***
Мать написала, что отец окончательно переметнулся к пожирателям, приспешникам Тёмного Лорда. Маркус читал письмо, сжимал злосчастный клочок бумаги так сильно, что белели костяшки. Она сбивчиво упоминала, что готовится нечто ужасное, и это не пустые угрозы, не выдумки и не бред. Грядут мрачные, тяжёлые времена, и им нужно быть начеку. Им нужно быть готовыми. «Они могут выйти и на тебя, милый». Потрясающе. Это же нормально, да? Получать подобные письма от матери. Не те, где она по обыкновению спрашивала бы о том, как дела, нормально ли он кушает, готовится к экзаменам, или что ещё там интересует матерей. Маркус не знал. Ему всё это было с детства незнакомо. Между родителями никогда не наблюдалось пламенных чувств, он бы даже мог сказать, что они не переносили друг друга на дух, как будто мстили за нереализованные планы, мечты и стремления. Мать вышла замуж, когда ей было девятнадцать — сейчас он понимает: слишком рано. Её мнение не играло роли, важен был выгодный союз — честное слово, как в каком-то средневековье. Отец поддерживал иллюзию дружной, крепкой семьи, образцового брака, при этом имея любовниц на стороне. Недовольства, которые были у родителей, отразились и на нём. Нет, он был благодарен им за то, что никогда не выказывали неодобрения насчёт квиддича, не возражали против его увлечений, всё же справлялись о его здоровье, дарили подарки на праздники и всегда ждали его на каникулы. Однако тепла он не чувствовал, не было того самого сакрального и дорогого сердцу ощущения, что он приедет домой, что там ему будет спокойно. Они могут найти его. Он пытался унять дрожь. Направил палочку на лист, подождал, пока от него не останется ничего, кроме горстки пепла. Нужно было примириться с тем, что ближайшие несколько лет он проведёт в бегах. Он не позволит сделать выбор за него. Он никогда не стремился к уважению и любви отца. Так что он, в общем-то, ничего не терял.***
Из страха он совершил самую главную ошибку в своей жизни. Поддался чувствам, и вот к чему привела его импульсивность. Оливер ему больше не отвечал с того последнего, изрядно растревожившего его сообщения. Безликое, сухое «я в норме» взвинтило беспокойство до края. Спрашивать у Фреда и Джорджа, как там поживает Оливер, он не хотел. Прекрасно отдавал себе отчёт в том, что последуют вопросы, а пока он не готов ответить на них даже самому себе, что уж говорить о других людях. Оливер ему не отвечал, и, что хуже всего, Маркус считает, что получил по заслугам. Расплачивается за свою трусость, за нерешительность, за неспособность объяснить, признаться, быть максимально искренним, откровенным и поставить на кон то, что у них осталось после того неожиданного, перевернувшего всё с ног на голову поцелуя. Ехидный внутренний голос нашёптывает: «Ещё несколько дней тишины — и спасать уже нечего». И это лишь его вина. Ничья больше. На месте Вуда он бы не слушал, даже не тратился бы на скупые смс-ки. Он никогда не был злопамятным, но при внешней невозмутимости их с Оливером роднила порывистость, когда дело касалось личного. В школе он не нервничал перед экзаменами, перед матчами испытывал скорее привычное предвкушение, но Оливер… Моргана, стоило ему появиться на горизонте, он с энтузиазмом заядлого пиромана поджигал в нём то, о существовании чего он и не догадывался. Неизменно шёл до конца, упрямец, не желая мириться с полумерами. Поджог, пожар и непременно взрыв как кульминация, как апогей. Он зажигал его и горел сам, чертёнок. А Маркус играл свою роль, надеясь, что получается хоть немножечко убедительно, внутренне умирая, когда видел его подёрнутые возбуждённым блеском глаза, взъерошенные волосы и лёгкий румянец на скулах и шее. Картинка рисуется слишком ярко. Казалось бы, вот-вот — и можно дотронуться, ощутить под пальцами тепло его кожи и посмотреть на него, заранее обрекая себя на провал. Наверное, так сходят с ума. Когда предпочитают остаться в иллюзии, забивая на реальность. Убегают туда, спасаясь, вытягивая себя из топкого болота. (По правде, погрязая куда сильнее). Оливер не отвечал, и каждый день был мучением, потому что приостановить поток мыслей о нём Маркус так и не сумел. Перестать думать о нём значило бы то, что он готов поставить точку. Согласиться с тем, что это конец. Прошло больше пяти лет с тех пор, как Вуд впервые выбил почву у него из-под ног, а он так и не научился с этим справляться. Не научился жить без него. Маркус подходит к раковине и умывается ледяной водой. Если он продолжит в том же духе, то до коротания деньков в больничной палате в Мунго его отделяет всего ничего.***
— Люси, мне нужно заскочить к Фреду и Джорджу, они договорились по поводу крупного заказа для нас, я возьму у них контакты клиента, расспрошу, что к чему. — Конечно! Она улыбается, радуясь тому, что он просыпается и движется в правильном направлении, и пусть работа сейчас больше отвлечение. Он решил взять себя в руки, не перекладывая все дела на неё, этой линии и будет держаться. Если ориентир потерян, ничего не мешает установить новый. На улице непривычно солнечно и сухо для октября. Это немного поднимает ему настроение. За прилавком Фреда и Джорджа нет, в торговом зале тоже. Молодая волшебница с ярко-голубыми глазами, что кажутся ещё пронзительнее в сочетании с мантией цвета морской волны, тихо зовёт его, пока он рассматривает полки с разными диковинками: — Мистер Флинт, подождите немного, хорошо? Они скоро подойдут. Она улыбается чуть устало: наверняка, в «Вредилках» они все крутятся как белки в колесе, расслабляться некогда. — Разумеется. Спасибо, — смотрит на имя на бейдже и с секундной заминкой добавляет: — Сидни. Она уходит в другой зал, оставляя его одного. Он не совсем понимает, что им руководит, когда он начинает бесцельно слоняться по магазину, который за время общения с близнецами выучил вдоль и поперёк. Любопытство? Вряд ли. Скука? Желание хоть чем-нибудь занять себя вместо бесполезного, давящего ожидания? Уже ближе к правде. Гуляет туда-сюда, останавливаясь у лестницы, ведущей на второй этаж, к офису и небольшой комнатушке, где ребята частенько ночуют, задерживаясь после закрытия. Он прислушивается к шепоткам наверху. Внутренне проклинает себя за то, что никак не обозначает своё присутствие, поддаётся странному внутреннему импульсу остаться незамеченным. — Я разделяю беспокойство Оливера, Фред. Хорошо, что его идея выгорела… Правда, Флинт никогда не признается, но магазинчик для него чертовски важен. Гарри не до конца верил в то, что всё сработает, но отказать в помощи не мог. У Маркуса кипит мозг. Ему всё представляется чушью, отборнейшим бредом. Они болтают о Вуде? При чём здесь Поттер? Оливер беспокоился? Помощь? — Да, Фредди, — задумчиво тянет Джордж. — Оливер на него хорошо влияет, то-то Флинт и походит сейчас на призрака. Оливер куда-то запропастился, паршивец, и нам ничего не сказал даже. Гарри будет приятно узнать, что его усилия не напрасны. Рано делать преждевременные выводы, но всё налаживается. Я и представить не мог, что Вуд возьмётся за это с таким упорством. — Как раз от него и можно было ожидать чего-то подобного. Этот человек мучил нас подъёмами ни свет ни заря и занудными инструкциями перед каждой игрой. Его целеустремлённость не знает границ. — Но Флинт… Как всё изменилось. Они вечно пререкались, и сейчас такой поступок… Оливер его не просто выручил. — И не говори. Маркус приказывает себе двигаться. Ступает бесшумно. По дороге к выходу просит Сидни передать, что у него жутко разболелась голова, и он зайдёт позже. Холодный ветер бьёт в лицо, но он не может никак избавиться от ощущения, что внутри всё плавится. На удивление быстро он складывает два и два, припоминая настороженность Люси после внезапных проверок и остывших в своих подозрениях министерских крыс. Ну конечно. Вуд воспользовался связями и попросил Поттера об услуге. Всё так просто. Предельно. Зачем он это сделал? Почему не забил, как все остальные? Почему бросился его спасать, несмотря на запрет? Маркус же просил его не вмешиваться, не встревать, держаться подальше. Впрочем, когда это Вуд его слушал... Проклятье. Почему? Почему, чёрт бы его побрал? Что за мания геройствовать? Они уже давно не в школе. Чем продиктован его порыв? Он рискнул его расположением, чтобы изменить сложившуюся ситуацию. Всё правильно: из них двоих Оливер всегда был смелее. Не боялся проиграть, если чётко знал, зачем так поступает. Маркус смеётся, пока горло не начинает саднить. Накрапывает дождь, но он не сдвигается с места. Стоит посреди улицы и мокнет, наплевав на то, что простудится. Наверное, именно так сходят с ума. Этот умник переживал. Настолько, что тащился в Министерство, явно приговаривая, какой же Флинт придурок. Разве можно вдруг к нему охладеть? Боже, он так скучает. Он по нему так скучает.***
Проходит неделя. Каждый день для Маркуса тянется вечность. Казалось бы, хорошая возможность обо всём забыть, но не выходит. Оливер где-то далеко, что не избавляет его от каши в мозгах. Он пытается взять ситуацию под контроль. Разложить по полочкам. Трезво оценить информацию, которой он располагает. Оливер поручился за него перед Гарри, забил на все его предупреждения, покивав тогда для отвлечения внимания. Это было ещё до их поцелуя. До той вечеринки, после которой всё стремительно пошло под откос. Почему он сделал это? Из благих побуждений? Маркус с паникой осознаёт, что не так уж хорошо может вообразить, какие поступки в характере Оливера, а какие нет. Да, гриффиндорцы через одного страдают комплексом спасителя мира, но всё же… Они едва начали общаться после долгого перерыва и неожиданной встречи в Косом переулке. Встречи, поставившей крест на его жалких попытках абстрагироваться и не возвращаться. Вернее, делать вид, что он в норме, а не переживает одно и то же каждый день. Видит так ясно испуганный взгляд карих глаз напротив и дрожащим голосом признаётся ему, не задумываясь о том, что после будет жалеть, будет грызть себя и корить.***
Последние дни в Хогвартсе летели чудовищно быстро. Как раз тогда, когда ему больше всего хотелось задержать, продлить этот миг, они мчались со скоростью экспресса. Всего три дня — и ему придётся покинуть замок навстречу будущему, неопределённому и ужасающему. За столом Гриффиндора было как всегда шумно. После победы в Кубке школы они будто оживились, было что обсудить. Вуд сидел рядом с Поттером и вполголоса что-то тому доказывал. На лице ловца красно-золотых читалось недоумение, но Вуд был настойчив. Маркус улыбнулся: таких настырных ещё поискать надо. С каким-то щемящим чувством подумал, что теперь не выходит его не замечать. Нет, он делал это и раньше, конечно. Просто искал оправдания, отговорки, чтобы не признавать очевидное. Он всегда смотрел на него. Ещё когда они были мелкими, а Вуд впервые надел форму. Прошествовал по Большому залу с невероятно самодовольным видом. Маркус поставил ему подножку, и он упал. Слизеринский стол гоготал и отпускал колкости. Вуд поднялся, ничуть не смутившись. Мешкал всего мгновение, а потом зарядил ему по носу со всей дури. Они подрались тогда. Загремели к мадам Помфри и слушали её нудные поучения в больничном отсеке. Как-то на завтраке он увидел Оливера и понял, что не сможет больше. Не способен просто держать это в себе. Он не знал, что ждёт его впереди, но одно было очевидно: если он будет бежать, с Вудом ему уже не пересечься. Он старался не думать о том, что когда-нибудь жизнь расставит их по разные стороны — не как в школе, а по-настоящему. Сделает их не соперниками, а врагами. Заставит выбирать. Он надеялся, что этого не случится. — Ты чего пялишься на стол Гриффиндора? — Хиггс, как всегда, спрашивал невпопад. Он нахмурился, тронул его за плечо. — Ты что, уснул? Маркус с раздражением стряхнул его руку и ответил тихо: — Не твоё дело. — Как знаешь, — буркнул в ответ, не приставая больше. Отвязался — уже хорошо. А он поднялся и направился к столу львят. Подошёл к Оливеру и без лишних предисловий выпалил: — Вуд, на пару слов. Перси Уизли, сидевший рядом с ним, хмыкнул и уткнулся в книгу. Близнецы, болтавшие со своим другом, замолчали и насторожились. Вуд бегло оценил обстановку и кивнул. — Ладно, идём поговорим. Плёлся за ним, не вставляя никаких комментариев. Так на него непохоже. Непривычно до чесотки, до зуда под кожей. Маркус чувствовал его пытливый взгляд, старался не смотреть в ответ, потому что знал: тогда его невменяемая решимость испарится, исчезнет, и он уже не сможет. Он лишит себя хотя бы крошечного шанса попробовать. Всего секундной, эфемерной возможности, о которой прежде и мечтать не смел. Остановились недалеко от совятни. В это время там не было никого. — И зачем мы здесь? — спросил, скрестив руки на груди. Вот он. Этот требовательный тон, выводивший его из себя. Маркус вдруг осознал, что будет скучать. Ему будет не хватать его вспыльчивости, горящих глаз, привычки заводиться на ровном месте и втирать свою точку зрения как единственно верную. Чистый огонь. Живой, притягивающий, опасный. Ему казалось, после он просто-напросто замёрзнет. Без вспышек, без всплеска энергии, силы. Без Оливера. Ненормально испытывать острую потребность в том, кто никогда не ответит взаимностью. Ненормально начать тосковать до непосредственного расставания, скучать в тот момент, когда он рядом, он близко. — Просто послушай меня. Иначе я не решусь. Кивок в ответ. На удивление покладистый, мягкий. Сердце вновь сбилось с ритма, зачастило от этой покорности. — Я знаю, что не имею никакого права вываливать это на тебя, но, кажется, я больше не смогу держать это в себе, — он шептал тихо, будто боялся повысить голос, озвучить всё это громче. Иллюзия безопасности, когда открываешь душу. — Я люблю тебя. Понимаешь, Оливер? Его глаза распахнулись. Такие открытые, ищущие жадно ответ. Выражающие целый спектр эмоций, от которых голова тут же закружилась, а внутренности рвануло крюком. — Ты не должен, я и не требую ничего, я просто… Рывком — к себе. Губами поймать его вздох. Рехнуться. Поехать крышей. От того, что это реальность. Заставить себя оторваться и почти умереть от него, запыхавшегося, такого потрясающего. «Они могут выйти на тебя. Они не станут растрачивать такой кадр», — слова, всплывшие в голове, оглушили. Мерлин, чем он думал, когда только что провернул всё это? Он не думал, в том-то и дело. Мозги отключились, и он впал транс, в невменяемое состояние. Теперь пугало не то, что он сам был в опасности. Своим опрометчивым поступком он подставил Оливера. Подверг его опасности. Если бы он не знал о его чувствах, этим не смогли бы воспользоваться, обернуть против него. Он не стал бы полагаться на везение. Это было бы несправедливо, эгоистично. — Маркус, я… Он теребил воротник рубашки, и ему не нужно было что-то объяснять. Он и так отдавал себе отчёт в том, что это всё не взаимно. Никогда не было взаимным. И в его радужках расплавлено сожаление и сочувствие. Оливер не из тех, кто будет играть чувствами других. Как ни странно, эта черта заставила Маркуса упасть ещё глубже. Влюбиться сильнее, если это вообще возможно. «Они выйдут на тебя». Если бы только дело было в нём. Видел Мерлин, он не хотел. Он никогда бы не… Но пока не поздно, он обязан был исправить ошибку, допущенную им в порыве эмоций. Он должен был. Он не мог ставить его под удар. Оливер не заслуживал этого. Он сморгнул слёзы, достал палочку. Глаза жгло непонимание Вуда. Было больно смотреть. Он подавил вопль, сидевший внутри, и прошептал заклинание, думая об этом конкретном воспоминании, которое через пару секунд перепишет историю. Так лучше для него. Он заслуживал большего. Его — нет. И даже если когда-нибудь судьба столкнёт их вновь, Маркус уверен: Оливер не переступит через это. Не из тех, кто простит то, что решение приняли за него. Изысканная пытка — пытаться что-то исправить и вместе с тем рубить на корню.***
Маркус всегда был одиночкой. Он не мог похвастать лучшими друзьями, за семь лет обучения он особо не сблизился ни с кем, однокурсники для него были не более чем приятелями, и такой расклад всегда его устраивал. После того, как Кеннет окончательно выбрал сторону Тёмного Лорда, он убедился, что так безопаснее: чем меньше ниточек ведёт от него к другим людям, тем лучше. Он держался в стороне, а Вуд сломал его. Вуд перечеркнул всё словно нехотя, не напрягаясь, не догадываясь даже, что сделал. Маркус помнит, как ненавидел себя после. Ненависть никуда не испарилась, быть может, поутихла со временем, но не исчезла. Он ненавидел себя за то, что вспылил. То, что он открылся, вот так безрассудно, его не заботило. Он банально не мог смотреть Оливеру в глаза после произошедшего. Несколько дней, оставшихся до отъезда из Хогвартса, он избегал любой компании. Не пошёл на грандиозную вечеринку по поводу выпуска из школы из страха пересечься с Вудом и позволить вине заглотить его целиком. Совесть не то чтобы церемонилась, оттяпывая от него кусок за куском. Вполне достаточно было того, что ему стали сниться кошмары. И в каждом из них с Оливером случались страшные вещи. Он не мог сказать точно, какие, но ощущение смерти, обдающей кости ледяным зловонным дыханием, не покидало его вплоть до восхода солнца. Маркус отвлекается на посторонний шум — он противно долбит по ушам. Кто-то зажимает звонок, как будто висит на нём. Он направляется к двери, не испытывая ни малейшего желания разбираться с дотошной миссис Джонс этажом выше: у старушки был чертовски чуткий слух, а в придачу к дурному характеру комбинация просто убийственная. — Кто там? Ну прекратите уже, — ворчит он, нажимая на ручку. Замирает, не в силах поверить своим глазам. Он уже всё, да, безнадёжен? Он чокнулся? Иного объяснения нет. Маркус бережно снимает руку Оливера со звонка и притягивает его к себе, понимая, что он явно в неадеквате. У него такие холодные пальцы, пресвятой Салазар, а ещё расстёгнута куртка. Идиот, заболеет же. Оливер не сопротивляется. Что-то едва слышно бормочет — Маркус разбирает не сразу. — Мне некуда идти… можно, я останусь?.. Я просто… Марк, не прогоняй. Вуд его убивает. У него опухли глаза, по щекам текут слёзы, и от этого у Маркуса давит в груди. Оливер вдруг с небывалым остервенением цепляется за плечи и шепчет лихорадочно: — Не гони, я прошу… Мой отец, он… У него не хватает духу сказать то, что и так повисает между строк, и поэтому он спешит его успокоить: — Тише, я же здесь… — уверяет он и гладит его по голове, как маленького ребёнка. — Тише, Оливер, всё потом. Его трясёт от осознания, что пока он тонул в своих заморочках, Вуд переживал такое. Его трясёт, но он должен быть сильным сейчас. Он разувает, раздевает Оливера, прикусывая губу до крови и приказывая себе не раскисать. Ведёт в спальню. Усаживает на кровать, идёт к шкафу, чтобы достать ему сменную одежду, как его хватают за руку. — Не уходи. У Оливера в глазах такой неподдельный, живой страх, и Маркус поворачивается. Садится на корточки перед ним и мягко, ласково отвечает: — Я никуда не денусь, мне просто нужно дать тебе футболку, штаны или что-то в этом роде. Я здесь, — повторяет он, сжимая его руку и легонько поглаживая её. Вуд кивает и отпускает. Маркус роется в шкафу и возвращается, думая, как же больно видеть его беспомощным и разбитым. — Оденешься сам? — уточняет он. — Я пока застелю свежую постель. Оливер молчит. Кивает и выполняет всё на автомате. У Маркуса дрожат руки, но он не даёт себе расклеиться. Оливер пришёл к нему. Он на него рассчитывает. Он ему доверился и пришёл. — Марк, — раздаётся раздавленно позади него. — Ты не останешься? — робко спрашивает и показывает на кровать. А затем отводит взгляд, словно смутившись. — Конечно. Неужели возможно иначе? Оливер устраивается чётко на своей половине, не решаясь влезть в его личное пространство. Маркус вздыхает и бурчит: — Ты же замёрз совсем. Двигайся ко мне. Ну же, Вуд, я тебя не съем, — вяло шутит он, не представляя, как убедить его. Похоже, это срабатывает. Оливер устраивает голову у него на груди и обнимает в поисках тепла. Он продрог, пока шёл сюда. Маркус игнорирует колотящееся сердце и приговаривает: — Не бойся, я с тобой. Спи. Спи, Олли. Неуместное «Олли» срывается с губ, хотя в таком состоянии Оливер вряд ли заметил что-то. Он постепенно затихает и проваливается в сон, обнимая ещё крепче. Словно ему жизненно необходимо за что-то уцепиться.***
Маркус просыпается посреди ночи. Оливер мерно сопит, и это хороший знак — истощать сейчас себя ещё и физически было бы не лучшей идеей. Встаёт осторожно, отстраняя руку Вуда: он так и спал на нём, не сдвигался с места, словно боялся, что он уйдёт, и эта потребность не отпускать была куда сильнее, чем все остальные «но», которые могли бы направить его к кому-то другому. Он идёт на кухню и достаёт из верхнего шкафчика пачку сигарет. Он не курил целую вечность, можно было бы даже сказать, что бросил, если бы не баловался время от времени в период головняка на работе или недавних зависаний в Министерстве. Врать себе бессмысленно: он рад, что Оливер ищет поддержки у него после молчания, вот только повод донельзя печальный, и уж лучше бы этого никогда не случалось. Лучше бы он никогда не видел бледного, как сама смерть, Оливера, трясущегося, плачущего и не видящего ничего перед собой. Лучше бы он по-прежнему игнорировал, и одной потерей в его жизни было бы меньше. И всё же… он пришёл. Это вселяет веру, что не всё потеряно. Однако сейчас его волнует другое: как подарить надежду Вуду. Помочь, поддержать и сделать так, чтобы он поверил: жизнь не заканчивается на этом, и рано или поздно боль утихнет. Должно быть, их отношения с родителями куда более тёплые, и это то, что не находит никакого отклика в Маркусе — ему ведь это неведомо. Он ловит себя на мысли, что представить Вуда, проводящего время со своим отцом и матерью, проще простого. Родные его наверняка любят, ждут и поддерживают. Он сидит на кухне, пытаясь успокоиться. Безуспешно. Мозг сам проводит параллели, сравнивает, анализирует, подкидывает неприятные воспоминания, болезненные где-то. Только этого сейчас не хватало. — Ты здесь? — почти беззвучно, робко. Маркус вздрагивает. Тушит сигарету и переводит взгляд на Оливера, застывшего в дверях. — Да, я… проснулся среди ночи, поддаюсь вот пагубным привычкам, — объясняет он, показывая на пепельницу. — А я проснулся, потому что тебя нет, — просто отвечает Вуд, и это признание режет его без ножа. Вышибает из него дух. И причина вовсе не в том, что эти слова могут намекать на нечто большее. Пресвятой Салазар, в них столько боли, что она волной накрывает его. И он чувствует себя виноватым. За то, что оставил его, пусть и ненадолго. — Нет, ты не подумай, просто мне кажется, я не усну теперь… холодно, и в голову лезет всякая дрянь. Он подходит к Оливеру, осторожно касается его плеча. — Солнце взойдёт ещё нескоро, нам лучше вздремнуть. Вуд подчиняется беспрекословно. Маркусу в самом деле больно дышать, когда он слышит его всхлипы во сне. «В голову лезет всякая дрянь». Ему ли не знать, каково это. — Я не оставлю тебя, обещаю. Ни за что не оставлю, — шепчет он и вскоре сам засыпает.