Экскурсовод в шляпе оказался прав. Небо Трансильвании постоянством похвастаться не могло. Тяжелые свинцовые облака, нависающие над городом, стремительно разбежались без всякого предупреждения, бесследно исчезая высоко в горах. По-видимому, где-то здесь жил специально обученный невидимый оператор, который щелкал погодным тумблером так, как ему вздумается, и сейчас снова сменил декорации. Вместо мокрого тяжелого тумана город укутал мягкий золотистый закат, растекающийся по узким извилистым улочкам. Синеватое влажное небо невидимыми руками гладило высокие шпили старого города, похожие на клювы гигантских мифических птиц.
Сибиу вполне мог стать достойным украшением какого-нибудь средневекового бестиария. Город вздыхал, вздрагивая тяжелыми спинами каменных мостов, исподлобья поглядывал с равнодушным прищуром, присматривался к чужаку — как присматривается престарелый дворянин к молодым наследникам, прикидывая, достойны ли они его владений. Фантасмагорическое причудливое многоглазое создание, задремавшее у подножья Карпат, сейчас приоткрыло один глаз и внимательно наблюдало.
«Мы поладим», — мысленно пообещал я неизвестно кому и провел пальцем по шершавой штукатурке старого дома. Существо удовлетворенно закрыло глаз обратно. Город принимал меня.
Мне действительно достался один из знаменитых старых домов в Нижнем городе. Приземистый двухэтажный особняк с обшарпанным горчично-красным фасадом приткнулся на углу двух небольших переулков неподалеку от Малой площади, зажатый между двумя зданиями повыше. Я поддел носком мелкие камешки, отколовшиеся от каменного крыльца. Судя по его виду, крыльцо знавало лучшие времена. Ступеньки крошились, из трещин прорастали мелкие травинки. Металлические узорчатые перила местами проржавели и растрескались. Тяжелая деревянная дверь с потемневшей от времени железной ручкой смотрела на меня своим единственным глазом — маленьким окошком из мутного стекла. В конце концов мне надоело разглядывать свою новую недвижимость, я несколько раз ударил в дверь кулаком и прислушался, мечтая о долгожданной кружке горячего кофе.
— Одну минуту, одну минуту, — раздался глуховатый надтреснутый голос. — Где там…
До меня донеслись шаркающие шаги. Что-то с громким металлическим звоном упало на пол, и дверь с противным скрежетом приоткрылась.
— Петли бы смазать, замок тугой, — извиняющимся тоном произнес худощавый высокий старик с залысинами и редкими седоватыми волосами. Он подслеповато посмотрел на меня, вытягивая шею, и заулыбался. — Вы — господин Йонас Линде? Мы вас ждали, проходите, не стойте на крыльце. Того и гляди, снова польет.
Старик шустро сделал шаг назад, пропуская меня внутрь, и лязгнул замком. Глаза с трудом привыкали к полутьме.
— Хорошо, хоть кто-то из хозяев, наконец, явился, — бормотал он себе под нос, перебирая подрагивающими пальцами связку ключей. — После смерти госпожи Анике все пришло в запустение. Хотели сдавать дом, да кто его снимет? Вот и пустует годами, и только мы с Адой…
— Темновато здесь, — я осторожно перебил его ворчливый монолог. — Свет-то есть?
— Ах да, — спохватился старик. — Совсем забыл. Мне-то без надобности, я здесь каждый угол знаю, не на что смотреть. — Он хрипло хохотнул и дернул шнур старомодного светильника с разлапистой кованой опорой, освещая просторный гулкий зал, вымощенный шероховатой терракотовой плиткой.
В зеленоватой полутьме высоких потолков неподвижно блестела мутными стеклянными каплями развесистая люстра. Судя по количеству пыли и паутины, последний раз ею пользовались в прошлом веке. Вверх уходила широкая деревянная лестница, переходящая в длинный коридор-галерею, отделенную от высокого холла фигурной балюстрадой. Изящные деревянные опоры перил венчали полированные шарики, украшенные узорчатыми металлическими розетками.
Некогда богатая отделка стен из темного дерева со временем потускнела, а лак покрылся сеткой мелких трещин. В глубине холла темнел холодной пастью давно погасший камин, украшенный узорчатой керамической плиткой, и я машинально прикинул, во сколько мне обойдется вызов трубочиста, если я захочу разжечь это раритетное чудовище.
Я тронул пальцем один из изразцов, провел ладонью по резной раме большого потемневшего зеркала, стряхнул толстый слой пыли и сажи и растерянно опустил на пол дорожную сумку.
— Я думал, он будет меньше.
Дом действительно выглядел так, словно за скромным фасадом скрывалось еще одно измерение — иначе я никак не мог объяснить, как на узкой улочке Нижнего города впритирку к другим зданиям расположилась такая махина. Один камин чего стоит… Тонкие губы старика растянулись в вежливой улыбке, а взгляд стал неожиданно молодым. Сколько ему лет, интересно?
— Изнутри вещи не всегда таковы, какими кажутся снаружи. Кстати, меня зовут Георг, — он протянул мне дрожащую кисть, и я пожал руку, коротко кивнув. — Я был здесь распорядителем еще при жизни вашей тетушки, да упокоится ее душа с миром. Когда-то наш дом знал совсем, совсем другие времена. О, видели бы вы, какие здесь были приемы!
Старик погрузился в воспоминания, и я вздохнул. Похоже, этот человек достался мне в наследство вместе с домом.
— Вы здесь давно?
— Уже тридцать лет, — охотно откликнулся Георг. — Вот, присматриваю по привычке.
— Почему? — поинтересовался я. — Тетки уже нет, дом можно сдать, а жалованье из теткиного завещания вряд ли тянет на приличную пенсию.
— На старости лет что-то менять? — в полутьме холла мелким бисером рассыпался старческий смех. — С возрастом к местам начинаешь привязываться, молодой человек. Да и Аделаида, жена моя, привыкла. Трудилась при госпоже Анике экономкой, а теперь вот… Флигель во внутреннем дворике. Там и живем.
— Здесь еще и внутренний дворик есть? — я присвистнул.
— Здесь много чего есть, о чем вы не подозреваете, — уклончиво мигнул старик с хитрым прищуром. — Кстати, ваши вещи вчера прибыли.
Он махнул рукой в дальний угол, где были аккуратно составлены несколько картонных коробок. Я мысленно похвалил сербскую почту. Работать спустя рукава для этих ребят всегда было обычным делом, и они умудрялись терять даже застрахованные отправления. Судя по тому, что мои вещи и книги добрались до Сибиу не только в целости и сохранности, но и даже без опозданий, они попали в счастливое исключение.
Я огляделся в поисках прихожей, наткнулся на аляповатую чугунную стойку для зонтов и расстегнул пальто.
— Гардеробная — в дальней части холла, налево по коридору от столовой, — вежливо сообщил Георг. Настоящий дворецкий. Мое воображение упорно рисовало ему нарядную ливрею и монокль вместо потертого серого жакета — ему было бы вполне к лицу.
Гардеробная. Столовая. Голова шла кругом. Я не мог избавиться от ощущения, будто приобрел в наследство фамильный замок. На мгновение показалось, что торжественная тетушкина гардеробная куда больше подходит для мехов, бархата и аристократических кейпов, которые будут с осуждением взирать на мое пальто, укоризненно пылясь на темных вешалках и источая резкий запах нафталина. Сам дом смотрел на меня со снисходительным прищуром, как на сельского доктора на пороге королевской картинной галереи.
Тетка Анике принадлежала к старинному дворянскому роду, о чем время от времени любила высокопарно напоминать — в те редкие моменты, когда мы виделись. Я ее практически не знал, детьми она так и не обзавелась, мужа похоронила давным-давно, и никаких связей мы не поддерживали. Именно поэтому визит нотариуса, полгода назад любезно вручившего мне на подпись документы на право наследования, стал полным сюрпризом.
Никаких родственных чувств тетка ко мне никогда не питала. Я почти не помнил ее визитов — в памяти запечатлелись только несколько моментов, когда она недовольно кривилась и поджимала губы, глядя на обшарпанные лавки в коридорах моего приюта. Госпожа Анике протягивала мне слипшиеся леденцы в бумажном пакете, давала директору приюта деньги и уезжала с чувством выполненного долга, стараясь не испачкать светлые атласные перчатки. Разумеется, денег этих приют никогда не видел, лавки так никто и не перекрашивал, но зато в директорском кабинете появлялась новая мебель. То, что я получил в собственность дом этой чопорной аристократки, было ироничным поворотом судьбы. Почему-то мне отчетливо представилось ее недовольное лицо — еще бы, семейное родовое гнездо попало в руки единственного наследника, сына непутевой младшей сестры. Если время и обладало специфическим чувством юмора, не оценить его было сложно.
Старик тем временем необычайно резво для своего возраста зашагал вперед, жестом поманив меня за собой.
— Пойдемте, я сейчас все вам покажу. Побуду, хе-хе, экскурсоводом.
Я медленно шагал по темно-красной плитке и осматривался. В темную столовую вели тяжелые двустворчатые двери. Плотные шторы почти не пропускали свет, а добрую часть комнаты занимал огромный дубовый стол в окружении венских стульев. В резном серванте у стены таинственно блестели какие-то сервизы, а массивная люстра, закутанная в белую ткань, нависала над столом, окруженная декоративной лепниной.
— Гордость госпожи Анике, — вкрадчиво шепнул Георг, застав меня врасплох. — Богемское стекло, китайский фарфор. Она знала толк в комфорте и изысканности.
«Вне всякого сомнения». Я снова вспомнил кулек с леденцами и ухмыльнулся. До изысканности этим подачкам было далеко. Бродить по нарядным хоромам мне изрядно надоело, и я повернулся к своему провожатому.
— Георг, а кухня тут есть?
— И даже черный ход для слуг, — старик мелко затрясся от хохота. — Но полагаю, вам они не нужны… Если хотите поужинать, я могу подготовить столовую.
— Нет, только не это, — я содрогнулся при мысли о том, что придется что-то есть в этом торжественном склепе с призраком хрустальной люстры под потолком. Все равно, что завтракать в музейном хранилище под перешептывания местных чертей. — Просто покажите мне кухню. Можно без слуг. И даже без черного хода.
Мои ожидания были наконец вознаграждены. Кухня оказалась единственным светлым помещением на этаже, с очаровательной мелкой мозаичной плиткой и неизменными узорчатыми изразцами у старинной печи. На одной из многочисленных полок обнаружился долгожданный медный кофейник, я подцепил его и попытался открыть воду. В недрах дома что-то утробно застонало в ответ, кран с ворчанием и хрипением выплюнул струю грязноватой воды и затих. Я вопросительно взглянул на Георга.
— Вот, опять началось, — он раздраженно закатил глаза и сморщился еще больше обычного. — Опять клятый водопровод. Схожу в подвал, проверю котельную. Трубы здесь старые…
— Здесь все старое, понял уже, — я вздохнул и задумчиво коснулся красивой рельефной плитки с искусным орнаментом. Плитка угрожающе качнулась, и я решил на всякий случай не думать о том, во сколько мне обойдется привести всю эту рухлядь в порядок — по крайней мере, пока. Удар по кошельку обещал быть нешуточным.
— Кстати, газовую колонку тоже не рекомендую включать, — заметил Георг. — Нужно заменить уплотнители. Утечки, знаете ли… Небезопасно.
«Хотел обзавестись антиквариатом, Йен? Вот, пожалуйста. Наслаждайся». Внутренний голос откровенно издевался. Я повернулся к старику.
— Слушайте. Раз уж воды нет, огня нет, и кофе, видимо, тоже нет… В переписке вы говорили, что здесь есть фортепиано. Я хочу его увидеть.
— Фортепиано? — тот поморгал, но тут же заулыбался. — Да, и еще какое!.. Я провожу.
Георг поспешил прочь, шаркая по потертому паркету, и в итоге остановился перед запертой дверью. Пока он гремел ключами, я уже начал терять терпение, но, в конце концов, старик пропустил меня вперед.
— Это библиотека господина Якуба. После его смерти она почти всегда была закрыта, госпожа Анике здесь бывала редко. Я и сам-то сюда уже больше года не заходил.
Я глубоко вдохнул знакомый запах теплого дерева, клея, коленкора и почему-то крепкого чая. Небольшая полукруглая комната от пола до потолка была заставлена книгами. Казалось, будто стен здесь не было вовсе — только книги, бесконечные книги, молчаливо подпирающие друг друга на высоких деревянных стеллажах. Георг за спиной что-то бормотал, но я его не слушал — взгляд был прикован к противоположной стене. Я пересек комнату и приблизился к темнеющему у окна силуэту инструмента. Он был безупречен. Мне не требовалось даже заглядывать внутрь, чтобы в этом убедиться — я уже знал, что услышу эталон звука. Объяснить это не представлялось возможным — просто этот инструмент казался практически идеальным. Безукоризненным, невероятным. У меня перехватило дыхание.
Клавиши теплели под пальцами, благодарно откликаясь на касания после стольких лет забвения и одиночества. Фортепиано было старинное, украшенное изящными бронзовыми подсвечниками — из тех, что занимали достойное место в европейских салонах прошлого века. Я изучал его, закрыв глаза, забыв о присутствии распорядителя и обо всем на свете. Всего несколько простых аккордов. Мягкий ход педали, отзывчивые клавиши, глубокое дыхание струн. Инструмент дышал.
«Давай, просыпайся, мой хороший, — мысленно попросил я, поглаживая пианино по гладкому ореховому боку.
— Тихий час закончен. Пора вставать».
С каждым звуком дом оживал, расправлял плечи и потягивался, как после долгого сна, выпрямляя согнутую спину, согреваясь и позевывая.
«Обживать дом начнем отсюда, — думал я, чутко ощупывая малейшие сколы на поверхности дерева. —
Приручать… приручать нужно, начиная с сердца. Сердце — вот оно». Неработающая колонка, барахлящие трубы и провода, шаткая плитка — все это не имело никакого значения. В тот момент — никакого.
Воркуя с пианино, я почти забыл о том, что в библиотеке есть кто-то еще, и Георг напомнил о себе сам.
— Этот дом последний раз слышал звуки музыки еще при жизни господина Якуба. Вы волшебно играете, господин Линде. Мне на мгновение даже показалось, что на дворе снова восемьдесят шестой…
«Совсем тебя забыли, — я с нежностью протер узорчатую подставку для нот, даже не оборачиваясь. —
Ничего, больше не будешь скучать».
Я был удивлен — после такого долгого молчания любой инструмент требовал настройки, но звук пианино был образцовым. Я не смог услышать ни толики дисгармонии, как ни старался, и это было странно. Необъяснимо.
— Георг. Его настраивали?
— Нет, — удивился старик. — Я же сказал, сюда никто не заходит уже давным-давно. А что, нужно пригласить настройщика? Вы только скажите, я сразу вызову…
— Нет, не нужно, — я медленно водил пальцами по клавиатуре. — Не нужно.
Старику явно было неуютно — он видел, что я занят другим, и переминался с ноги на ногу.
— Может быть, мне показать вам остальные комнаты?..
Я почувствовал острое, ничем не объяснимое желание остаться в одиночестве. До такой степени, что в глубине души хотел вытолкать этого не в меру вежливого дедушку за порог.
— Спасибо, Георг. Дальше я сам. Оставьте мне ключи, наладьте трубы и колонку, или что там вышло из строя… — на меня резко навалилась тяжелая одуряющая усталость, и последние слова я бормотал вполголоса.
— Как скажете, — старик кивнул и почти бесшумно отступил в коридор. — Наверху три спальни. Выбирайте любую, только дальнюю не советую — водосточная труба проржавела, постоянно капает на козырек. Действует на нервы.
Связка потемневших от времени ключей легла мне в ладонь, обдав острым запахом железа и ржавчины. Чем дольше он говорил, тем сильнее на меня накатывало беспричинное раздражение, смешанное с острой грустью. Хотелось только одного — чтобы он ушел, прямо сейчас оставил меня в покое, оставил меня наедине с этим пианино и этой комнатой. Наедине с домом.
Когда дверь с тихим щелчком закрылась, я прислонился лбом к старинному чуткому дереву. Похоже, дорога действительно утомила сильнее, чем я думал — на секунду показалось, что в меня просачиваются чувства этого старого дома и инструмента, и если это действительно было так, радостного в них было мало. По венам тончайшими струйками растекалась щемящая тоска. Меня переполняло странное ощущение, что дом проснулся и пытается что-то нашептать. Волны грусти тихо изливались из-под крышки фортепиано, словно кто-то снял с запертой шкатулки сургучную печать. Спустя какое-то время я очнулся, поймав себя на том, что сжимаю отполированную крышку до боли в побелевших пальцах. В лицо откуда-то дохнуло холодом — такой тонкий запах стылого воздуха можно встретить осенними рассветами, когда траву трогает первая изморозь.
Уходя и выключая свет, я был уверен в том, что пианино просило меня вернуться. Ему было одиноко. В отсутствие старика, когда мы остались наедине, дом окружил меня огромным сумрачным многогранником, полным острых углов, пыли, узорчатой лепнины и густого мягкого безмолвия, накрывающего гигантским одеялом. Безмолвия, но не тишины.
Я остановился на середине поскрипывающей лестницы и оперся на отполированные до блеска перила.
Дом говорил со мной.
Стены негромко шептались и шелестели рассохшейся штукатуркой, потрескивали и осыпались, шуршали застарелой сажей в нечищенных дымоходах, едва заметно посвистывали беспорядочными потоками воздуха. Ухо чутко улавливало неслышный скрежет медных водопроводных труб. Дом протягивал ко мне невидимые руки и осторожно ощупывал, проверяя, стоит ли мне доверять.
Я делал шаг за шагом, ощущая сердцебиение дерева и камня, скользя пальцами по теплеющей обшивке стен. Стальные натянутые струны фортепиано были живыми нервами, пронизывающими здание от серых камней старой мостовой до красноватой чешуи черепичной крыши, флегматично прищурившейся парой узких темных глаз.
Старик своим вкрадчивым бормотанием отвлекал меня от главного. Мне требовалось настроиться на это место, на его тональность и тембр, как музыкант настраивает под себя новый инструмент, чтобы тот запел. И сейчас, когда я стоял на лестнице, закрыв глаза, я слышал — дом звучал.
Я дошел до спальни, минуя внимательные взгляды стен, бросил на пол сумку и упал на кровать, не зажигая света. Запоздало до меня дошло, что я выбрал ту самую комнату, от которой Георг советовал держаться подальше, но монотонно капающая за окном вода вопреки его прогнозам не раздражала, а напротив, вводила в непонятный сонный транс. Нужно было встать, раздеться, поискать душ (а заодно выяснить, что воды наверняка нет и не предвидится), но усталость непреодолимо давила на грудь и лишала сил. Меня хватило только на то, чтобы снять очки и на ощупь кинуть их куда-то на стол. Разбуженный дом усыпил меня мгновенно, словно накрывая большой тяжелой ладонью, и сопротивляться было невозможно. Оставалось надеяться, что первая ночь в этом странном месте, которое по праву принадлежало мне одному, не принесет ночных кошмаров.
Румыния
Сибиу 2015
Выплывает круглый месяц
Раз, два, три, четыре, пять,
Шесть, семь, восемь, девять, десять —
Выплывает круглый месяц.
Кто до месяца дойдет,
Тот и прятаться пойдёт!
«Мне не нравится эта считалка».
«Тебе никакая не нравится. Выбирай другую… Сегодня мы все равно играем в твою игру».
«Давай про кошку?»
Только кошка ляжет спать
Мышки выйдут погулять,
В норку сыр себе утащат.
Кошка, кошка, спи почаще,
А на мышек не гляди —
Ты из круга выходи.
«Ганс, ты спрятался? Я иду искать».
Германштадт XII
