общее прощание станет последней встречей с дедом, если это можно так назвать.       Мои мысли — это что-то ускользающее и эфемерное, поэтому, что крутилось в голове после того, как бабушка крепко обняла меня и покинула, уйдя по своим делам, я не имел ни малейшего понятия. Пришел в себя лишь когда встретился со всей своей семьей у входа в главную гостиную. Хотя… нас уже нельзя было назвать семьей. Даже молчание, царившее в нашем кругу, говорило о произошедшем. Полноценной семьи не существовало, остались лишь ее осколки. Лии здесь не было. Оно и понятно — для нее дедушка уехал в долгую и увлекательную поездку, из которой вернется очень нескоро. Аарон превратился в изрядно помолодевшего меня — молчаливый и не выражающий никаких эмоций. Таким я и был в лицах всех своих родственников.       Отец, взглянув на часы, кивнул, и мы поочередно вошли в гостиную, где уже собрались некоторые члены семьи. Окна были открыты и зашторены, в комнате — полумрак и духота. Странно, но именно так и было. Достаточное количество незнакомых личностей, до которых мне не было никакого дела. Все мое внимание было приковано к деду, лежащему в самом центре огромного помещения. И пара нервных вздохов все же сорвались с моих губ.       Дед впервые выглядел… спокойно? Все то же высушенное тело, что смотреть жутко, но лицо так и излучало полное спокойствие. Навечно закрытые глаза, в которых больше никогда не отразятся истинные эмоции. Навсегда застывшие губы, на которых едва заметная… улыбка. Я утонул, не в силах оторвать от него взгляда. И только когда Аарон дотронулся до плеча, выведя из этого ступора, я понял, что пропустил всю официальную часть. Пропустил, утопая в едва понятных мне чувствах и мыслях.       Мы с братом вместе подошли к его телу, после того, как попрощались отец и мать. Она, не сдерживаясь, ревела, вцепившись в лацканы пиджака отца. А он… не успокаивал ее, держа руки в карманах брюк и бесцельно смотря в центр зала. За этим и наблюдал, пока Аарон прощался с дедушкой. Я пустил его вперед, зная, что не смогу заставлять брата долго ждать. А сам и не догадывался, как все произойдет. Однако… прям-таки сейчас и узнаю, потому что Рон, окончательно уйдя в себя, вернулся к отцу и матери.       Впервые я не знал, что делать. И мне некому было подсказать. Он бы помог, направил, но отныне я должен справляться с этим сам. Отключив мозг, инстинктивно касаюсь его руки и сжимаю худую неподвижную ладонь. А потом, как и многие до меня, прикоснулся лбом к его лбу, прикрыв глаза. С ресниц сорвались слезинки, но секундное ощущение заставило задержать дыхание. На секунду, буквально на одну секунду, я снова почувствовал присутствие деда, почувствовал его тепло и вспомнил каждый момент связанный с ним. Самовнушение или магия — не знаю, но на душе сразу почему-то стало легче. Отстраняюсь, снова крепко сжимаю его ладонь и улыбаюсь. Легко, уголками губ. Он со мной. Всегда со мной.       Снова ухожу в себя и начинаю вслушиваться, только когда бабушка озвучивает список тех, кто сможет присутствовать далее. И, ожидаемо, наверное, но в списке нет ни одного ребенка. Только самые близкие друзья деда и его дети. Бабушка внимательно смотрит на нас, а я понимающе киваю ей и, приобняв за плечо даже не сопротивляющегося Аарона, выхожу из гостиной, зная, что теперь нужно направить силы на сестру. — Ты со мной? — впервые что-то спрашиваю у брата, внимательно ловя каждую эмоцию на лице. — Да… да, конечно — отстраненно, но без капли ярости. Он справился. — Что ж, Ардерн, — ненавистный мне голос звучит прямо за спиной, и я поворачиваюсь к вышедшему Дориану, — я, конечно, знал, что ты бесчувственная сволочь, но чтобы настолько… — Насколько? — Улыбаться на похоронах родного деда… низко даже для тебя, — кривая противная улыбка, тронувшая его губы, отпирает те двери, которые сейчас должны быть заперты, и я с силой, сам того не осознавая, припечатываю Дориана к стене, наблюдая, как поверхностно он дышит первые секунды. — Ты бы заткнулся, Дориан, — Драко появляется неожиданно, и я, ориентируясь на его голос, прихожу в себя, резко отпуская и отталкивая брата от себя. — И давно ты на их стороне? — прокашливаясь и смеясь, спрашивает он, переключаясь. — С тех самых, как ты поступился своим главным принципом.       На удивление, весь запал Дориан резко пропал, будто легкий порыв ветра потушил огромную свечу. Меня до жути интересовало, о чем же говорил Драко, но он уже уходил в противоположную сторону. Оставаться в компании Дориана не было никакого желания, поэтому мы последовали примеру его брата и покинули коридор до того, как он опомнился.       Лия без устали болтала о том, как весело они провели с папой два дня. Каждый раз в ее рассказе появлялись какие-то новые подробности, которые непроизвольно заставляли нас улыбаться. Лия рисовала и рассказывала, как папа впервые дал ей порулить, когда они прибыли в место назначения; доставала Аарона и говорила, насколько интересно было на Линфее в окружении природы; играла с нами в догонялки и без умолку повторяла, что эти два дня стали для нее невероятным путешествием по миру. И потом сказала такую фразу, что я замер и перевел взгляд на такого же застывшего брата. — Я понимаю, почему дедушка решил уехать в долгое путешествие по миру. Когда-нибудь я хочу также уехать. Это незабываемо! Невероятно! Ты водишь, — звонкий смех наполнил всю комнату, а маленькая сестренка уже убегала от меня, изредка оборачиваясь.       Ее фраза ошарашила меня, и я даже не знал, как на нее реагировать. Отец оказался даже хитрее, показав ребенку желаемую картинку, но… я понимаю, ей всего шесть… нет, такие мысли для меня слишком… И все же я еще долго буду думать над этим. Но вот только время, проведенное вместе с Лией, пролетело слишком незаметно, и Маргарет, уверенно нам кивнув, заманила сестру в какую-то увлекательную игру, дав нам шанс вернуться к родственникам.       Теперь все собрались в столовой, где ожидали оглашения окончательного завещания деда. На вернувшихся со второй части прощания не было никакого лица. Они молчали, даже не плакали, просто молчали, и мы были удивлены. Неужели то, что произошло после нашего ухода, настолько опустошило их? По отцу я так ничего понять и не смог. Он не выглядел опустошенным, но все-таки что-то в нем было не так. — Пап… — тихий шепот разрушил тишину, но вопрос так и остался неозвученным. — Он в лучшем мире, — отец отошел от стула, на котором сидела ни на что не реагирующая мать, и крепко обнял Рона, что-то очень тихо прошептав ему. Брат кивнул, а после отец, отстранившись, перевел взгляд на меня. — Иди сюда, — сам не понял, как оказался в отцовских объятьях, но стало легче. Совсем немного. — Что такого вы увидели? — мой такой же тихий шепот, и еще крепче сжимающие руки отца. — Неважно… прости, что из-за меня ты вырос таким. Прости, если сможешь. — Ты не виноват, — выдыхая, крепче обнимаю отца, впервые за столько лет чувствуя забытое еще в четырнадцать лет отцовское тепло. Не описать это словами. — Виноват… больше, чем кто-либо. — Дорогие мои, — обратилась ко всем бабушка, и я даже как-то неохотно отпрянул от отца, кивнув ему, — сейчас я бы хотела исполнить последнюю волю своего мужа и отпустить его душу в лучший из миров. С вашего позволения не буду вдаваться в долгие речи — все устали, и я не хочу заставлять вас долго томиться в ожидании. Согласно завещанию вашего друга, отца и деда официальным наследником рода Фортинье и всего, что закреплено этим завещанием за наследником, объявляется Огрон Ардерн, — я склонил голову, уже ощущая навалившийся груз ответственности. В гостиной тут же поднялся шум. — Попрошу вас… я еще не закончила. Огрон Ардерн до дня совершеннолетия Аарона Ардерна. После все права наследования переходят к нему.       Шок накрыл всех, а я так и стоял, опустив голову, и снова с легкой улыбкой. Ты знал, знал, как мне тяжело. Знал и не повесил на меня еще и этот груз. И я благодарен тебе за это. Уверен, что ты слышишь меня. Спасибо. Ты со мной. В моем сердце. В моей памяти. Навечно.