***
Эшли плакала, лежа на холодном деревянном полу. Разрывающая лицо боль не утихала, под головой собиралась лужица крови. Несчастная даже не обратила внимания на то, что обстановка изменилась, — ее переполняло отчаяние. Теперь Фрэнки точно никогда не полюбит ее — такую! Седую, со шрамом на лице… Как она могла допустить случившееся? Как могла не заметить раньше опасность, исходившую от неизвестно откуда свалившегося на Фрэнки «друга»? Она даже не сразу запомнила его имя — можно же быть такой беспечной! Следовало убить его еще на вокзале Мнимого Рубежа, когда он был слаб, как котенок. Нет — прикончить его еще в Сонном Доле, в ту первую встречу на изломе весны, когда он так резко ворвался в их тихую жизнь и сразу внес туда хаос. Подумать только, и у него хватило наглости пытаться переубедить ее! Гнусный лжец! На долю секунды она даже поверила ему, но его глаза — о, глаза не врали, она увидела в них пустоту — зловещую, ледяную. В этом человеке не жило ни крупицы тепла, он — не более чем послушная тень Бездны. И эта тень задумала поглотить ясный свет, придавший ее жизни смысл — и поглотивший ее разум. Она вспомнила, что Сид должен быть где-то рядом, и собралась с силами, чтобы его добить. Как — не имеет значения, она его задушит, перегрызет ему горло. Нож в ее руку вложила Мадлен: этой красотке захотелось понаблюдать за тем, как поведет себя Фрэнки, если Сида вывести из строя, а заодно отомстить тому за невнимание, да и просто развлечься. Каким-то образом она угадала, что чувствует Эшли, и пообещала ей помочь — при условии, что до убийства не дойдет. Она говорила какие-то странные вещи про собачек, невозможность дружбы, месть, доверие и предательство, про какие-то секреты и даже про любовь, но Эшли не стала слушать эти несвязные мысли, да и насчет не-убийства только сделала вид, что согласна. Союзник в лице Мадлен оказался слишком неожиданным. Может, поэтому все и провалилось? Она перекатилась на другой бок и распахнула глаза. Сжала кулаки, стиснула зубы. Если бы можно было убивать одной только силой ненависти, у Сида не осталось бы ни единого шанса. — Куда ты подевался, ублюдок? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос звучал твердо. В ответ послышалась музыка. Эшли замерла, прислушиваясь, и затрепетала всем телом: она узнала ту самую мелодию, которой Фрэнки, сам того не подозревая, однажды выстелил путь в ее сердце. Внутри всколыхнулась невыразимая нежность; мысли наконец-то прояснились, и она с удивлением обнаружила, что лежит на полу в «Мелодии», в Сонном Доле. У себя дома. У стены — все то же старенькое фортепиано, а за ним — ее Фрэнки, растрепанный, в мятой полосатой рубашке на пару размеров больше, чем нужно, кажущийся невыразимо хрупким и одиноким. Точно так же он выглядел в тот момент, когда она услышала его прекрасную музыку впервые; и все, что было после, сразу показалось Эшли затянувшимся кошмаром. — Фрэнки… — она встала, помогая себе здоровой рукой, стерла кровь с лица и кое-как доковыляла до музыканта. — Фрэнки! Он прервал игру и повернулся к ней. Его глаза сияли бледно-голубым огнем, от снежной белизны кожи хотелось плакать. — Мне приснился страшный сон, — Эшли глупо улыбнулась, капая кровью на пол. — Очень длинный страшный сон… Будто ты завел себе друга, который хочет тебя убить. Будто ты совсем меня не любишь… — Я люблю тебя, — произнес Фрэнки. — Ты… меня?.. — она вспыхнула, не веря своему счастью. — Меня?.. Но я… Я изуродована… — Это было во сне. Во сне! Она потянулась к Фрэнки, не желая ни о чем больше говорить: некоторые вещи лучше выражать не словами. Прижалась к нему всем телом, зарылась носом в ворот его рубашки и, опьяненная недостижимой близостью, начала целовать его ключицы, шею, подбородок; дошла до губ и припала к ним, робко пробуя на вкус незнакомую мягкость. Отстранилась, пытаясь перевести дыхание. Светлый огонь в глазах Фрэнки угас, сменившись чернотой, заполнившей всю радужку, а потом и белки. В новорожденной ночной тьме плавали звезды. Эшли вздрогнула, испуганно вскрикнула, но он не дал ей вырваться и убежать: резко прижал к себе и вовлек в новый поцелуй. Его язык скользнул ей в рот, и она почувствовала, как в горло проникает что-то ледяное и студенистое; рука зашарила под вырезом ночной рубашки, и грудь пронзила холодная, дерущая сердце в клочья боль. Раны на лице, руке — раскрылись полными жажды солнца цветками и расползлись в стороны, растягиваясь, разрывая кожу, сосуды. Собрав последние силы, Эшли оттолкнула от себя мучителя, но избавиться от него не смогла: лицо его, за исключением провалов глаз, обратилось в бесформенную белую массу, наполовину перетекшую в ее рот, а тело, перекручиваясь и меняя форму, норовило слиться с ее телом. Если бы она попала в Искажение, она могла бы попробовать сосредоточиться на мысли о спасении, как в прошлый раз; но разве бывают такие Искажения? Видимо, это просто сон, бред, галлюцинация. Если умираешь во сне — просыпаешься. Нужно просто немного потерпеть, чтобы прийти в себя. Вокруг все рушилось. Стены разбивались, обдавая ее мягкими брызгами, похожими на прохладные касания воды. Фортепиано стекло на пол коричневой лужей, а сам пол рассохся, раскрошился и начал таять в объятиях пустоты. Последним, что увидела Эшли перед смертью, были падающие звезды в глазах Фрэнки.***
После того, как Фрэнки ушел за помощью, Сид впал в бессознательное состояние. Прибывший врач настоял на немедленном переливании крови — Сильвия стала донором, — и, осмотрев больного, предложил поместить его в больницу для обследования. «Проблемы с сердцем», — уклончиво сказал он. Сильвия в ответ прозаикалась, что н-не м-может быть и н-никогда т-такого н-не было, а Фрэнки молча жевал губы, внутренне холодея: перед ним совершалось что-то незримое, неумолимое, неотвратимое, и он догадывался о причине тех самых «проблем». Каким обследованием, каким лекарством здесь помочь? Он не воплотил в жизнь свое намерение рассказать Сильвии про Симфонию: едва узнав, что случилось с братом, та затряслась и так горько расплакалась, что Фрэнки не нашел в себе никаких моральных сил добить ее новыми подробностями — точно так же, как не сумела это сделать Эшли. Они решили подождать, что скажет про больницу сам Сид, когда очнется. Фрэнки сделал вид, будто на что-то надеется: вот и дожил, в обществе обманщика сам стал обманщиком. Он остался вместе с Сильвией у изголовья больного, но они уже не пытались целоваться и озорничать: оба притихли, поникли. У бедной девушки дрожали руки, и Фрэнки забрал их в свои, пытаясь отогреть и успокоить ту, что не раз успокаивала его. Ему хотелось быть — или хотя бы казаться — сильным ради нее. Вскоре после отъезда врача явилась Мадлен. Она долго смотрела на Сида оценивающим взглядом, изучала стойку с капельницей, а потом отрывисто спросила, обращаясь к Сильвии: — Он умирает? — Нет! — с ужасом ответила та: никто не смел произносить это слово, а с губ Мадлен оно слетело так просто, словно речь шла о погоде. Фрэнки пристально наблюдал за ней, внутренне подобравшись. Почему-то ему хотелось прогнать Мадлен, защитить от нее Сида, запретить ей на него смотреть и интересоваться его состоянием, хотя у нее на то было полное право. — Все будет в порядке, — Сильвия нервно сцепила руки в замок. — Это просто анемия. — М-да? Мне вот интересно… — за этими словами последовал еще один оценивающий взгляд, — сколько он еще протянет. Такие раны быстро не заживают, Искажения, как я погляжу, приходят быстрей. Не хотелось бы связываться с человеком, который вот-вот… Она не договорила: Фрэнки вскочил с места вне себя от гнева. — Ах ты циничная стерва! — вскричал он, задыхаясь. — Как ты смеешь говорить подобные вещи, да еще и при людях, которым больно это слышать! Что для тебя Сид? Толстый кошелек? Хороший любовник? Надежда на выгодный брак и положение в обществе? Да ты должна рыдать от счастья, что он был с тобой, ты вообще знаешь, что это за человек?! — Гляньте, кто расшумелся! — удивилась Мадлен. — Мышонок показывает мне зубки! С какой стати меня должен так волновать твой Сид, мы знакомы всего ничего. Ну подумаешь, переспали, это повод рыдать от счастья? Или ты бы на моем месте рыдал от счастья? Или уже рыдал? Серьезно, чем вы там вдвоем по ночам занимаетесь, что он потом не хочет меня видеть? — Да думай, что хочешь, — отозвался Фрэнки, не дрогнув. — Оскорбляй меня, сочиняй всякую чушь, развлекайся, одним словом, но не смей оскорблять его, да еще при его сестре! Как у тебя наглости хватает болтать такое при этой чистой девушке, считающей тебя другом! — Чистой девушке? Уж не влюбился ли ты? — Тебя это не касается! Убирайся! Мадлен иронично поджала губы: ее явно забавляла перепалка с Фрэнки, если не сказать больше — она наслаждалась ею. Но тут подала голос доселе молчавшая Сильвия. — Мадлен, уходи, — сказала она тихо, но твердо, и в этом «уходи» заключалось нечто большее, чем просто «выйди из комнаты». — Меня почему-то который день все только гонят, — усмехнулась Мадлен. — Учтите, меня унизить не так просто, как вам кажется. Я уйду, но вам это еще аукнется. — Напугала тоже! — Фрэнки рассмеялся ей в лицо. — А ты все-таки изменился, — задумчиво протянула та у самого выхода. — Может быть, даже в лучшую сторону. Может быть, я даже могла бы полюбить такого мужчину. Вышеозначенный мужчина покраснел, как помидор. — Ты… ты врешь! — крикнул он, обращаясь к закрывшейся двери. — Да вы все тут мне только врете! — Не слушай, не слушай ее, — добавила Сильвия и моляще взглянула ему в глаза; и живо вставший перед его мысленным взором обольстительный образ Мадлен разом поблек и распался. — Спасибо, что защитил нас. — Да я… да я только… — Фрэнки растерялся и снова покраснел, а потом ойкнул от неожиданной боли: проведя ладонью по его лицу, Сильвия дотронулась до царапины на лбу. — Ох, прости! — Она смутилась и, поднявшись на цыпочки, поцеловала задетое место. Этот невинный и вместе с тем полный любви жест вызвал у Фрэнки такое умиление, что он не сумел противостоять искушению, взял ее за подбородок и осторожно коснулся ее губ своими. — Помолвка или смерть, — немедля донеслось со стороны кровати. Пойманные на месте преступления влюбленные испуганно отскочили друг от друга. — Т-так т-ты не спишь? — обратился Фрэнки к Сиду, разом вспомнив про выбитые зубы. — Ясное дело, не сплю, — отозвался тот. — Ты так накричал на Мадлен, что и мертвеца бы разбудил. Глаза у него смеялись. На миг растерявшаяся Сильвия между тем решила взять инициативу в свои руки, набросилась на брата и принялась ерошить ему волосы с самым беззаботным видом: — Не ругай Фрэнки! Мы ничего такого не делали! Правда-правда! Показать тебе, как мы делали? — и она, живо нагнувшись, поцеловала в губы и его. — А научишь по-взрослому? — Гадкая девчонка! — Сид натянул свободной от иглы рукой одеяло до самого носа. — Таким вещам тебя будет учить твой муж! Уйди с глаз моих! Пользуясь беспомощностью брата, Сильвия и не думала его слушаться: дурачась, она покрыла быстрыми поцелуями его лицо и шею. — А если муж сам не будет уметь? Вся надежда на тебя! — смеялась она. — Еще скажи, что я и его чему-то там учить должен! — Сид измученно закатил глаза. — Хватит сходить с ума! Уйди отсюда, а то мне хочется плакать от кошмарности твоего воспитания. Уйди, говорю тебе! Фрэнки, ну сделай с ней что-нибудь! Услышав свое имя, друг семьи, который улыбался, наблюдая за ними, словно очнулся от приятного сна. Схватив разобидевшуюся Сильвию под локоть, он вытолкал ее за дверь безо всяких церемоний, догадываясь, что взывают к нему неспроста: речь пойдет если не о Симфонии, то либо о его предательстве, либо о его девственности, а несносный Сид таков, что запросто начнет подшучивать на последнюю тему при посторонних. — Это… мы правда ничего такого не делали! — выпалил несчастный влюбленный, вытянувшись по струнке и зардевшись. — Мне еще рано жениться, войди в мое положение! А если тебе интересно, почему я нарушил слово, то, извини уж, я не хотел, чтобы ты помер у меня на руках! Сид засмеялся, глядя на него: — Я не об этом с тобой поговорить хотел. — Тогда, значит, о Симфонии! — с готовностью подхватил Фрэнки. — Мне вот в голову одна идейка пришла: а что, если нам исполнить ее вдвоем? Допустим, половину ты, половину я… — Давай лучше дуэтом. И еще кого-нибудь позовем, все ж не такая тоска! И хоронят пусть в одной могиле! Ты бы хоть иногда мозги включал, а не только за моей сестрой волочился. Слушай, помоги мне сесть и не задеть эту штуку, — больной кивнул на иглу в руке. Фрэнки выполнил его просьбу и на всякий случай остался рядом: ему очень хотелось поддержать Сида любым способом. Тот бодрился, но выглядел каким-то изломанным. — Черт… — вяло протянул он. — Эта Мадлен… Мне следовало уберечь Сильвию от подобной компании. Глупая девчонка и так творит черт знает что, сам видишь, а тут еще подружка легкого поведения нарисовалась. А я думал только о себе, о том, как бы поразвлечься! — По-моему, ты здесь последний человек, который думает о себе, — мягко возразил Фрэнки. — Ох уж этот твой максимализм. Ладно, я вот что хотел спросить… — Сид тяжело вздохнул. — Где ты был в сегодняшнем Искажении? И еще — где Эшли? — Не знаю. Задержалась? — Из-за всех треволнений, болезней и, конечно, любви про Эшли как-то и не вспоминали… — А насчет Искажения — у меня к тебе тот же вопрос! — Задержалась, говоришь? — Сид нахмурился и закусил губу. — Ладно, давай сначала ты. Фрэнки сбивчиво рассказал свою историю, стараясь не утомлять больного подробностями, но тот перебивал и переспрашивал на каждом шагу, а потом ненадолго задумался и заявил: — Теперь понятно. Это было Многогранное Искажение. — Много-что? — За двадцать лет жизни Фрэнки не узнал об Искажениях столько, сколько за пару месяцев знакомства с Сидом, — даже если учесть, что половина информации свисала с его ушей лапшой. — Наверняка мы в них попадали и раньше, просто не знали об этом: мы ведь не были знакомы, не могли сравнить впечатления, — пояснил тот. — Представь, что все множество измерений представляет собой многогранник. И когда мы попадаем в Искажение, мы как будто оказываемся на другой грани реальности. А теперь вообрази, что одна из граней, в свою очередь, распадется на… м-м, осколки? Забыл последнюю математику, черт. — В измерение может поместиться еще несколько, так, что ли? — уточнил Фрэнки. — Вроде того, — его собеседник слабо кивнул. — Многогранное Искажение у каждого резонирующего будет свое. При этом оно будет создано по общим правилам… для всей грани. Как я понял, нынешнее каким-то непостижимым образом влезло к нам в головы и выудило оттуда наши идеалы, мечты и стремления, чтобы с их помощью попытаться нас убить. Ты рассказал, по сути, о своем творчестве: Искажение визуализировало то, что является для тебя самым важным в жизни. Со мной случилось то же самое. — А что увидел ты? — Мир, который мне все время снится. Я говорил тебе о нем, едва ли не в нашу самую первую встречу. Эшли, по всей видимости, тоже увидела свой идеал… — Сид помолчал, а потом тихо добавил: — И не вернулась. — Что ты такое говоришь? — Не может быть, быть такого не может! — Задержалась — не значит «не вернулась»! Кто ее знает, вдруг ей там понравилось… в компании своих идеалов! Ведь у нее способность… — Нет у нее никакой способности, — осторожно сказал Сид. — Она просто сошла с ума. — Да о чем ты вообще?.. — забывшись, Фрэнки схватил его за плечи и тряхнул. От этого больному сразу стало плохо: он закрыл глаза и судорожно сглотнул, будто чувствуя тошноту. Когда мучитель с виноватым видом отпустил его, он упал на подушки и простонал: — Это со мной сделала Эшли. Говорю тебе, она сошла с ума! — Она тебя ранила? Не может быть! — ужаснулся Фрэнки. — Но за что?! — Более того, она меня убить хотела. Она безумна. Какая еще способность? Ты видел, как она вернулась из предыдущего Искажения позже нас? Мы оба тогда валялись в отключке и узнали об этом только с ее слов. Так вот: та задержка ей примерещилась. И если на сей раз она не вернулась вместе с нами, это может значить только одно: ее поглотило Многогранное Искажение. Сид замолчал: ему явно было трудно говорить. Оцепеневший Фрэнки уставился на пол, переваривая информацию. Ужас и чувство вины перед Эшли, мирно дремавшие до сего момента на задворках разума, воскресли с тысячекратной силой и вгрызлись в него, заставив задрожать и съежиться. — Так это ведь я… Это ведь я, получается, ее убил! Из-за меня она стала резонирующей! — воскликнул он и сдавленно зарыдал без слез, обхватив себя руками. — Я! Я убил ее! Я убил Эшли! — Нет! — испуганно возразил Сид. — Нет, что ты! — Я убил ее! Убийца!.. А-а-а, убийца! — Перед мысленным взором Фрэнки проносились моменты, когда он отталкивал Эшли, грубил ей, ни во что не ставил; был ли он хотя бы раз по-настоящему ласков с ней? Чем он отплатил ей за ее любовь и преданность? Он просто жестоко растоптал жизнь невинной девушки, делая вид, что проблемы не существует. Он даже ни разу не поговорил с ней о ее чувствах — просто огрызался, отмахивался или прятался. Как низко, как малодушно, как жестоко! — Фрэнки, посмотри на меня! — окликнул его Сид, заставив повернуться к себе. — Черт, жаль, я не могу встать и налить тебе чего покрепче. Слушай, ты не виноват ни в чем. Тебе ясно? Не виноват! — Да ты даже не представляешь, сколько зла я ей сделал, — пробормотал тот в ответ. — Мы все, нарочно или случайно, делаем друг другу зло, — возразил Сид. — Нельзя прожить жизнь и никого не обжечь. Разве ты насильно влюблял ее в себя? Разве ты наслаждался своей победой? Ты не мог знать, что все так обернется. Его слова падали прохладным дождем на пылающее болью сердце, но высыхали, не успев исцелить ожог. — Ты не хотел быть с ней не по любви. Разве это не правильно? Разве это не честно? Ты не флиртовал с ней, не обманывал ее. Ты не убийца. — Нет, — Фрэнки покачал головой. — Нет. Я убийца. И это не первое мое убийство, знаешь… И тут воспоминания хлынули из него непрерывным потоком, и он захлебывался в них, и в неожиданном приступе безграничного доверия он поведал Сиду историю четырехлетней давности — поблекшую в памяти, но не забытую; и вслед за сухими рыданиями пришли настоящие слезы, от которых не становилось легче, — только разрасталась гулкая пустота внутри. — Ох, — сдавленно произнес Сид, когда рассказчик умолк и вытер глаза. — Бедный ребенок. Эта Мадлен… Ох, прости меня, если бы я только знал… Он потянулся к Фрэнки, как будто хотел его обнять, но ограничился легким похлопыванием по руке. «Кажется, он видит во мне еще одну Сильвию, которую нужно ласкать и утешать», — запоздало догадался страдалец и, с благодарностью принимая роль младшего брата, уткнулся носом в плечо человека, перевернувшего его жизнь. «Все будет в порядке», — тихо повторял Сид, положив ладонь на голову Фрэнки, а тот сморкался в его рубашку и мысленно спрашивал себя, почему они дружны только в моменты опасностей и потерь. _______________________________________________________________________ * Попурри — музыкальное сочинение, составленное из мотивов других пьес. ** Восьмая, тридцать вторая — длительности нот, измеряемые в долях. На письме выглядят так: http://www.mygitara.ru/uploads/posts/2009-08/1251460924_nota_1.gif