***
Как выясняется сразу по приезде, им предстоит всего лишь пару раз прогнать общую песню, а это означает, что много времени репетиция занять не должна. Вопреки всем ожиданиям, никто среди рэперов и певцов не выглядит, как сонная муха, и если не смотреть за окно, то вообще незаметно, что репетировать приходится в поздний час. Для продуктивного выполнения поставленных задач в коллективе работа должна выполняться четко и слаженно, но когда хотя бы один сотрудник слоняется с видом великомученика и зевает на каждом шагу, командная деятельность автоматически усложняется в несколько раз, поэтому всеобщее бодрое состояние сейчас оказалось очень на руку. Еще с первых минут в голову Шаста вдалбливается дебильное сравнение их репетиции с репетицией школьного выступления на восьмое марта и заставляет время от времени внутренне хихикать, а когда девушка-организатор по имени Оксана принимается расставлять толпящихся музыкантов в известном ей одной порядке, скрывать улыбку становится особо сложно, поскольку проведенная параллель становится чересчур явной. Приставленный с левого края позади всех Антон окидывает ленивым взглядом окружающих его людей, надеясь увидеть кого-нибудь из своих хороших знакомых, чтобы завязать хоть какой-то разговор и скоротать время. Первым в глаза бросается уже заученный профиль человека, чье лицо находится примерно на одном уровне с шастунским или немногим ниже. Как и в прошлый раз, одетый во все черное Арсений выделяется ярким пятном из общей массы, не делая для этого, впрочем, совершенно ничего. Спина струной, плечи широко расправлены, руки по швам, а взгляд — камень, направлен ровно перед собой, непроницаем. Стоит ему только пальцами щелкнуть, и все женщины мира будут у его ног. Шастун фыркает, неприязненно кривит губы и еще раз пробегается глазами по уткнувшимся в экраны мобильных людям, явно ненастроенным на беседу с ним. Воспоминания их первого и — Антон надеется — последнего диалога еще слишком свежи в памяти, и повторять его во второй раз вокалист отнюдь не горит желанием. А по этому надменному кретину так и видно: с ним только заговори — тотчас же будешь отправлен в пешее эротическое. Молодой человек переступает с ноги на ногу, обдумывая свои последующие действия, даже принимается грызть ноготь на мизинце, но, быстро поймав себя на дурной привычке, бросает этот низкосортный способ укротить нервы. Экстравертная тяга побеждает в схватке с гордостью, и Антон, выбрав меньшее зло между диалогом с не особо приятным человеком и полным одиночеством, еще некоторое время переминается на месте, продумывая, как лучше подступиться, а затем наконец делает шаг вбок, притираясь плечом к потенциальному собеседнику. Попов даже глазом не моргает. — Э-э… кхм, привет, помнишь меня? Блять, не то… Я… это, ну… — осипшим отчего-то голосом блеет лирик, недоумевая, куда делся его привычный бас, и почему ему на смену пришел голос простудившейся овечки. Этого только сейчас, перед репетицией, не хватало. Однако Арсений то ли прикидывается, то ли действительно не обращает внимание, хоть и ничем не занят, и продолжает стоять недвижимым мраморным изваянием. Надень на него военную форму, и, ей богу, получится солдат, стоящий в первых рядах на параде в честь девятого мая. Антон заламывает пальцы на правой руке, удерживаясь, чтобы не начать нервно перебирать кольца: сразу же свое волнение выдаст и преподнесет Попову на блюдечке с золотой каемочкой. Одновременно с тем лирик чувствует, как потихоньку начинает беситься. Со строящего из себя не пойми что чванливого выебщика, с себя самого, хрен знает зачем полезшего зачинать с ним дружескую беседу, с ситуации в общем, из которой теперь вообще не ясно, как выкручиваться, чтобы не пропозориться еще сильнее. Хотя нахуй париться, попытка же не пытка. — Хей, Арсений, ты че, мобильник посеял? Че такой грустный стоишь? — Антон решает, что самым верным путем будет попробовать подбить к мужчине клинья с другой стороны, сделав вид, что минутой ранее здесь никто не мычал нечленораздельный бред, как полнейший идиот. Шаст чуть не взвизгивает от ребяческого восторга, когда Попов чересчур медленно поворачивает голову в его сторону и приковывает к нему долгий нечитаемый взгляд. — Это снова ты? — спрашивает мужчина с такой усталостью в голосе, словно лирик как минимум весь сегодняшний день выносил ему мозг, затем наконец отвязался на время и куда-то исчез, а после снова появился, чтобы закончить начатое и все-таки довести Арсения до дурки. — В прошлый раз плохо меня расслышал из-за ветра? Хочешь, чтобы я повторил? Попов возвращает голову в первоначальное положение, и Антон, воспользовавшись моментом, пока на него не смотрят, подкатывает глаза. «Ну, а чего ты еще ждал? Что он в улыбке расплывется и с радостью примется перетирать с тобой за жизнь?» — Ты всегда такой грубый? — спрятав свое дружелюбие куда подальше для более подходящего случая, недовольно складывает руки на груди Шастун. — Я не грубый, я просто не люблю давать людям ложных надежд, поэтому сразу показываю свой настрой по отношению к ним. — Ложных надежд на получение кусочка твоего драгоценного внимания? Думаешь, ты такой офигительный, что остальные не дотягивают до твоего уровня? Антон осекает и сглатывает под тяжелым взглядом глаз, кажущихся при искусственном освещении блеклыми и серыми. Арсений абсолютно точно преследует цель пробурить в молодом исполнителе дырку, поскольку трактовать его немигающий взор иначе попросту нельзя. — Думаю, нет смысла заводить ненужные знакомства, чтобы не прослыть подлецом, когда я попру поперек чужих ожиданий, — наконец прерывает тишину мужчина, все также неотрывно наблюдая, как бегают по его лицу зеленые глаза. — И, кажется, я уже объяснял тебе, почему считаю дружбу с конкурентами бессмыслицей, но, видимо, ты все-таки меня не понял. Мог бы сразу сказать, чтобы я повторил, когда я спросил об этом в самом начале разговора, и тогда нам удалось бы закончить его в два раза быстрее. Антон не то что рот открыть — обработать поступившую информацию толком не успевает, когда рядом, как по безмолвной команде, оказывается организатор Оксана и уводит Попова, объясняя это тем, что иначе они с Шастуном будут превышать допустимое количество высоких привлекательных парней на один квадратный метр, и во время выступления случится дисбаланс. Лирик зло фыркает и провожает презрительным взглядом Арсения с Оксаной, которые не прошли рядом и десяти метров, а уже успели взаимно построить друг другу глазки. Становится искренне жаль представительниц прекрасного пола: этот чертов лицемерный хрен — тотальный пиздец и полное поражение в одном флаконе. В него реально можно только отчаянно, бесповоротно и без шансов.***
Человеческая самоуверенность — любопытнейший феномен. Попробуйте как-нибудь понаблюдать, как это гордое высокое чувство вмиг сжимается до невероятно маленьких размеров и испуганно зажмуривает глазки, скуля и поджимая хвост, как только над человеком нависает какого-либо рода угроза. Еще три минуты назад, в начале своего выступления, Антон был на все сто уверен, что пройдет в следующий этап, а вот в эту самую секунду уже как-то не совсем. Кисть, опасно нависшая над вмонтированным в стол сенсорным экраном, не дает отвести от нее взора, и страшно становится даже моргать, ведь от последующего движения этой руки зависит дальнейшая судьба сразу пятерых человек. На виски давит тревожная тишина, и создается впечатление, что любые звуки в студии обнажаются, становятся особенно жалящими и назойливыми. Тимати сегодня отчего-то с самого начала съемочного дня пребывает в не самом лучшем расположении духа, посему судит строго и даже не думает делать поблажек. Павел предоставил ему слово первым, поэтому Юнусов без промедления одним махом благополучно отметает всех пятерых представших перед судом жюри участников и отказывается давать какие-либо комментарии по этому поводу, лишь сухо аргументировав свое решение безапелляционным «мне не понравилось». По зрительному залу расходится недовольный гул, но Тимур остается непреклонен и никак не реагирует на несогласие публики. Сказать, что Антон удивляется, — ничего не сказать. Жестко охуевает — вот это уже больше походит на правду. Все пятеро стоящих на сцене музыкантов отнюдь не слабы ни в вокальном, ни в соперническом планах. Выступление каждого из них уж точно тянет на уровень второго этапа, но, тем не менее, одной ногой они уже стоят за порогом проекта, что еще раз подтверждает жесткость и строгость отборов. И в такой момент вся уверенность мгновенно улетучивается, и на смену ей является несвоевременное сомнение в собственных способностях. Помимо Шастуна на сцене кусая губы стоят еще два лирических исполнителя и два рэпера. И вы только посмотрите, как исправно работает закон подлости, ведь именно в пятерку, куда определили Антона, должен был попасть и тот надменный петух, которого все вокруг почему-то продолжают величать Арсением Поповым. На этот раз он порадовал публику рэпом — больше не стал выпендриваться лирикой и все-таки вернулся в жанр, в котором, собственно, всегда и развивался, — и аккомпанировать ему снова — к счастью — не пришлось. Стоит отметить, что песня пришлась Антону по вкусу, невзирая на личную неприязнь к ее исполнителю. Поэтому видеть сейчас этого пробивного парня в числе «полувыбывших», так или иначе, было крайне странно. — Василий, а что нам скажите вы? — даже в голосе Воли ощущается заметное напряжение, и по его команде всеобщее внимание обращается к призадумавшемуся Басте, которого теперь разве что глазами не пожирают. — На проекте остаются… — страшно. Дыхание учащается, а в голове так и елозит сходная по значению и знакомая всем со школы фраза «к доске пойдет». Выглядит, будто наставник нарочно тянет, чтоб создать интригу и помучить бедолаг еще пару лишних секунд, хоть и каждому дураку понятно, что он сам сомневается в своем окончательном решении. — Вася, хватит мучить ребят, — поторапливает продюсера Паша, когда тот слишком долго затягивает с ответом. — Они поизвелись уже все. У Шастуна вон скоро пар из ушей от напряжения повалит, — как всегда подходя к своей работе с юмором, старается разрядить накаленную обстановку Воля, но добивается лишь парочки тихих смешков из зала. — И не зря, — вдруг вскидывает голову Вакуленко, стреляя загоревшимися глазами, — потому что Антон Шастун, Дима Пермяков, Malika и XL проходят в следующий этап. Антон закрывает глаза, совершает долгий выдох, за время, пока воздух покидает легкие, приводя расшатавшиеся нервы в порядок, и уже было собирается ринуться к остальным ребятам с радостными объятиями, как вдруг снова слышит голос наставника: — Арсений, увы. Зеленые глаза распахиваются. Ошарашенный лирик рывком, едва не свернув шею, поворачивает голову влево и вытаращивается на Попова, лишь со смиренной улыбкой кивающего в ответ на решение Басты. В голове все смешивается и превращается в кашу, уж никак не способную выдавать здравые мысли. Личная неприязнь и прочие гадкие впечатления мигом убираются на самые задворки, и теперь в сознании сигналит лишь чувство явной несправедливости. Каким бы лицемерным засранцем ни был Арсений, это никоим образом не отменяет факта, что зачитал рэп он определенно хорошо и при своих бесспорном таланте и стремлении к победе точно не заслуживает быть выгнанным с проекта вот так сразу, во время каких-то там никчемных отборов. Антон несправедливость не любит. А еще Антон — это вам не Арсений, и он вовсе не считает никого из ребят своими врагами, хоть и состоит с ними в конкуренции. Да даже вредную буку Попова, невзирая на разгоревшийся между ними конфликт, он воспринимает скорее как выпендрежного соратника, чем противника. В конце концов, изначально Шаст даже пытался стать его другом, а бросать друзей — пусть даже несостоявшихся — в беде — это как-то не по-пацански. Бля, да и толку вообще о справедливости распинаться, если все гораздо проще: жалко становится. Просто по-человечески жалко. Антон ведь имеет право кого-нибудь пожалеть? Хотя бы из обыкновенной солидарности. К тому же, парень ведь действительно достоин дойти дальше, чем до второго этапа. Антон ненавидит в себе это чертово стремление протянуть руку помощь всякому, кто оказался в беде. Иногда это качество бывает поистине неуместным и дико раздражает. Как сейчас, например, когда Шастун буквально выхватывает микрофон из рук Паши и делает шаг вперед. — Можно я скажу? Ебучая. Мать. Тереза. «Куда ты лезешь, мальчик?» — хочется задать вопрос себе самому, но именно в эту минуту спонтанность ловко подавляет остатки здравомыслия. Беспросветный долбоеб. Они не прислушаются, не задумаются. Они — звезды всероссийского масштаба, им дела нет до мнения жалкого мальчишки-студента. Они задавят и затравят, вышвырнут за шкирку за порог Главкино, как нашкодившего котенка. Вступить в дискуссию с продюсерами — не просто риск, а, блять, прыжок в жерло действующего вулкана. Легче сразу развернуться и попиздовать за билетом до Воронежа в один конец. Вероятность успеха — ноль. Но разве же это когда-то кого-то останавливало? Антон ловит на себе взгляды всей собравшейся аудитории и сглатывает, будто это поможет успокоиться. — Я считаю, что Арсения не пропустили незаслуженно. Как. Научиться. Думать. Прежде. Чем. Говорить. — Ты что творишь? Ты же сейчас за мной следом отправишься, — шипит на ухо неожиданно подлетевший со спины Попов, хватает парня за плечо и разворачивает к себе лицом. Антон сильно вздрагивает и прижимает микрофон к груди, словно спасительный канат или любимую мягкую игрушку. Вдруг появляется желание сжаться в клубочек, до мельчайших размеров, но на высокого парня уже обращены сотни взглядов и направлены камеры. И это первый раз за двадцать два года, когда пребывание в центре внимания действительно пугает. — Отдай микрофон, я скажу им, что ты просто рехнулся, — шепчет Арсений так, чтобы никто, кроме Антона, не услышал, и уже протягивает руку, но Шаст вдруг сильно дергается и отступает на шаг назад. — Не лезь, у меня все под контролем. Для тебя же стараюсь, — неожиданно для самого себя огрызается молодой человек и, не дав Попову времени на ответ, снова поворачивается лицом к залу. — Очень интересно было бы узнать основания, на которых ты решил его защищать, — подает голос Баста, деловито откидываясь на спинку кресла и складывая руки на груди. — Я считаю, что он выступил достаточно хорошо для того, чтобы вы пропустили его, — смело выдает Антон, а внутри все в узел скручивается от страха. Наставники переглядываются. — Я посчитал сегодняшнее выступление Арсения недостаточно сильным в первую очередь потому, что знаю, что он может лучше, — вступает в разговор Тимати. — Он неплохо проявился на кастингах, но сам себе задрал планку выше небес, а сейчас до нее не дотянул. В сравнении с другими участниками… — В сравнении с другими участниками он здесь единственный такой амбициозный, — Юнусов удивленно изгибает бровь, когда лирик немного повышает голос. — Даже я с позиции его конкурента и то вижу, что он готов сражаться за победу, и, поверьте, именно Арсений способен запросто поднять рейтинг шоу до небес. — Ты так расхваливаешь его, а ты готов взять и поручиться за него? — наступает на Антона Вакуленко. — Вот давай, хорошо, я сейчас поверю тебе на слово и сделаю вот так, — продюсер делает пару прикосновений к экрану, и правая панель загорается белым, — но в залог беру твое участие на проекте. Если он и в следующий раз не дотянет до необходимого уровня — уйдешь вместе с ним. Согласен на такой расклад? А вот знаете, что? Не на того напали. Другого кого-нибудь своими страшилками пугайте, а Шаст не из сыкунов. Шаст знает, что делает, и он уверен, что Попов не подведет: гордость не позволит. А не был бы уверен — не полез вступаться. Да, одного таланта было бы мало, но у Арсения есть кое-что покруче: пуленепробиваемое упорство и убийственное сценическое обаяние. — Да, я согласен. Антон точно знает: именно на этих трех качествах Арсений и в финал выедет, как на собачьей упряжке — запросто и с ветерком.