Стать твоей слабостью

      Красное зарево постепенно скрывающегося за линией горизонта солнца, окрасившего хаотично раскиданные по небу облака в спектр розово-фиолетовых оттенков, ласкает последними лучами верхушки небоскребов с панорамными окнами. Непривычная для апреля аномальная теплота сменяется легким вечерним ветерком. В лучах заката Москва выглядит особенно прекрасной. Ярко-золотые переливающиеся купола храмов и зеркальные стены высотных зданий отражают солнечный свет, превращая его в слепящий глаза блеск. Небо кажется бескрайним и порождает в душе чувства вольности и свободы. Воздух будто становится каким-то особенно прозрачным и кристально чистым. Хочется дышать. Вдыхать эти прекрасные мгновения полной грудью, наполняя свою душу вдохновением.       Проезжая часть переполнена машинами, тротуары — пешеходами. Люди спешат с работы, стараясь побыстрее растолкать окружающих локтями, дабы первыми прийти к своей конечной цели — добраться домой. Мало кто пробует хоть на секунду оторвать глаза от экрана мобильного или же от собственной обуви и поднять голову вверх. Мало кто замечает невообразимую эстетичность закатного неба. Для большей части населения столицы этот день так и останется абсолютно неприметным, не выделяющимся на фоне остальных однотипных будней, а может, и вовсе за ненадобностью сотрется из памяти.       Но обязательно найдутся и те, для кого сегодняшний день станет решающим, переломным моментом и кардинально изменит будущее, перенаправив жизненное русло совсем в иную сторону.       — Это второй сезон шоу «Песни», последний день кастингов! Поехали, начинай! — живо восклицает Павел, удобнее обустраиваясь за своей тумбой с правой стороны от сцены.       Переплетенные меж собою золотые нити на большом экране позади сцены извиваются шаловливым ручейком, когда тонкие умелые пальцы мягко, но настойчиво касаются белых клавиш.       Студия погружается в полнейшую тишину, нарушаемую лишь гулкими звуками игры кончиков пальцев, прогуливающихся по малой и большой октавам. Слушателям с головой хватает тех нескольких секунд, которые музыкант отводит им для погружения в лирико-романтическую атмосферу, прежде чем в волну инструментальной музыки выверенным плавным нырком вплетается вкрадчивый баритон.       Пришедшие на съемки люди ерзают на креслах, на подсознательном уровне стремятся податься корпусом вперед, дабы оказаться хотя бы на несколько дециметров ближе к исполнителю за роялем, и затаивают дыхание. Песня в считанные секунды овладевает все большим и большим количеством сердец, безболезненно проникает тончайшими иглами под кожу и буквально нанизывает четырехкамерные органы на себя, безвозвратно влюбляя зрителей в мелодию, глубокие слова, осмысливать которые придется не день и не два, чтобы докопаться до самой их сути, и, наконец, молодого музыканта, с этой минуты обреченного на неминуемую славу.       Черный лакированный рояль издает два прощальных аккорда и затихает, оставляя зал на секунду в тишине.       В следующее мгновение правая и левая панели с задней стороны сцены едва ли не синхронно одна за другой вспыхивают торжественным белым светом, и эта вспышка сопровождается коротким бойким звуком, означающим, что молодой человек за роялем только что успешно преодолел этап кастингов.       Затененная часть студии взрывается высокими девичьими криками восторга и аплодисментами, даже на лицах бесстрастных продюсеров просматривается почти неприкрытая заинтересованность.       Но, в отличие от других конкурсантов, сумевших добиться подобной реакции, скромный долговязый парнишка, только что буквально разорвавший зрительный зал, удивляет поразительным самоконтролем и лишь отпускает губы растянуться в выдержанной улыбке, когда выходит в центр сцены.       — Антон Шастун, — Василий на мгновение опускает глаза вниз, на анкету, дабы свериться, что молодого исполнителя зовут именно так, как он его овеличал.       Звукооператор быстро реагирует на голос Вакуленко и приглушает отбивку, выставляя звук на минимальный уровень, чтобы не погружать студию в совсем уж гробовую тишину, но и дать продюсеру спокойно, не повышая тона, высказать свое мнение.       По добрым морщинкам в уголках глаз и чуть приподнятым краешкам губ можно понять, что Баста настроен на похвалу, а не на критику, поэтому сейчас самое время лишь расслабиться и с гордостью за себя выслушать одобрение собственных таланта и труда.       — Я думаю, тут и какие-либо слова будут лишними: все и без того видно по реакции зала…       — И по вашим с Тимати сердечкам вместо глаз, — вставляет свое слово Воля, подносит руки к лицу и жестами изображает, как бы выглядела подобная мутация на человеческом лице.       — И по ним тоже, — снисходительно кивает Вакуленко и вновь обращается к певцу: — В твоей анкете сказано, что у тебя написано более двадцати авторских песен, а это уже является твоим главным достоинством перед участниками, пришедшими на проект с каверами. Я уже вижу, как вот эти все девчонки, — продюсер, не оборачиваясь, обводит широким жестом рук сидящих позади него зрителей — а вернее, в большинстве своем, именно зрительниц, — ставят эту песню на повтор тысячу и один раз, выучивают слова наизусть, и на звонок ее, и на будильник… — перечисляет он, загибая пальцы. — А главное, ждут новых композиций, которые ты будешь обязан нам преподнести в следующих этапах, — отбивка становится громче, из зала снова раздается хоровое восторженное «у-у-у!».       — Соглашусь с Васей: на данный момент ты один из тех участников, которые с первых секунд своего выступления забирают себе всю любовь и признание зрителя, — говорит Тимур, и неоспоримым подтверждением его слов становятся женские крики за его спиной. — За эти две минуты ты сделал очень и очень многое, с низкого старта вырвался вперед, проявил себя, зарекомендовал, сходу продемонстрировал все свои достоинства, поэтому теперь твоя задача заключается только в том, чтобы не уронить эту планку и не дать себя обогнать, окей?       — Конечно, — Антон подносит микрофон к губам, коих касается легкая улыбка.       — Пропустили, оценили, расхвалили — что еще нужно молодому исполнителю, прошедшему во второй этап шоу «Песни»? — вступает в разговор Павел. — Ты уже влюбил в себя тысячи девушек по ту сторону экранов, осталось только не разочаровать их в следующем этапе. А теперь скорее беги к остальным, делай новую музыку, пиши, сочиняй, твори, ждем тебя в этапе «Отборов»!       Шастун благодарит продюсеров, непоколебимо, абсолютно безбоязливо пожимает руку ведущему и напоследок салютует зрителям высоко задранной вверх рукой.       — Это бесспорное «да», — доносится до уже заворачивающего за кулисы Антона начало обращенной к камере речи Вакуленко, слушать которую парень даже не видит смысла, поскольку знает: восторг, восторг, восторг и еще раз восторг — вот они, ответные на его выступление эмоции.       Соучастники проекта — а теперь уже и его будущие конкуренты в борьбе за главный приз, — а также еще непобывавшие там, на большой сцене, но тоже претендующие на прохождение в следующий этап конкурсанты и Екатерина Варнава во главе всей этой ватаги встречают Шастуна радостными объятиями, возгласами и улыбками; девушки стремятся чмокнуть в щеку и как-то выделиться, чтобы, возможно, запомниться среди остальных; парни дружески похлопывают по плечу.       Разлюбезничавшись с каждой и каждым, дав мини-интервью в подставленный микрофон и наконец выбившись из оцепивших уз всеобщего обращенного на него внимания, Антон выискивает глазами пустующий пуфик и приземляется на него, тем временем отвинчивая крышку бутылки воды, которую кто-то из ответственного за комфорт участников персонала вручил ему сразу по возвращении со сцены.       Начинающие певцы, чьи выступления транслируются в прямом эфире на широкоформатном плазменном телевизоре, сменяют один другого, получая от публики либо ликование, либо сопереживание после вынесения вердикта продюсеров. Через их глаза без труда выявляется страх, а то и дело подгибающиеся во время ходьбы колени выдают волнение.       Ведущая эмоция каждого из этих людей — шок от масштабов сцены и камер, материалы с которых буквально через несколько дней покажут на федеральном канале. Внимание многотысячной аудитории теле- и «живых» зрителей, невозможность оступиться, вероятность известности и узнаваемости на улицах — сковывают конечности, делая из прямоходящих людей зашуганных цирковых собачек, будто из-под палки неловко ступающих на задних лапках.       Приятно любоваться, как представление о количестве наблюдающих за их выступлением приводит конкурсантов в ступор и оцепенение, пугает и будоражит кровь в жилах, в то время как тебе самому это чувство доставляет лишь животный кайф.       Быть смелым, ярким, выделяющимся, лучшим — давно вошло в привычку.       Нет-нет, не подумайте, что вкупе с любовью находиться в центре внимания в шастунской душе имеют место такие качества как высокомерие, пренебрежительность и заносчивость.       Антон никогда не отличался излишней самовлюбленностью и не ставил себя выше других. Напротив, этот долговязый мальчишка — существует такой особенный тип людей, которых благодаря их врожденной неугасающей душевной юности так и хочется называть мальчишками и девчонками, невзирая на то, что многие из них давно разменяли второй, а то и третий десяток, и Шаст как никто другой вписывается в эту категорию — всегда слыл самым дружелюбным и добродушным оптимистом в своих кругах. С ранних лет он привязал к себе ярлык человека открытого для новых идей, социально активного и целеустремленного — потому что ему была симпатична идея являться таковым, — а уже вместе с ним пришли и привычка всегда добиваться своего максимума, и стремление прыгнуть выше, и самоуверенность, и адекватное отношение к восхищенным взглядам со стороны.       Говоря простым языком, Шастуну нравилось делать то, что ему нравится, поэтому он делал это с удовольствием и на высшем уровне, чем без труда заслуживал признание окружающих.       Находиться в центре внимания Антон любил с детства. Еще в ясельной группе детского сада, когда остальная ребятня во время утренников жалась друг к дружке, словно продрогшие под проливным дождем воробьи, этот симпатичный мальчонка мало того, что никогда не стеснялся с выражением и энтузиазмом рассказывать перед гостями-родителями длинные стихи или петь детские песни, так вдобавок еще и эмоционально жестикулировал — для усиления эффекта, так сказать, — а от обращенных на него и только на него увлеченных взглядов не только не сбивался, а еще и распалялся лишь сильнее.       В школе одним из первых вызывался участвовать в КВН-е и других развлекательных мероприятиях и даже в институте находил время, чтобы оставаться главным заводилой.       Его главной чертой была гиперактивность, а так как неимоверное количество нерастрачиваемой энергии все равно нужно было куда-то девать, родители приняли решение отдать сына в музыкальную школу и не прогадали.       Несложно догадаться, что и у девушек такой завидный молодой сердцеед всегда пользовался большой популярностью, однако перед чужими симпатиями был крайне устойчив, да и особой влюбчивости за собою никогда не замечал, а потому запудриванием мозгов бедным втрескавшимся дамам на досуге не занимался, чем, впрочем, нравился им еще больше.       Да и шансов кому-то не понравиться у Шастуна почти не было.       Внешность Антона просто не позволяла не обратить на него внимание: чего стоит хотя бы рост под два метра, благодаря которому парень всегда выделяется из общей массы высокой башней, и мимо него пройдешь — хочешь не хочешь, а все равно обернешься да посмотришь, кто это там такой небоскреб. А там уж и на привлекательные черты лица, которыми парня матушка-природа тоже не обделила, наткнешься и совсем пойдешь ко дну, утонув в двух болотистых омутах.       Обладал молодой исполнитель и еще одной чертой, к которой ну просто никак невозможно было остаться равнодушным — это его поразительная способность быть очаровательным милахой и бородатым бруталом в одном флаконе, то есть сочетать в себе обе крайности и сводить с ума как любительниц пай-мальчиков, так и девиц, падких на мужчин, пышущих тестостероном.       Прибавьте к цепляющим внешним данным редкостный музыкальный талант, страсть к покорению новых высот, способность поддержать любую беседу, воспитанность и коммуникабельность и получите будущего кумира тысяч женских сердец, процесс становления которым был запущен, как только Антон Шастун ступил на большую сцену.       И, казалось бы, такой парень хоть куда должен — оправдывая свою фамилию — целыми днями только и делать, что шастать по девчонкам, или же, напротив, иметь постоянную пару и после расставания получать всего пару часов на то, чтобы побыть свободным, прежде чем заиметь новую пассию, однако…       Однако.       За свои двадцать с небольшим Антон до сих пор был знаком со светлыми чувствами разве что только по книжкам, в то время как бывшие одноклассники и нынешние однокурсники уже успели по два раза пожениться, развестись и даже отдать народившееся потомство в детские сады.       «Да как-то не срослось» — перед мамой, перед знакомыми, перед самим собой, в конце концов, парень всегда отмахивался при помощи этой фразы. Поначалу даже прокатывало, пока в числе тех, с кем не срослось, были только Нина и Ира, но когда к ним добавились Вика, Эвелина, Аня, Катя и Марго, верить в банальщину про «не сошлись характерами» стало западло даже самому Шастуну.       Все эти девушки были Антону приятны, но ни одну из них по-настоящему он не любил.       На фоне ровесников, поперевстречавшихся между собой еще в раннем переходном возрасте, парень всегда считал себя белой вороной. Черствой, толстокожей вороной, чьи перья белоснежного цвета, а температура в сердце под стать ледяной глыбе.       Искать утешения не пришлось — оно нашлось само, придя однажды в виде вдохновения. Именно в тот день Антон впервые посмотрел на пылящееся в дальней комнате пианино под иным углом, не как на орудие пыток бедных учеников музыкальной школы, а как на способ самовыражения наболевшего посредством музыки.       По иронии судьбы все песни авторства Шастуна поголовно были написаны в жанре любовной лирики, что делало начинающего исполнителя так называемым сапожником без сапог.       Перебирая длинными пальцами клавиши, Антон описывал светлые чувства так, какими они ему представлялись; так, как умел. И выходило, надо сказать, очень неплохо.       Юный музыкант тайно мечтал, как однажды он сможет писать песни не в пустоту, не для абстрактного слушателя, а адресовывая кому-то одному, кому-то нужному и очень-очень важному, чтобы до дрожи, учащенного биения сердца и тянущего чувства в груди у обоих.       Постепенно сочинение песен стало само по себе приносить удовольствие, и теперь музыка превратилась из хобби в каждодневный ритуал, смысл жизни, незаменимую и ни с чем несравнимую дозу кайфа.       Студент нашел в ней свое призвание и отвлечение от грызущих проблем. И всякий раз, когда суровая реальность начинала слишком сильно придавливать глотку, Шастуну было достаточно лишь погрузиться в свой особый музыкальный мир, чтобы впасть в Нирвану.       Антон жил музыкой. И зная, что в ней можно найти свое спасение, отчаянно хотел дарить свои песни другим людям, чтобы, возможно, точно так же дать кому-то надежду.       И вот она — большая сцена. Антон грезил о ней в своих снах.       Придя на песенный телепроект, Шастун заведомо не собирался гнаться за популярностью, не претендовал на крупную призовую сумму на банковской карте, а просто хотел показать свое творчество людям… и, если очень повезет, найти того, кто сумел бы прочитать истинный смысл его песен между строк и, быть может, понять как никто другой.       Весь оставшийся съемочный день Антону, прошедшему кастинг одним из первых, предстояло просто смотреть выступления других ребят и ни о чем не волноваться. Перезнакомиться со своими соучастниками проекта парень успел еще в самом начале дня, поскольку кипучая общительность ни в коем случае не позволяла затягивать с этим делом. Поэтому незанятого и уже расслабившегося паренька, чье лицо гарантированно запомнилось по крайней мере половине публики, быстренько утащили сниматься в рекламе каких-то лекарств от боли в горле и снеков.       Однако много времени этот процесс не занял, и столь долгое пребывание на съемках начало утомлять, поэтому к вечеру вокалист изрядно подустал и теперь просто сидел на пуфике, широко расставив ноги, уперев локти в колени и сцепив руки в замок, и бездумно пялился в экран напротив.       Последней участницей на сегодня стала миниатюрная девушка с яркими рыжими волосами и в летящем цветочном платьице. Зрителям ее выступление понравилось так же, как и продюсерам, поэтому прелестную красавицу без лишних вопросов пропустили в следующий этап.       — На сегодня все! — доносится, на удивление, такой же бодрый, как и в начале съемочного дня, голос Паши из широкоформатной плазмы.       Дымка прострации рассеивается, когда сквозь прочную броню беспамятства, разделяющую подсознание и реальный мир, пробивается невразумительный шум, постепенно становится все яснее и четче и в конце концов оказывается неким переполохом у входа в штаб.       Едва-едва очухавшийся от забвения Антон олицетворяет собою облик человека «разумного, но нихуя непонимающего», когда выглядывает на столпившихся у входа конкурсантов, и решает подойти ближе, чтобы вникнуть в ситуацию.       Но стоит Шастуну подняться на ноги и сделать шаг по направлению к сгрудившимся у входа участникам шоу, как вдруг мрачная высокая фигура отделяется от остальной массы и вихрем проносится мимо, сильно задев не успевшего увернуться парня плечом.       — Эй, полегче! — возмущенно восклицает Антон, чуть пошатнувшись от столкновения, и оборачивается вслед хаму, не удосужившемуся даже извиниться. — Это еще что за фрукт? — вперив взгляд в поворот, за которым скрылся странный персонаж, недоуменно хмурится молодой исполнитель. Но слова улетают в никуда, то ли потому что парень произнес их слишком тихо, то ли потому что никто вокруг точно так же не знает ответа.       — Нужно ему помочь выкрутиться, а то ведь они его и слушать не согласятся, — ойкает Катя Варнава и, стуча каблучками по полу, пускается вдогонку, пока этот шустрый наглец еще не ушел слишком далеко. Так как ведущая, судя по всему, была единственной, кто хоть что-то успел понять, все, что остается Шастуну, — это последовать примеру остальных вокалистов, задрать голову и уставиться на экран, транслирующий происходящее на сцене.       — На этом этап кастингов окончен, и мы… — Павел отвлекается на помеху слева и обрывает речь на полуслове, устремляя взгляд куда-то в сторону.       Трансляция переключается на другую камеру, и крупный план ведущего сменяется изображением сцены издалека. Антон скрещивает руки на груди, наклоняет голову набок, подобно озадаченному щенку, и сводит брови к переносице.       Оператор снова переводит камеру и теперь останавливает ее на оказавшейся на сцене Варнаве и том самом высоком брюнете, которого девушка вывела за руку, как ребенка, и по-прежнему не собиралась отпускать.       — Вася, Тимур, подождите! — привлекает к себе внимание ведущая, протягивая вперед свободную руку с растопыренными пальцами, этим жестом призывая продюсеров остановиться и не вставать со своих кресел. — Прослушайте, пожалуйста, парня, у него рейс на самолет задержали, так что он еще час назад даже в Москве не был. Только прилетел.       Баста складывает руки в замок на столе и окидывает вокалиста скептическим взглядом. Тимати копирует его взгляд, медленно натягивает майку пониже и поворачивает голову на Вакуленко, а затем обратно, на опоздавшего участника.       — Как твое имя? — интересуется продюсер лейбла Black Star интонацией, заведомо не предвещающей ничего хорошего.       Павел, быстро сориентировавшись, через Екатерину передает молодому исполнителю микрофон.       На этот раз крупным планом оператор берет лицо музыканта, наконец предоставляя находящимся в штабе конкурсантам возможность как следует рассмотреть его внешность.       — Смазливенький, — в практически полнейшей тишине говорит девушка в косухе и с дерзким ярким макияжем — вроде бы она представлялась Женей, но каждого в такой толпище не упомнишь.       Антон фыркает, поскольку ну с языка же сорвала.       Первой мыслью, которая пришла в голову, когда парень появился перед объективом, стало сравнение его с лисицей. Да-да, именно с такой классической фольклорной плутовкой.       Черты лица будто бы нарочно сделаны острыми, как бы являясь броским предупреждением, что с их обладателем следует быть предельно осторожным и держать ухо востро — напорешься на хитрую уловку, словно на заточенный кортик. Задорно вздернутый нос и небрежно спадающая на лоб челка придают внешности немного ребячества, а глаза… неестественно насыщенного голубого цвета глаза вносят в образ особенную перчинку, становясь уникальной, неповторимой изюминкой.       Наверное, именно такие — и только такие — глаза можно сравнить с небом, при этом не солгав.       Антон вдавливает подбородок в шею и несильно мотает головой в попытке очухаться от странных мыслей. Что за бред вообще? Тоже мне, не хватало еще начать у себя в башке поэтичными фразами о каком-то мужике базарить.       — Я Арсений Попов, — отвечает исполнитель и медленным движением руки, в которой зажат микрофон, убирает с глаз мешающую челку.       — Арсений, — повторяет за ним Юнусов, — я не собираюсь отчитывать тебя, как малолетку, но думаю, ты должен понимать, что своим опозданием спровоцировал к себе особо пристальное внимание, причем в первую очередь именно наше с Бастой, а значит, требования к твоему выступлению автоматом возрастают с вот такого уровня, — рэпер показывает рукой сначала небольшое расстояние, отмеренное от поверхности стола, а затем поднимает руку на значительную высоту, тем временем продолжая: — До такого. Следовательно, теперь ты с самого начала должен взять высоту не ниже данной, — певец кивает, поджимает губы и сглатывает. — Ты пришел с авторской песней? — продюсер опускает глаза на электронную анкету и тщательно изучает информацию об участнике.       — Да, — отвечает парень, а затем вдруг растягивает губы в почти надменной ухмылке и гораздо бодрее добавляет: — Тимур Ильдарович, Василий Михайлович, поверьте мне, я сумею настолько вам понравиться, что еще на бис попросите.       — Достаточно громкое заявление, — вскидывает брови Тимати, стараясь придать голосу серьезности, но вместо этого интонация выходит откровенно заинтригованной, а губы так и норовят растянуться в улыбке. — После такого ты должен не просто хорошо спеть, а устроить здесь такой взрыв, поразить нас настолько, чтобы ни у меня, ни у Васи не осталось и тени сомнения, что тебя нужно брать дальше. Стало даже интересно посмотреть на это.       Темные глаза Юнусова, даже будучи скрытыми под темными очками, ломают всю показную строгость и с потрохами выдают его истинный настрой по отношению к вокалисту.       Подхалимничает, засранец, ну видно же. Берет дерзостью и обаянием, ворует чужое внимание и прячет во внутренний карман, заставляя последовать за собой, чтобы увидеть, что же будет дальше. Его мимика и слова буквально пылают нахальной самоуверенностью, с ходу бросаясь в глаза ярким пятном и оседая где-то внутри.       Такие люди не привыкли сдаваться, они идут напролом, ва-банк, до грани и даже за грань. Это та категория людей, что покоряют вершины, ломают стены головами, а не головы об стены.       Такие артисты запоминаются моментально. Быстрее и легче остальных — они юрким ужом проскальзывают под ребра и туго обвивают их, они преуспевают и здесь.       Такие артисты нужны процветающему проекту, где рождается новая, крутая, цепляющая музыка. Такие артисты заставляют целые стадионы подпевать, кричать и размахивать разноцветными плакатами.       Именно такие артисты становятся кумирами, чьими фотографиями молодые девчонки с пола до потолка завешивают стены в комнатах. Именно такие артисты завоевывают особую любовь публики.       — Будет сделано. Только прежде чем я начну, можно осуществить одну мою маленькую просьбу? Это необходимо для выступления, — вскинув руку указательным пальцем кверху, со светлейшей из всех возможных улыбкой любопытствует Арсений.       — Да дерзай уже, — усмехается Вакуленко, поражаясь наглости и бесстрашию конкурсанта и одновременно с тем с неприкрытым интересом ожидая, что этот кадр выкинет в следующую секунду.       — Дело в том, — моментально среагировав на отданную наставником команду, начинает парень, — что аккомпанирующий мне в этой песне пианист в самый последний момент, прямо перед отъездом, узнал, что по личным обстоятельствам не сможет вырваться в Москву, и я не успел подыскать себе другого напарника, — исполнитель будто бы непроизвольно складывает ладони в молящем жесте у груди. Голубые глаза раскрываются по-детски широко, чертовски наигранный растерянный взгляд упирается в пол, губы приоткрываются чуть сильнее обычного, а голос вмиг утрачивает былые четко просматривающиеся нотки нахальности и приобретает невиннейшую окраску, будто превращая мажора в безобидного ребенка. — Мне бы кого-нибудь, кто на рояле потренькать сможет, а то я обычно в жанре R’n’B выступаю, поэтому сам только на гитаре брынчу, — разводит руками он. — Ноты у меня с собой.       Наставники переглядываются. Безмолвно, с сожалением, что вообще взялись возиться с этим нахалом, и уже в который раз за то недолгое время, которое он находится на сцене.       — Катюш, ну это уже к тебе, — говорит Баста, переключая внимание на притихшую в стороне ведущую. — Подыщи ему по-быстрому кого-нибудь среди лириков, — указывает он подбородком в сторону коридора, ведущего в штаб. — А мы тут пока еще немного поболтаем.       — Без проблем, Вась, — с готовностью кивает Варнава с экрана телевизора, а уже через несколько секунд появляется собственной персоной на входе в штаб и, торопливо пробежав глазами по лицам молодых музыкантов, произносит: — Ребятки, сами все видели, кто сможет парню саккомпанировать?       — Я, в принципе, могу.       Антон не узнает собственный голос и не успевает проконтролировать ситуацию, когда слова сами собой вырываются и повисают в воздухе. Один за другим в него вонзаются взгляды, все крепче и крепче приковывают к месту, на котором он стоит, и не позволяют пошелохнуться.       — Тогда пойдем скорее, чего стоишь? Времени нет совсем, — опоминается первой Варнава и тянет Шастуна за рукав, заставляя неуверенно зашагать следом за ней.       Антон борется с желанием обернуться на остальных и мешком волочится за девушкой, а в голове лишь один вопрос: «Зачем?»       А вдруг с нот собьется? Он же в первый раз их увидит, даже времени глазами пробежать не будет — сразу сел да играй. Восемь лет обучения в музыкалке — это, конечно, неслабый опыт, однако и не настолько крутой, чтобы теперь играть с завязанными глазами или сидя спиной к фортепьяно. Ну, или просто по незнакомым нотам — тоже нелегко, знаете ли.       А вдруг рука дрогнет от волнения или ненароком не ту клавишу заденет? Это же все-таки чужое выступление, и если уж вызвался аккомпанировать, то подходи к делу с профессионализмом. Совсем не хотелось бы испортить чужую минуту славы — и без того давшуюся с большим трудом, — да и собственную репутацию пианиста подосрать тоже было бы не особо круто.       И еще много подобных «а вдруг», не успевших прозвучать, поскольку в ушах — гул встречающего зала, в руках уже всученные кем-то треклятые ноты, перед лицом — крышка рояля, и все пути отступления перекрыты.       Действительность, однако, оказывается менее пугающей, чем ожидания.       Вдох-выдох, первые касания пальцами клавиш, привычная прохлада белого покрытия действует как успокоительное, а все внимание сосредоточено на вставленных в пюпитр нотных записях, и его уже с трудом хватает на какого-либо рода переживания.       Вдруг, пробившись сквозь пелену концентрации, прямо на гладь подсознания невесомо приземляется бархатистый тембр и осыпается мелкими росинками на легких, вынуждая запнуться на долю секунды и чуть не сбиться.       — Вау, — с горящими восторгом глазами шепчет сам себе под нос Антон.       Не голос — шепот ветра, шелест молодых листочков двухсотлетнего дуба, он, словно ловкая черная кошка, прокрадывается и прячется в дальнем уголке души так мастерски, что не сыщешь, не выгонишь и, горестно вздохнув, так и оставишь греться где-то под кожей.       Этот чертов хам Арсений творит что-то невообразимое, ломая хребет пополам одними своими голосовыми связками, пронизывает песней насквозь и на глазах у всей аудитории безбожно похищает все внимание, заставляет слушать его не дыша.       Антон усилием воли заставляет себя доиграть композицию и только после завершительных аккордов позволяет себе украдкой глянуть на обладателя этого вокального безумства вживую, а не через разделяющий их экран телевизора.       Даже шум зрительного зала почему-то становится неразличимой помехой, лишь щекочущей слух, а взгляд словно прилипает к одному месту — мужскому — или все же вернее будет сказать мальчишескому? — профилю.       «Палево, Шастун, ну откровенное же палево», — думает Антон, но взгляд будто кто-то туго примотал синей изолентой. Глаза ни в какую не соглашаются смотреть в другую сторону, а предатели-губы, вероятно, находящие в сговоре с глазами, также подставляют своего обладателя и удивленно приоткрываются.       Арсений ловит Антона с поличным, повернув голову в его сторону, но, кажется, не придает особого значения прикованному к нему маниакальному взгляду. Исполнитель с теплой улыбкой на лице легким кивком головы подзывает пианиста к себе. Шаст удивленно приподнимает брови и указывает пальцем на себя, и Арсений кивает еще раз. Парень встает со стула и, робко глянув в зал, на негнущихся ногах выходит на середину сцены, поражаясь, что сейчас нервы шалят в десяток раз сильнее, чем во время его собственного выступления.       — Ну, ну, а пианисту похлопать? Он же тоже старался, — обращается Арсений к зрителям со снисходительной улыбкой.       Одно его пребывание на сцене — уже шоу. Каждое слово — будто заранее прописано по сценарию, а в глазах и тени страха не присутствует.       — Спасибо, виртуоз-аккомпаниатор, подсобил, — болтающуюся без дела руку Антона перехватывают и крепко пожимают, этим жестом возвращая парня в реальность.       — Рад быть полезным, — криво улыбается Шастун, отвечая на рукопожатие.       Пианист неловко мнется в стороне, пока Арсений довольным котом купается в безусловной похвале продюсеров и млеет в лучах зреющей славы.       До слуха доносятся обрывки фраз наставников, и Антон хочется подписаться под каждым словом о том, что этот парень далеко пойдет, его талант видно издалека, и такие люди определенно точно нужны шоу-бизнесу.

***

      Толпа смеющихся парней и девушек гурьбой вываливает из дверей Главкино на улицу. Каждый из них теперь участник шоу «Песни», а значит, еще вернется в здание этой кинокомпании. Все они вырвали шанс показать свою музыку людям и уже совсем скоро, когда их выпуск с кастингами выйдет в эфир, проснутся знаменитыми.       Антон для чего-то поворачивает голову в сторону и так и замирает с улыбкой, оставшейся на губах после отвешенной кем-то из новых знакомых шутки. Сразу слева от крыльца он замечает очертания знакомой фигуры, хорошо просматривающиеся в свете уличных фонарей.       Шаст незаметно отстает от остальной массы молодых вокалистов, подруливает ко входу в здание и непринужденно становится не более чем в метре от зажавшего сигарету между пальцев Арсения. Антон запускает руку в волосы и зачесывает их назад, что выглядит очень эстетично со стороны, опирается лопатками на прохладную стену и, старательно делая вид, что совсем не замечает парня, закуривает.       Удивляет тот факт, что Попов не пошел со всеми, а так отстраненно стал в сторонке. С первого взгляда Антону показалось, что он такой весь из себя типичный экстраверт, и было бы гораздо логичнее, если бы парень предпочел гордому одиночеству шумную компанию.       — А че ты не со всеми? — слова только срываются с языка, а Шастун уже корит себя за то, что из всех способов завести разговор с едва знакомым человеком выбрал именно этот.       — Прошу прощения? — переспрашивает Арсений, сильно нахмурив брови. Он пробегает быстрым, поверхностным взглядом по фигуре собеседника и, кажется, даже забывает, что собирался сделать затяжку.       — Ну, в смысле, ты один здесь стоишь, вот я и подумал, почему ты не с компанией. Просто ты показался мне таким коммуникабельным там, на сцене, а теперь даже не разговариваешь ни с кем, вот я и решил спросить, — Антон замечает, как из-за нервов начинает тараторить — дефект из детства, на который ему постоянно указывали еще в школе и от которого парень не сумел избавиться даже к своим двадцати двум, — однако уже не может восстановить обыкновенную скорость речи и с каждым новым словом ускоряется все больше: — Мало ли, вдруг ты расстроен чем-то, а никто даже внимания не обратил, а так хоть я подошел. Может, покурим да побазарим, как тебе такое?       Арсений еще несколько секунд не двигается и даже не моргает, пристально глядя прямо в зеленые глаза, и Антону становится не по себе. Он уже начинает обдумывать идею попросить мужчину хотя бы не хмурить так сильно брови, но тот отмирает буквально за секунду до того, как Шастун снова откроет рот.       — А, так ты тот парень, который подыграл мне на рояле, верно? — точно так же сохраняя на лице былую безэмоциональность, Попов указывает пальцем на пианиста. Антон опускает взгляд на палец, замерший в опасной близости от его солнечного сплетения, и почему-то нервно сглатывает.       «Черт возьми, он меня даже не помнит. Надо же было так лохануться, Шастун, ну е-мое», — мысленно взвинчивается сам на себя парень, но внешне признаков досады не подает и продолжает так, как будто все идет по плану.       — Да-да, я Антон Шастун, первым еще выступал, помнишь? А, блин, точно, ты же только под конец съемочного дня приехал, черт, извини, я просто… — лирик стушевывается и трет пальцами переносицу, пытаясь скрыть расползающееся румянцем на щеках чувство неловкости.       Попов все еще странно смотрит на нервно втягивающего табачный дым парня, затем опускает глаза на свою наполовину истлевшую сигарету и наконец затягивается.       — Ты что-то конкретное хотел, Антон, или так, просто поболтать? Просто я вроде как один стоял и собеседника себе не подыскивал, — крутит Арсений сигарету между пальцев, сконцентрировано ее разглядывая.       Этот вопрос ставит Шастуна в тупик. Парень, который прямо сейчас курит сбоку от него, и парень, что улыбался публике во все тридцать два там, перед камерами, — это как будто два совершенно разных человека, и это сбивает с толку.       Антон не привык к такому. Ему нравится, когда человек на самом деле является тем, кем себя преподносит. Он сам такой, поэтому именно такие люди его привлекают. А кого вообще способно привлечь склизкое двуличие?..       — Эм… извини, я не хотел помешать, я не думал… — старается подыскать подходящие слова парень, но они, как назло, никак не идут. — Просто мы же теперь вроде как приятели…       — Кто сказал тебе такую глупость? — усмехается Арсений и выверенным движением тушит сигарету, безбожно пачкая пеплом стену. — То, что ты потренькал на рояле, пока я пел, еще не делает нас приятелями. За помощь тебе спасибо, но не более того, — Антон совершает попытку отшатнуться назад и дергается, когда его останавливают за рукав толстовки. Попов держит крепко, но больше ничего не предпринимает, поэтому бить тревогу Шастун пока что не спешит, а всего лишь молча наблюдает за тем, как мужчина ловко запуливает окурок прямо в урну, а затем оборачивается обратно, снова встречаясь взглядом с зелеными глазами. — Запомни: никто из вас мне не товарищ. Здесь все друг другу конкуренты, просто пока что еще не все это поняли. Я пришел на этот проект не ради славы или новых знакомств: я пришел, чтобы забрать главный приз. Нужна тебе эта дружба и хорошие отношения со всеми и каждым — пожалуйста, с кем угодно. Только меня не трогай. И на пути у меня становиться тоже не советую — это так, к слову. Я все равно свое возьму.       Антон остается по-идиотски хлопать глазами, глядя вслед Арсению, даже когда его силуэт окончательно растворяется в сумраке апрельского вечера. Внутри возникает странное ощущение, как будто тот окурок был потушен не о стену, а о нежную кожу на горле.       Шастун никогда не любил мажоров. Этих самовлюбленных придурков, думающих только о сексе и своих деньгах, вообще хрен поймешь.