Коготь Орла

      Делать было совершенно нечего, вот и приходилось, наслаждаясь приятной тяжестью в желудке, бродить по широким, продуваемым всеми ветрами улицам и таращиться на местных и на море.       Местные были намного более интересны, чем колыхающаяся масса зеленоватой воды. Моря этого мира ирруа не нравились, и лезть в них чистокровные соглашались лишь с мечом у глотки. Полукровки могли добровольно искупаться, даже сам Тезарн пару раз пробовал морскую воду на вкус и залезал в нее, но все время ощущал, что ему чего-то не хватает. Как сказала его старшая сестренка — это какое-то неправильное море.       Тезарн в своем решении уверен не был. Мгновение, импульс, да и не думал он толком. Но и возвращаться домой, на Гору, он не хотел. Будут снова опекать, перышки ерошить, показывать — вот он, наш милый младший братик, конечно, неудачник и позор рода, но мы его так любим.       В пропасть и сложив крылья! Не лучше, чем пойти и добровольно сдаться проклятому некроманту, повелителю жизни и смерти, великому поднимателю мышей и кузнечиков.       Отыскав скамейку под сенью сосны, Тезарн устроился на ней, с наслаждением вдыхая солоноватый воздух и рассматривая спешащих по своим делам местных. На Горе он привык к каменным выражениям темно-бронзовых лиц чистокровок, пристальным, оценивающим взглядам их сверкающих желтых глаз и быстроте, отточенности и изящности движений. Тут, хвала Собирающему, ничего такого не было. Местные не таращились так, словно хотели вытащить душу прямо сейчас, а цвета глаз, волос и кожи приятно различались. Тезарн долго и с наслаждением смотрел, как светловолосая девчушка пытается пройти хотя бы один прыжок с корзиной на голове, и изрядно потешался над ее ужимками.       — Развлекаешься, кочерыжка полукрылая? — да уж, лед в этом голосе вряд ли даже светило растопит. А еще так его называла только одна ирруа.       — И тебе светлого дня, Доросса, — обреченно откликнулся он. Добровольно не отстанет.       — Взаимно, — не спрашивая разрешения, она одним текучим движением уселась рядом.       — Как бы… — он замялся. — С победой, все такое, успехов на службе…       — Летний ветер, — прервала она. — Я прекрасно знала, что я сделаю этих двоих, — Доросса пожала плечами. — Меня к этому готовили всю жизнь. Тебе не понять, полукрылка. Я — старшая у моей матери, а моя мать — старший потомок Кизанны. Мне повезло, что мои крылья не тронуты тьмой. Но платить долг за трусость я обязана. Все мы — обязаны.       А еще у чистокровных полно легенд, долгов чести, долгов жизни и прочих условностей, на которые полукровные кэаррс просто отвечают «летний ветер» и спокойно живут дальше.       — Пришла в очередной раз распустить перья? — эти выходки надоели еще во время тренировок. Доросса никогда не упускала случая, хоть и не переходила ту черту, где невинные подначки становятся издевательствами.       — Нет, просто голова болит, а эти ветроголовые дудку нашли, — она со страдальческим видом прикрыла желтые глаза. — Вылетаем на базу вечером, под звездами, когда бриз усилится. Проще будет. Потоки над морем нестабильные, а еще эти завихрения. Ты на гонке в такой и попал. Я думала, ты увидишь.       — Не умею видеть эти ваши, — началось. Анализировать промахи, свои и чужие Доросса любила.       — Знаю, — она усмехнулась. — Умел бы — не торчал хвостом из облаков. Тебе повезло, кочерыжка, что некромант ринулся тебя откапывать. О, ветра и звезды, он едва до тебя долетел. Еще одна кочерыжка полукрылая.       На то, что Доросса зовет его так, Тезарн уже давно приучился не обращать внимания. Все чистокровные так называют полукровок — между собой. Доросса явно считала его членом стаи, хоть и нелепым, вроде котенка. Грань между обидой и тенью тщеславия он до сих пор не мог провести.       — Нварзиах славен поднятием лягушек, а не полетами, — ядовито заметил он.       Доросса расхохоталась.       — Да он едва с тучки на тучку перепархивает. Повелительница и Агарри триста ударов сердца ждали, пока он добарахтается до ложи. Удивительно, что некромант может на облаках стоять и не падает. А должен.       Возможно, пользуется магией. Вот уж в чем он искусен. Как рассказывали Тезарну — именно так потомок неизвестного кэаррса и оказался у крылатого народа. Жители Архипелага хотели его сжечь за чернокнижничество, но ведь сбежал как-то. А потом его глава боевых магов из моря выудила. Заметила потенциал, взялась обучать — темная магия кэаррс никогда не пугала, еще бы, правители кланов, согласно легендам, демономагами были.       — Если грамотно использовать магию — на тучках стоять не сложно, — просветил он Дороссу. Ну как просветил, она всегда делала вид, что она этого не знает, хотя за его тренировками подглядывала.       — Вот именно, если грамотно использовать магию, — она ткнула в него пальцем. — Ты маг. Дар Собирающего оставленному им народу. Ракшасы ушли, остались только вы. Я не отрицаю того, что должна платить за трусость моего предка и искупить его вину, а ты? Ты отрицаешь то, кем ты есть на самом деле, и, ощипайте меня до голых крыльев, опять затеял какую-то авантюру.       — Я не демономаг и не некромант, — Тезарн пожал плечами. — И хватит об этом, Доросса, я слабо разбираюсь в традициях чистокровных.       Она чуть наклонила голову, сцапала его за подбородок и заглянула в глаза. Тезарн вырос на Горе, такая бесцеремонность у чистокровных была в порядке вещей, он это знал, но всякий раз, когда кто-то тянул руки к нему — его передергивало. И сейчас он отстранился.       — Не надо.       В конце концов, зачем она так резко и быстро сокращает дистанцию. Это тоже традиция, но она его бесит. А они знай твердят — что все братья и сестры по Небесной Стае.       — Странные вы, маги, — но руку убрала и вроде бы, даже, смутилась.       — Странные вы, крылатые воители, — ответил он.       — И что странного? — Доросса звонко фыркнула, смешно сморщив нос. У чистокровных ярче проявляется эта тройственность: добро, зло и равнодушие гармонично смешаны в их сущности, но прилично показывать только последнее.       — Проще перечислить, что не странного, — признался он.       — Ну, я тоже вас, магов, не понимаю, — моментально ответила она. — Летаете плохо, думаете — слишком много, орла в поединке не завалите, да и медведя тоже.       — А ты орла завалишь разве? — он скорее поддерживал разговор. Истории про подвиги воителей его не интересовали. Зачем ему знать, какая боевая пара сколько орлов завалила и вместе, и поодиночке.       — Уже, — ее желтые глаза сияли. Конечно, уж она-то имеет полное право гордиться собой. — Один на один, старшие только страховали. До ущелья я его гнала, потом он сел мне на хвост, ну я его до уступа довела на хвосте, а дальше — вверх. Думала, суставы себе выкручу. Он клювом о скалу, и вот тут-то я до его шеи и добралась. Эти клювастые отродья никогда не сравнятся с нами в искусстве полета.       Тезарн сглотнул. Вот так просто, чуть ли не со смешком — а ведь она сама чуть не врезалась в скалу. Могла бы сломать крылья, стать, по меркам чистокровных, калекой. Понятно, что на Горе такую ситуацию решают совсем просто — с разбегу и в пропасть. Но разве не жизнь — величайший дар? Он никогда не поймет этих варварских обычаев.       — Ты же могла погибнуть… — протянул он.       — Ха! Жизнь — это крылья и душа. Если я не летаю, значит, я не живу, — Доросса скривилась. — Ты не понимаешь. Я сама — крылья. Вся моя жизнь — крылья. И если не летать — то и жить мне незачем. У вас, кочерыжек полукрылых, все иначе. Мы не понимаем вас, но все нужны. Мы — левое крыло, а вы — правое. Разве можно летать без одного крыла, маг? Разве может правое крыло отказаться быть крылом и стать лапой? Подумай.       Вроде и неплохо общались без необоснованного пафоса. И надо же было напомнить Тезарну, что и в самом понимании жизни у чистокровных немного иные приоритеты. Эта их предопределенность, совершенно странная, необъяснимо раздражающая и постоянно пропагандируемая. Всеми. Даже его мать, такая же полукровка, чуть ли не в рот чистокровным заглядывает. И, конечно, его отцом стал чистокровный, правда, вулк, а не кэаррс. Кэаррс на нее, видимо, и смотреть не желали. Хотя смотреть приходилось. Тагасси работала в ведомстве Хранителя Памяти, учитывая родословные и проверяя степень родства при обмене истинными именами.       И Тезарна, конечно же, она тоже собиралась туда затащить, похоронить заживо в мириадах бумаг и прочего хлама. До того момента, как в нем не проснулась магия. Потом стало еще хуже. Начали рассказывать про путь магов и про предопределенность.       — Лапа тоже крылом стать не может, — раз уж ей понятны только аналогии — он будет говорить на ее языке.       — Отдав прежнюю жизнь — очень даже, — тема не была запретной, но была неприятной для большинства. Особенно для таких, как Доросса. — Лишившись того, что делает нас нами, пожертвовать ради долга жизни Небом и самой возможностью летать. Бррр… Даже думать про такое не хочется.       Тезарн закусил губу. Интересно, с чего это Доросса решила быть настолько откровенной. Неужели на нее повесили долг жизни перед местным, и она боится, что он может потребовать стать его женой? Но вряд ли она тогда решилась бы проходить испытания в Железные Крылья.       — Не могу осудить, — продолжила она, сжав пальцы. — Но понять тоже не могу. Лучше — сложить крылья и в пропасть.       — А этот долг возвращать — сородичам? — уточнил он.       — Оставили в живых незадачливого аманта — считай уже заплатили, — прошипела Доросса.       — Ты убьешь разумное существо только потому, что оно влюбилось?       — Я убью его потому, что ради своей прихоти оно заставило иного пожертвовать самым дорогим, — отрезала крылатая. — Долг жизни можно вернуть многими способами, а тот, кто принуждает отказаться от Неба, жизни и свободы — ублюдок и себялюбец.       — Но он любит, — отметил он.       — Желает обладать, — уточнила она. — Именно поэтому и подонок.       Он предпочел оставить тему. Убедить Дороссу, что у его человеческих родичей в ходу иной порядок вещей, практически невозможно. Она мало знает о людях и не стремится узнать больше. Да и надо ли оно ей?       Договорами, интригами, торговыми соглашениями и прочими дипломатическими ухищрениями занимались в основном полукровки, такие, как его старшая сестра. Именно от нее он узнавал о ситуации в мире и о том, что и торговцы, и дипломатический корпус делают для Народа. Оно и верно, крови всех чистокровных бойцов не хватит, ополчись на них кто-то сильный. Правители людей не привыкли щадить своих солдат, а ирруа немногочисленны. Даже с чистокровными крылатыми и боевыми магами, даже с зачарованием границ — все равно у них немного шансов. Если, конечно, ракша лоркиэ не придумала чего-то эдакого для защиты своих. Кто их знает, ракшасов.       — Кизанной тоже желали обладать, — вскинула голову Доросса. — Но у нее хватило сил и гордости.       — Призвать проклятие на головы своих прямых потомков? — насмешливо уточнил он. Странно, что она коснулась этой темы. Родичи Хранителей Памяти обычно молчат и о родстве, и о том, что сделала их предок.       Она нахмурилась:       — Моли Собирающего и Замыкающую избавить тебя от такого выбора, полукрылка.       О Кизанне он знал немного. Она входила в состав отряда, оставшегося оборонять Гавань Половинной Луны, как и все, она сражалась с ордами демонов — богов этого мира, клевретов Шестого из Семи Демиургов, ухитрилась подслушать их планы относительно покоренной земли и, отринув долг и клятвы, кинулась спасать весь Народ. Именно благодаря Кизанне чистокровные из Гавани вообще выжили. Но оценку ее поступку он дать не мог — она бросила своих боевых братьев и сестер, но спасла она этим многих. Повелитель тоже оценку дать явно затруднялся, ситуацию просто пустили по ветру. Только вот маховые перья старшей дочери Кизанны с ночи предательства окрасились в черный. Этот знак уже никто не мог проигнорировать. Впрочем, какие-то остатки чести род сохранил, а должность Хранителя Памяти, которая первоначально была напоминанием о предательстве, через поколение уже воспринималась как чрезвычайно удобный архивариус и руководитель шпионов.       Дороссе он не ответил. Смысла не было. Да и не о чем было ему молить Собирающего. Вернуть их всех домой, в мир, который ирруа обжили? И что он будет там делать, не воитель и недомаг? Там есть свои маги, истинные, ракшасы ирруа, могущественные и почти что бессмертные сущности, которым покорны и стихии, и, даже, измерения. А он кто? Воином ему не быть, крылья коротки, в маги его тоже не возьмут. Лучше уж тут, пусть этот мир им не родной и это чувствуется при каждом вдохе.       — Надо быть благодарным за то, что имеешь, — нарушила молчание Доросса. — И ценить это. Даже самый обычный день и самые обычные радости.       — Ты могла бы продолжить и стать совсем похожей на мою мать, — ядовито отметил он.       — Знаешь, кочерыжка, тебе неплохо бы не забывать, кто ты есть, — усмехнулась она. Сняла с шеи черный шнурок, на котором был подвешен массивный, хищно изогнутый коготь.       Подсела ближе. Тезарн ощутил ее прикосновение и едва сдержался, чтобы не схватить ее. Прижать к себе. Но нельзя. Первый шаг делать не ему.       Она коснулась руками шеи, дернула за нос. И отстранилась, оставив шнурок с когтем на его шее.       — Это на память, — а улыбка все равно хищная, клыкастая. — Чтобы помнил, кто ты есть.       Он замялся. Слишком уж ценный подарок, коготь убитого ею орла. Не все так просто. Хотя… Жестом фокусника он извлек перо, разгладил его и протянул Дороссе. Коготь в обмен на его перо, почему бы и нет.       — Великовато для того, чтобы писать любовные письма, — отметила она. Но перо приняла. — Часто писать не обещаю.       — Для письма я могу выдернуть обычное, — сказал он. Бред, конечно, флиртовать с чистокровной, ему ничего не светит.       Она прищурилась.       — Попробуем и этим, кочерыжка полукрылая. Вечно у тебя все как против ветра.       Тезарн такого поворота не ожидал. Она собирается ему писать? Куда, если он уплывает с Ариксой сегодня вечером. Или завтра утром, как повезет.       — Не надо писать. Некуда. — Он вздохнул. — Просто на память.       — Возьмешься за ум, пойдешь в ученики к Некроманту — вот туда и буду писать, — она прикусила нижнюю губу. Озорно подмигнула. — Для меня будет честью нести тебя в бою.       Нести его в бою? Неужели она имеет в виду элитный отряд крылатых и магов, каждый участник пары в котором понимает иного чуть ли не с полужеста? Ей ветром последние мозги выдуло? Ему не светит так овладеть магией, чтобы его туда взяли. Она, конечно, прекрасно справится, но парой ей может быть только лучший из лучших магов, какой-то огненный чародей, способный постоять и за себя, и за нее. И подвиги обеспечить, конечно. О выдержке он себе напомнил почти в самый последний момент. Усилием воли сдержал уже рвущиеся с языка вопросы: с чего она взяла, почему она в этом так уверена, и состроил каменную мордашку.       — Я счастлив служить своему народу.       Именно этого ждут от ирруа окружающие. Доросса поморщилась. Погладила перо.       — Надеюсь, ты поймешь когда-нибудь, — ответила она. С неуловимым оттенком грусти, как показалось. — Лишь бы не слишком поздно.       Подхватилась, вскочила. Снова натянула на себя маску отрешенности — сдержанная, суровая, находящаяся в полной гармонии с собой. Словно и не была только что простой и понятной, живой, а не статуей. Но, все-таки, улыбнулась на прощание.       — До встречи, кочерыжка полукрылая. Ты силен и храбро бился.       После ее ухода он долго сидел и раздумывал, поглаживая коготь. Причин такого поведения, и зачем она вызвала его на этот разговор, он не понимал. Возможно, их и не было. Или ей было какое-то видение. Но, скорее всего, она просто сильно перебрала на празднике.