Ришевские миниатюры

— О богиня, прекрасны крыла твои, и каждая из лапок твоих, и… Да, Гульнар возносил праздничную молитву и дальше, но кому какое дело до божественной моли заморской породы, кроме их родного черта лысого? Вон, головой так и сияет, так и светит! Масла извел на черепушку за-ради праздника — лучше бы в салат, всяко. Грендель зевнул, не раскрывая рта. Во-первых, он не был самоубийцей, что бы там ни воображали гении, не имеющие ни малейшего представления о замечательных мужчинах, которые зовутся Гренделями. А во-вторых, Грендель знал, что если зевать с раскрытым ртом, туда может заскочить одно из земных воплощений богини, а это невкусно и противно щекочет под языком, так мама в золотом детстве рассказывала, когда они все жили в дому лорда Клана, который тащился от всего скандинавского, включая домашних насекомых, а маме Грендель доверял. И потом, он боялся щекотки. Особенно во рту, но это к делу не относится. Итак, Грендель зевнул, не раскрывая рта. И немедленно, прям сразу, стоило ему финишировать зевок, как засов на воротах где-то там, далеко, грохнул, но не поддался. Дверной молоток заколошматил по двери. Кто-то рвался в аббатство, наверное, жаждуя попасть на праздничную молитву, ибо опоздал. Лысый жрец выглянул из молитвенного экстаза на секундочку. — Грендель, сделай доброе дело: впусти их на праздник жизни. Мы рады любому гостю, — Гульнар нырнул обратно, энергично взмахивая лысиной. — О великая моль!..

***

Снаружи был потный Гизборн в летнем гардеробе. Разумеется, без мехов, как того и требовали погода с праздником. Завидев Гренделя, рыцарь виновато покраснел. Или ему просто было жарко даже без несезонного и непраздничного меха. Или и то, и другое, Грендель воспитанно не уточнил. — Будильник сломался: кто-то язык у колокола спер, вот я и… — Ладно, заходи. Шеф сегодня в хорошем настроении. Но стоило им обоим начать тащить воротину в закрытое положение… — Стойте! Подо… подождите! Марион Гуд рухнула с кони в платьице строго без меховой оторочки, размахивая письмом, скрученным в кривую трубочку. Наверное, подумалось Гренделю, в пути растрепала. А новоприбывшая тем временем принялась очень старательно краснеть. — Вилларе не приедет, на повышении квалификации в Риме, умоляет извинить, будет с нами по мобиле и мысленно, а я… — миссис бандит покраснела еще старательней. — Будильник сломался: петух съел зернышко, оно застряло, он сдох, вот я… Запереться в третий раз опять не успели: Херн. Старик бежал из синеющего вдалеке Шервуда, размахивая змеями и мантией по очереди. Те отчаянно цеплялись чешуёй и правильно лысой подкладкой за плечи Гудоотца, норовя не свалиться в дорожную грязь. У них получалось. — Будильник!.. — Входите уже, папаша. Только вас ждем.

***

И они вошли, все и каждая. И слились их сердца и души в едином молитвенном порыве, а уважаемый член клуба Бесшерстных был с ними мысленно и по мобильнику в руках у Марион (хотя Грендель, по секрету, дорогие читатели, не сливал орган для любови и душу, вместо этого он считал мгновения способом «не вслух» и ждал праздничного закусона, который сразу опосля молитвы, но это исключительно в скобках). Заморская богиня обреталась тем временем не абы где, а, правильно, в Валгалле. Она восседала на магической душегрее, сшитой эльфами. Такую сколько ни ешь — отрастает за ночь съеденное, гуще прежнего. И внимала достославная богиня порывам человеков, и запаху горелых ворсинок, поджигаемых в ее честь, возрадовалось насекомье естество её, и благословляла она свой преданный клуб, давший обет не носить меха и бород (если они мужчины), а особо преданные члены также ударялись в повальную лысость, что радовало богиню в особых масштабах.

***

Праздник шел своим чередом. Гизборн и Херн сослались на очень важные встречи и уехали сразу после закусона. Местные монахи (тоже, разумеется, члены клуба, а вы думали, отчего у них в моде тонзура?) спали и видели сны о богине с крылышками. Рядом дрыхли члены из немонастырских. А в келье щедрого, доброго настоятеля монастыря на до неприличия пушистой, мягкой шкуре у камина Гредель думал об Англии с женой Робин Гуда, переведя мобилу на беззвучный режим. Гульнар остался у алтаря. Губы его продолжали шевелиться в экстатическом темпе, и он строил планы по расширению клуба. Сегодня — Уикхем. Завтра — Англия. Послезавтра — весь мир! Всё было просто замечательно.