***
«Оливер, милый, ты спрашивал, как у нас дела. Мы с папой недавно ездили отдыхать в лес, помнишь, мы частенько бывали там до твоего поступления в Хогвартс. Я честно думала, что смена обстановки пойдёт ему на пользу. Его врач посоветовала это, и я надеялась, что она права. Не хотелось бы тебя огорчать, но ему хуже. Сейчас он обследуется в больнице, анализы покажут полную картину. Я не знаю, чего ожидать. Раньше лечение давало результаты, но лекарства не помогают. Прости меня, сынок, я стараюсь держаться. Буду рада получить от тебя весточку. Целую и крепко обнимаю, мама». Проклятье. Мама не из тех, кто стал бы преувеличивать и накручивать себя на новом месте. Паника захлёстывает его с головой. Колотит по голове, сдавливает грудную клетку. Когда он навещал их, искренне верил в то, что всё образуется. По крайней мере, им с мамой удалось убедить себя в этом, а теперь осознание того, что болезнь отца может привести к смертельному исходу, заставляет мысли беспокойно метаться в черепной коробке. Он не готов. Кто вообще, чёрт, способен подготовиться к этому? Ему хотелось бы продолжать надеяться на лучшее, но ему больше не пятнадцать, он пережил войну, ему время от времени снятся кошмары, после которых он не может уснуть. Боится. Ему не пятнадцать, и он прекрасно знает, что смерть приходит к тем, кто её не заслуживает. Она не спрашивает, кого забирать. Ему не пятнадцать, и ему до одури страшно.***
Оливер знает, что это бесполезно. Они пробовали не раз. Обращались к целителям, слышали лишь заученное, механическое: «Бывают случаи, когда даже магия бессильна. Поймите, изношенность сердца не поправить никакими зельями и заклинаниями». Им движет отчаяние и чувство собственной беспомощности, которое медленно разрушает его изнутри. Он подходит к регистрационному окошку — нужно уточнить, есть ли свободный целитель, который мог бы его проконсультировать. Голова кружится невыносимо. Картинка перед глазами плывёт, он теряет равновесие. Всего секунда — и чернота накрывает.***
— Кажется, он пришёл в себя, — слышит Оливер где-то совсем близко. — Как вас зовут? Вы помните, как вас зовут? Он морщится. Странный вопрос. — Оливер Вуд. А должен забыть? Целительница в ярко-лимонном халате делает взмах палочкой, наверняка обследуя, всё ли в порядке с ним. — После того, как вы потеряли сознание, у вас случилось что-то вроде приступа. Как сон, в котором вы переживаете что-то. Мы провели ряд манипуляций и извлекли воспоминание, которое привело к этому. — Воспоминание? — Очевидно, его изменили, но не «закрыли». Делал это либо не самый опытный волшебник, либо повлияло эмоциональное состояние. Вмешательство в память — очень хрупкая и ненадёжная вещь, даже спустя сотни лет, потраченные на изучение этой сферы, мы не можем сказать наверняка, в чём дело. Волшебница протягивает ему кубок, который стоял на тумбочке у кровати. — Но если его изменили, почему мой организм так отреагировал только сейчас? — Я могу лишь догадываться. Ваше сознание было в подвешенном состоянии. — В ответ на его явно недоуменный взгляд она добавляет: — Видимо, произошло что-то, что запустило механизм. Не знаю, правда. Так или иначе, воспоминание ваше. Мы побоялись менять его напрямую, опасаясь непредсказуемых побочных эффектов. Если бы мы знали, как именно была произведена замена, было бы с чем работать. Разумеется, есть шанс, что вы и так вспомните, но если вдруг захотите разобраться поскорее… — Она вкладывает ему в ладонь небольшую пробирку, очень похожую на те, что были в кабинете зельеварения. — Спасибо вам. — Что вы, это наша работа. Оливер едва не щёлкает себя по лбу, когда до него доходит, что вообще-то он пришёл в Мунго с конкретной целью. Он окликает целительницу, пока она не ушла: — Простите, мисс… Его собственные проблемы подождут.***
Встреча с целителем проходит… дерьмово. Даже не так себе или плохо, именно что дерьмово. Оливер тщательно описывал симптомы и течение болезни отца, но всё равно оказался не готов к тонне расплывчатых формулировок, которые проще было бы заменить лаконичным: «Его уже не спасти». Он выходит из Мунго. Запахивает пальто поплотнее, поправляет шарф. На небе ни единого облачка — природа будто смеётся ехидно над ним. А он чувствует себя развалиной. Папе помочь не может ничем, обратиться уже попросту не к кому. Ещё и этот приступ дурацкий, накрывший его ни с того ни с сего. Он не знает, как выгнать дурные мысли из головы. Впервые хочется закурить. Глупо, должно быть. Перед глазами тут же мелькнул Флинт. Курящий и растерянный чуточку Флинт, оградившийся от всех окружающих. Он сидел с сигаретой, не замечая никого вокруг. Откровенно наплевав тогда, что Филч или Снейп, или даже МакГонагалл поймают и устроят взбучку. Ему было побоку по одной простой причине: наказание за проступок было ничем по сравнению с тем, что тревожило тогда. Это так нелепо — то, что даже сейчас он думает о Флинте. Думает, прокручивает в голове, вспоминает… Воспоминания. Точно. Он сжимает пробирку в кармане и решает начать с этого. Иначе попросту рехнётся.***
«Омут памяти — редкий артефакт, который принадлежит сильному волшебнику и обычно хоронится вместе с ним. Иногда Омут является собственностью целого заведения: так, один такой находится в Школе чародейства и волшебства Хогвартс, и им поочерёдно пользовались волшебники и волшебницы, занимавшие пост директора». Он закрывает книжку и вздыхает. Одна идея круче другой. То ли сделать запрос в Министерство или что хуже, напрячь снова Гарри (он ему и так обязан), то ли попробовать договориться с МакГонагалл. Он планировал обойтись малой кровью и разрулить всё в больнице, но целительница отказалась наотрез вмешиваться в поломанное воспоминание и сказала, что всегда можно подождать, пока правда не откроется сама. «Никаких предсказаний и гарантий, мистер Вуд. Радуйтесь, что с вами всё хорошо». Надо навестить Фреда и Джорджа, думает Оливер. Развеется и, может, эти умники-изобретатели подкинут ему какую-никакую идейку.***
— Если тебе нужно попасть к МакГонагалл, попробуй уточнить у Невилла. Он там работает преподавателем травологии, — поясняет Фред. Не сказать, что его это удивило, — Лонгботтом таскался со странными уродливыми кактусами по школе, лихо швырялся растениями во время Битвы за Хогвартс и вообще, мог дать фору всем учащимся по части знаний в этой сфере. Ему решительно не нравится мысль о том, чтобы приплетать кого-то ещё. — Что ты, я сам свяжусь с ней. Так даже лучше. — Будешь ждать ещё, пока письмо придёт, — отмахивается Джордж. — Невилл должен сегодня зайти к нам по просьбе Джинни. А там решите с ним. Может, сразу отправитесь в Хогвартс. Думаю, наш чудесный директор будет рада увидеться с тобой. Оливер, никогда не считавший себя фаталистом, приходит к выводу, что это точно знак. Медлить не стоит, особенно если шанс сам плывёт к тебе в руки. Чем быстрее он выяснит, что к чему, тем лучше.***
Возвращаться в Хогвартс странно. Одновременно тепло и как-то не так. Он уже не мелкий пацан, рвущийся к полю с метлой наперевес, чтобы уделать Слизерин. Ладно, замечание про метлу не совсем справедливо, учитывая его неугасающий интерес к квиддичу. И всё же он больше не учится здесь, и ностальгия не накрывает — скорее мягко ложится на плечи и греет. Невилл вещает что-то о детишках, о том, каково работать с теми, кто раньше учил его самого. Он выглядит расслабленным и уверенным в себе — в нём ничего не осталось от краснеющего и заикающегося мальчишки. Оливер улыбается. Замечательно, что он нашёл себя. Они, конечно, не закадычные друзья, но и не чужие друг другу. — А ты как? — спрашивает Невилл, пока они идут к кабинету директора. — Покоряю вершины в спорте, — отзывается он со смешком. — Ещё не знаю, успешно ли. Но я стараюсь. Лонгботтом ободряюще хлопает его по плечу. — Ничего другого от тебя и не ожидал. Он называет пароль каменной горгулье, и они поднимаются по винтовой лестнице. — Добрый день, профессор. — Ах, Невилл, это вы. МакГонагалл отрывается от пергамента, откладывает перо и поднимает глаза. Уголки губ трогает искренняя, тёплая улыбка. — Профессор, рад видеть вас. — Взаимно, мистер Вуд. Может, расскажете, что привело вас сюда? — Скучал по родной школе. Или это недостаточно убедительно? — Не настолько, чтобы первым же делом отправляться ко мне. Ей не занимать проницательности. Ничего не меняется.***
Он отходит от Омута, пошатываясь. Ноги не держат. Мерлин. Мер-лин. Он дышит загнано, не в силах успокоить разогнавшееся сердце. Что это, мантикора его раздери, было? Он наивно надеялся на то, что поездка сюда внесёт ясность в происходящее, и неизвестность не будет его мучить больше. Теперь вопросов в разы больше. А за ними — непонимание. Почему он так с ним поступил?***
— Флинт, может, ты объяснишься? — шипит Оливер, влетая в магазин, хлопая дверью так сильно, что она чудом держится в петлях. Маркус непонимающе хмурится. Оливер подбегает к нему, перегибается за прилавок, наклоняется и целует. Всего лишь касание губ, пусть и злое, яростное. Всё ещё непонятно? Тебе всё ещё непонятно, м? — Ты не любил меня, чёрт бы тебя побрал! Ты не любил, раз влез в мою голову, не спросив. Маркус вздыхает. — Ты не понимаешь, — произносит еле слышно. — Я поступил опрометчиво, сглупил, не подумал. Мы друг другу были просто однокурсниками, и я… Оливер… Он трясёт головой энергично. Он так разъярён, что самому становится страшно. Маркус ёжится. Верно, он ведь никогда не видел его таким. Он прячет лицо в ладонях, не в силах больше выдерживать его пронзительный, укоризненный взгляд. — Я не маленький, чтобы меня защищать, я бы справился, — выпаливает он и осекается, понимая, что именно сказал. Война никуда не ушла, она всё ещё живёт в их сознании, и это не стереть. — Ты не имел права решать, — добавляет уже тише. — Я отдавал себе отчёт в последствиях. Знал, что ты взбесишься. Я корил себя. Винил за то, что поддался слабости, подставил тебя под удар. — Маркус вздрагивает при взгляде на него. — Это меня не оправдывает, не умаляет моей вины, но я считал, так будет правильнее. Оливер молчит. А лучше бы кричал, срывал глотку и выплёскивал негатив. Всё было бы лучше вязкой тишины, от которой его начинает мутить. — Всё верно. Вины твоей ничуть не меньше, — заключает он и направляется к выходу. — Но что если… Что, если я бы предпочёл помнить? Что, если бы я так и не вспомнил? Если бы это воспоминание осталось переделанным, таким, каким ты его оставил, а я… Что, если мне так и не представилось возможности снова увидеть тебя? Я хотел бы помнить… Он замолкает, понимая, что заканчивать фразу ему вовсе необязательно. «Я хотел бы помнить, что ты меня любил».***
> ты в порядке? > ты исчез, на звонки не отвечаешь, и я переживаю > да, ты имеешь полное право на меня обижаться, но, пожалуйста, скажи, что с тобой всё нормально Оливер отправляет «я в норме» и дрожащими пальцами выключает телефон. Он не может позволить себе думать об этом сейчас. Сжимает в руках клочок пергамента и растерянно смотрит на следы от чернил на руках. «Вчера папе резко стало хуже. Мы еле-еле успели. Миссис Дженкинс говорит, что ему осталось не больше недели. Сынок, приезжай, пожалуйста, поскорее». Шепчет заклинание, не обращая внимания на слёзы. Письмо рассыпается в пыль.