Язык Змея

Утро суда наступило быстрее, чем Гарри мог себе представить. Ощущение извивающихся змей в животе росло с каждым днём, пока он не стал чувствовать тошноту почти постоянно. Люди были добры к нему всю неделю, по крайней мере, они не задавали ему никаких вопросов, просто старались вести себя как можно более нормально. Рон по-прежнему подолгу не спал по ночам, чтобы убедиться, что Гарри в порядке, и каждое утро, когда он засыпал за завтраком, его мать резко отчитывала его; Гермиона постоянно болтала обо всём — от прав домашних эльфов до магловского телевидения. Он никогда раньше не видел, чтобы она была болтливой; это больше походило на Джинни. Но, похоже, у неё не было других идей, как помочь ему. Он был ей благодарен. Попытка притвориться, что всё нормально, была намного лучше, чем альтернатива. Когда он не бросался убирать дом или бессмысленно болтать со всеми остальными, он оставался наедине со своими мыслями на долгое время, которое, казалось, длилось целую вечность. Хуже всего было в промежуток времени между отходом ко сну и непосредственно засыпанием, когда ему нечем было заняться, кроме как думать о пророчестве и возможности Волан-де-Морта получить над ним контроль. Он чувствовал затянувшийся гнев по отношению к Дамблдору, когда думал об этом снова и снова, и по мере того, как этот гнев рос, злость, которую он чувствовал ко всем остальным, уменьшалась. Ламия рассказывала ему о поддержке, которую он получал от многих членов Ордена, и он искренне верил, что все они делают то, что, по его мнению, лучше для него, доверяя человеку, который помогал им много раз раньше. А кто бы не доверял? Ещё несколько месяцев назад он тоже доверил бы Дамблдору почти всё. Теперь всё было направлено на Дамблдора. Он был причиной всего этого невежества, его страданий. Этот гнев только усиливался из-за его постоянного отсутствия. Он не видел его с первой ночи здесь, несмотря на постоянные заверения от Ордена, что он усердно трудится для суда над Гарри. Его намеренно избегали. И это злило Гарри больше всего на свете. Неужели он не имел права контролировать хоть что-либо в своей жизни? Войдя на кухню к завтраку, он был встречен несколькими членами Ордена и всеми Уизли за исключением Билла. Они ждали его, хотя все делали вид, что нет, несмотря на ранний час. Миссис Уизли суетилась вокруг него, пытаясь накормить, но Гарри чувствовал себя слишком плохо, чтобы есть. Что будет, если его исключат из Хогвартса? Может ли он вообще оказаться в Азкабане за нападение на магла? Неужели Министерство так отчаянно хочет избавиться от него? Все бросали на него любопытные взгляды, когда думали, что он не смотрит, Сириус делал это не переставая. Несмотря на разговоры на прошлой неделе, Гарри всё ещё чувствовал себя неловко рядом со всеми, никогда не говоря ничего существенного. Сириус неоднократно пытался заставить его говорить о месяце в бегах, но Гарри каждый раз избегал этого, даже несмотря на то, что крёстный давно смягчил свои попытки после их разговора в гостиной. Всё для него по-прежнему было свежим, его страхи были слишком ощутимы, чтобы выразить их словами, не рискуя потерпеть полный крах. Он мог видеть, как Сириусу больно быть отвергнутым, и чувствовал себя виноватым. Он не хотел причинять боль всем вокруг, но ничего не мог с собой поделать. — Дамблдор опаздывает, — пробормотал мистер Уизли, взглянув на часы, и Гарри подавился тостом, который заставил себя съесть. — Дамблдор придёт? — Ну конечно, — ответил мистер Уизли, улыбаясь. — Он представляет тебя. У тебя нет лучшего защитника. Гарри засомневался. Он не мог поверить, что в нынешнем состоянии Министерство особо им доверяло. Его желудок скрутило при мысли о встрече с Дамблдором. Часть его вздохнула с облегчением, но большая часть сразу же почувствовала недоверие. Грозный Глаз наблюдал за ним из угла, нахмурив лоб, заставляя Гарри неловко отвести взгляд. В последнее время он часто ловил на себе взгляд Грозного Глаза, его голубой глаз следовал за ним повсюду, куда бы он ни пошёл. Он подозревал, что тот делал это по приказу Дамблдора, и то, что за ним всё ещё следят, ещё больше разозлило его. — Что меня сегодня ждёт? — спросил Гарри, обращаясь к мистеру Уизли. — Кингсли вчера не очень ясно выразился. — Они решили испытать тебя перед Визенгамотом, — пояснил мистер Уизли, его лицо омрачилось. — Глупо, я считаю. Полный состав из-за чего-то вроде этого? Они выжимают всё возможное. При всём внимании прессы твоё исчезновение стало причиной полномасштабного судебного разбирательства, как и следовало ожидать. Они хотят, чтобы ты был разоблачён самым публичным образом. Желудок Гарри сжался, когда он вспомнил уголовные процессы, которые видел в омуте памяти в прошлом году. Он почти видел похожую на Риту Скитер журналистку в углу, делающую заметки, когда он сидел привязанный к стулу там, внизу. — Некоторые показания уже были представлены, — добавил Люпин, выглядя измученным после полнолуния пару ночей назад. — Маглы, которых разыскал Дамблдор, были допрошены Офицерами по Вопросам Связи Социальных Магловских Услуг Под Прикрытием, чтобы получить некоторые свидетельства о твоей жизни с Дурслями. Некоторые из твоих старых учителей и соседей, например, а также врач, который лечил тебя в Лондоне. Очевидно, что маглы не могут войти в Министерство, поэтому суд уже рассмотрел письменные доказательства. Но там будет миссис Фигг. И Артур. Мистер Уизли улыбнулся ему, но Гарри не успокоился и просто кивнул, взвешивая сказанное. Он сомневался, что его соседи предложат что-нибудь ценное; всё, что они когда-либо делали, это смотрели на него свысока. Скорее всего, они просто скажут, что от него одни проблемы, скажут, что он был ненормальным и обузой для Дурслей. Учителя, однако, могли бы быть лучшим выбором; многие пытались помочь ему, позвонив дяде Вернону и тёте Петунье, чтобы обсудить его благополучие и издевательства Дадли, но это ни к чему не приводило. Родственники бросали трубку и велели им не лезть не в своё дело. Что касается миссис Фигг… ну, он только надеялся, что она не забудет переобуть свои тапочки. Во время завтрака он больше ничего не сказал, чувствуя себя слишком плохо, чтобы снова открыть рот. Через какое-то время, которое казалось вечным, дверь кухни открылась, и на пороге появился Дамблдор, высокий и яркий в серой маленькой кухне. Он посмотрел на Гарри сверху вниз и улыбнулся. — Пойдём, Гарри, — сказал он, не сводя глаз с точки над головой Гарри. — Мы же не хотим опоздать, правда? Гарри почувствовал ещё один всплеск гнева на человека перед собой и хотел отказаться двигаться, пока Дамблдор не посмотрит ему в глаза, но успокаивающая рука мистера Уизли на его плече заставила его прикусить язык. Ламия лежала в его кармане, свернувшись калачиком так сильно, как только могла, но она слегка пошевелилась и зашипела при звуке голоса Дамблдора. Она, как и Гарри, не слишком любила директора. Он сунул руку в карман, поглаживая её холодную, гладкую кожу, чтобы успокоиться. Он хотел, чтобы она была с ним сегодня, несмотря на риск. Сердце Гарри забилось быстрее, чем когда-либо прежде, когда они спускались в золотых лифтах к залам суда. Каждая остановка усиливала его беспокойство, и он решительно смотрел в пол, когда люди входили и выходили из лифта, желая, чтобы он снова начал двигаться, но также боясь того, что произойдёт, когда он придёт в действие. Путешествие в Министерство было достаточно интересным, или могло бы быть, если бы его не охватила паника. Глаза следовали за ним, куда бы он ни пошёл; в магловском Лондоне внимание привлекла яркая одежда Дамблдора, в самом Министерстве — они оба. Ведьмы и волшебники буквально останавливались, чтобы взглянуть на них в Атриуме, когда они проходили мимо, некоторые улыбались и выражали слова утешения, другие смотрели с открытой враждебностью. Гарри избегал их взглядов, вероятно, просто придавая себе угрюмый и ещё более виноватый вид. Однако он был удивлён отсутствию репортёров «Ежедневного Пророка». — Дамблдор попросил о нескольких одолжениях, — сообщил ему мистер Уизли, когда тот упомянул об этом. — «Пророк» был не в восторге от этого, но когда глава Магического Правопорядка сама запретила им находиться в Атриуме, что они могут сделать? — Только Атриум? — спросил Гарри, и его желудок сжался. — Да, но не волнуйся. Мы не можем запретить им освещать судебный процесс, но они не могут фотографировать в зале суда. Мадам Боунс согласилась только потому, что ты несовершеннолетний. Тебе не стоит с этим сталкиваться. Слова мистера Уизли не слишком утешили его. Он знал, что не сможет избежать встречи с прессой, и боялся каждую секунду, пока не был вынужден встретиться с ними. У него был особенно неприятный опыт в службе безопасности, где волшебник, которой осматривал его палочку, уставился на него и на значок на груди, который пометил его, как преступника: «Гарри Поттер, дисциплинарное слушание». Его сердце остановилось на мгновение, когда он взмахнул над ним золотым прутом, паникуя, что Ламия будет обнаружена; ему едва ли нужна была демонстрация его способностей к змеиному языку в прессе. К счастью, присутствие Ламии осталось незамеченным. Золотые решётки в передней части лифта, наконец, открылись, и холодный голос произнёс: «Отдел Тайн». Гарри последовал за Дамблдором и мистером Уизли из лифта в длинный коридор. Наконец он поднял глаза, и то, что он увидел, заставило его замереть. Он стоял в коридоре с голыми стенами, без окон и дверей, за исключением простой чёрной в самом конце. Он сразу же узнал эту дверь. Он стоял и смотрел на чёрную дверь, не в силах оторвать от неё глаз, дико удивляясь, как это возможно, как могло то, что ему снилось неделями, оказаться здесь, в Министерстве Магии, из всех возможных мест? Он почувствовал, как дверь зовёт его, приглашая пройти вперёд и войти в неё. Что находилось за ней? «Отдел Тайн», как сказал голос в лифте, покрытая тайной территория Министерства, о которой никто ничего не знает. Почему ему снилось это место? Волан-де-Морт, было его следующей мыслью, он был тем, кто думал об этом месте. Он был единственным, кто стремился войти в эту дверь. И почему? Мысль о пророчестве всплыла в его голове. Так вот где оно лежит? Неужели все ответы на его проблемы находятся за этой простой невзрачной дверью? — Гарри. Он подпрыгнул и заметил, что Дамблдор и мистер Уизли оба уставились на него; мистер Уизли выглядел озабоченным, а Дамблдор — непроницаемым, как всегда. Они, казалось, ждали его, но Гарри, воодушевлённый своим любопытством, не двигался с места. — Что там? — спросил он, глядя прямо на Дамблдора, но ответил ему мистер Уизли. — Отдел Тайн, — пояснил он, пытаясь отвлечь внимание Гарри от двери. — Всё совершенно секретно. Там работают Невыразимцы. Понятия не имею, чем они занимаются. Но когда Гарри взглянул на него, он увидел бегающий взгляд в его глазах, нервную улыбку. Он лгал, и мысль о том, что мистер Уизли намеренно лжёт ему, ранила сильнее, чем он думал. — Что они там хранят? — спросил он, глядя ему прямо в глаза. — Что-то важное? — Я правда не знаю, Гарри… — Что они там хранят? — повторил Гарри, глядя теперь на Дамблдора, который многозначительно уставился на глухую стену позади него. — Что-то опасное? Скажите мне. Я знаю, что Вы знаете. Впервые за долгое время Дамблдор перевёл взгляд на Гарри, и он снова почувствовал себя неуютно, как будто подвергся рентгену. Ещё секунда — и это ощущение исчезло, а Дамблдор снова отвернулся. — Я предлагаю вернуть наше внимание к сегодняшним событиям, — заявил он, оглядывая мистера Уизли. — Суд начнётся с минуты на минуту. Гарри усмехнулся и обернулся назад на коридор. Он снова почувствовал эту необъяснимую тягу. Его ноги начали двигаться по собственной воле, решив открыть эту дверь. — Гарри, — повторил мистер Уизли, делая шаг ближе к нему. Теперь выражение его лица было определённо встревоженным. — Пойдём, ты же не хочешь опоздать. Гарри позволил оттащить себя от двери и последовал вниз по лестнице в длинный, похожий на подземелье коридор, но он не отказался от своего решения выяснить, что находится за этой дверью. Однако на мгновение все мысли вылетели у него из головы при виде коридора и двери, ведущей в зал суда. — Всё будет хорошо, Гарри, — произнёс мистер Уизли, улыбаясь ему. — Я буду там. Просто говори правду. Гарри попытался улыбнуться. Дамблдор не произнёс ни слова утешения, но шагнул вперёд и открыл дверь, пропуская всех троих внутрь. Комната была точно такой же, как та, которую он видел раньше в омуте памяти Дамблдора — тёмной, с высокими скамьями по бокам, на которых сидело около пятидесяти ведьм и волшебников в сливовых мантиях с буквой «В», вышитой на груди с левой стороны серебряной нитью. Все они смотрели на него с высоких скамей — некоторые сурово, некоторые с любопытством; но самым враждебным из всех был Корнелиус Фадж, сидевший в середине первого ряда, всё прежнее выражение дружелюбия исчезло с его лица, когда он взглянул на него. Рядом с ним сидела ведьма с серебряными волосами и моноклем, и ещё одна ведьма пряталась в тени. Кроме того, к удивлению Гарри, на передней скамье сидел Перси Уизли, нетерпеливо держа перо и пергамент. Он не узнал человека, с которым провёл так много школьных каникул. Мистер Уизли разместился в дальнем конце комнаты, поглядывая на сына, но не получая взгляда в ответ — как будто Перси никогда в жизни не видел отца. Однако взгляды присутствующих были прикованы к Гарри и Дамблдору. Гарри осторожно занял своё место на стуле с цепями, почти ожидая, что те вот-вот оживут, но они, к счастью, оставались неподвижными. Дамблдор наколдовал себе кресло рядом с Гарри и спокойно оглядывал судей, которые смотрели на него в ответ. Гарри оглядел комнату и, к своему ужасу, увидел полдюжины ведьм и волшебников на задней скамье, яростно писавших на пергаменте. Репортёры. — Дисциплинарное слушание от двадцатого августа, — провозгласил Фадж звенящим голосом, — по делу о преступлениях, совершённых в соответствии с Указом о Разумном Ограничении Волшебства Несовершеннолетних и Международным Статусом о Секретности Гарри Джеймсом Поттером, проживающим по адресу: дом 4, Тисовая улица, Литтл Уингинг, Графство Суррей. Допрос ведут: Корнелиус Освальд Фадж, министр магии; Амелия Сьюзен Боунс, глава Отдела Обеспечения Магического Правопорядка; Долорес Джейн Амбридж, первый заместитель министра. Секретарь суда — Перси Игнатиус Уизли. Теперь начнём с обвинений… — Свидетель защиты, Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор, — спокойно произнёс Дамблдор, его серебристые волосы и борода блестели в свете факелов. — Но я прощаю Вам это упущение, Министр. Ведь не так уж часто Министр самолично вершит суд по простым вопросам использовании магии несовершеннолетним, особенно перед всем Визенгамотом. Несколько человек неловко заёрзали, но Фадж выглядел раздражительным, хотя и взволнованным. — Это не просто вопрос использования магии несовершеннолетним, Дамблдор. Обвинения гораздо серьёзнее. — Тогда давайте выслушаем их, и мы сами решим, так ли они серьёзны, как Вы сами утверждаете. Фадж впился взглядом в Дамблдора и бросил быстрый взгляд на репортёров, строчащих что-то в блокноте. Он перетасовал какую-то бумагу и откашлялся, прежде чем глубоко вздохнуть. — Обвинения против обвиняемого заключаются в следующем: что он сознательно, преднамеренно и в полной мере осознавая незаконность своих действий, получив до этого письменное предупреждение от Министерства Магии по аналогичному обвинению, применил поджигающие чары в магловском доме в присутствии трёх маглов, причинив тяжёлые увечья одному из них пятнадцатого июля в семнадцать минут пятого, что нарушает статью «С» Указа о Разумном Ограничении Волшебства Несовершеннолетних тысяча восемьсот семьдесят пятого года, а также разделы тринадцать и четырнадцать Международного Статуса о Секретности Конфедерации Магов. Ему также предъявлено обвинение в соответствии со статьёй «С» Указа о Разумном Ограничении Волшебства Несовершеннолетних и разделом тринадцать Статуса о Секретности за использование другого поджигающего заклинания на Мракоборце Нимфадоре Тонкс в парке Хейлбери, Лондон, магловского района второго августа в четырнадцать минут третьего. Вы — Гарри Джеймс Поттер, проживающий в доме номер четыре на Тисовой улице, Литтл Уингинг, графство Суррей? — спросил Фадж, глядя поверх своего пергамента. — Да, — нервно ответил Гарри. — Вы получали официальное предупреждение от Министерства за использование незаконной магии три года назад, не так ли? — Да, но… — И всё же Вы применили поджигающие чары вечером пятнадцатого июля? — Да, но… — Зная, что Вам запрещено использовать магию вне школы, пока Вам не исполнилось семнадцать лет? — Да, но… — Зная, что Вы находились в магловском доме? — Да, но… — Полностью отдавая себе отчёт в том, что Вы рискуете причинить серьёзный вред маглу, мистеру Вернону Дурслю, Вашему собственному дяде и законному опекуну? — Да, но только потому, что он… — И Вы также наложили ещё одно поджигающее заклинание на Мракоборца Тонкс, когда она пыталась задержать Вас в августе? — Да, но это… — Вы все слышали, — объявил Фадж Визенгамоту, поудобнее устраиваясь на своей скамье и ухмыляясь. — Он признался во всех обвинениях. Всё, что нам нужно сейчас — это вынести ему приговор… — Простите, если ошибаюсь, Министр, — вмешался Дамблдор, как раз когда Гарри был готов полностью развалиться на части, — но разве обвиняемый не имеет права на защиту, а также на вызов свидетелей и дачу показаний в поддержку этой защиты? Разве это не политика Отдела Обеспечения Магического Правопорядка, мадам Боунс? — Верно, совершенно верно, — подтвердила ведьма с моноклем рядом с Фаджем. — Я хочу покончить с этим сегодня, Дамблдор, — отрезал Фадж. — У нас нет времени на всё это. Вы осознаёте, сколько свидетельских показаний Вы дали нам прочитать? — Осознаю, я сам всё тщательно изучил. — Но, разумеется, Вам безразлично, сколько свидетельских показаний Вы должны были прочитать, если в противном случае суд рискует совершить серьёзную ошибку? Фадж стал фиолетового оттенка, которым дядя Вернон мог бы гордиться. Он снова зашуршал бумагами. — Очень хорошо, докажите свою правоту. Но я не вижу, что хорошего это принесёт. Поттер признал все обвинения. — Ах, но смягчающие обстоятельства должны быть приняты во внимание, — Дамблдор приятно улыбнулся. — Я уверен, что все присутствующие здесь знакомы с пунктом семь Указа о Разумном Ограничении Волшебства Несовершеннолетних, который гласит, что магия может использоваться перед маглами в исключительных обстоятельствах, таких ситуациях, где жизни ведьмы или волшебника, о котором идёт речь, или магла угрожают. — Да, да, мы все знакомы с этой статьёй, — рассеянно бросил Фадж, — но какое отношение имеет к этому седьмой пункт? Поттер находился в магловском доме, где присутствовали только другие маглы, а не угрожающая жизни ситуация. — Вижу, Вы полагаете, что маглы не могут быть опасны. Такое предположение было бы неверным. Мы должны бояться не только тех, кто обладает огромной силой, но и всех тех, кто при любых обстоятельствах приносит тиранию, причиняет страдание и горе окружающим. Министерство, например, хотя и не причиняет никому физического вреда, безусловно, представляет собой нечто такое, чего следует опасаться, если судить о его нынешних взглядах, таких, как его решимость преследовать пятнадцатилетнего мальчика, не позволяя ему изложить свои доводы. — Да ладно Вам, Дамблдор, — огрызнулся Фадж, раздувая ноздри от едва завуалированного намёка на Волан-де-Морта. — Как мог магл угрожать волшебнику? — Очень легко, чтобы Вы знали, если бы прочитали показания, которые я предоставил суду. — А в чём именно заключалась эта опасность? — гулким голосом спросила мадам Боунс, прежде чем Фадж и Дамблдор успели снова заговорить. Она посмотрела прямо на Гарри, выражение её лица было серьёзным, но не враждебным. Он почувствовал проблеск надежды, но, открыв рот, почувствовал внезапное нежелание говорить. Всё, что Дурсли причинили ему за эти годы, он по большей части держал при себе, даже Рон и Гермиона не знали всего этого. Мысль о том, чтобы рассказать все болезненные подробности суду, была по меньшей мере пугающей. Он почувствовал, как Ламия шевельнулась у него в кармане и еле слышно прошипела что-то ободряющее. Он почувствовал, как его мужество подобно песне Феникса воспарило при этом звуке. — Мой дядя напал на меня, — сказал он, глядя прямо на мадам Боунс, а не на других скептически настроенных членов Визенгамота. — Он ударил меня, и я упал в стеклянную дверь и получил травму. Он снова набросился на меня, и я потерял контроль над своей магией. Я использовал против него магию, но не нарочно. Это просто произошло. Мне было больно, и я злился, и я хотел, чтобы он отстал от меня. Брови мадам Боунс поднялись, но, как показалось Гарри, не от недоверия. Фадж рядом с ней фыркнул, но она не обратила на это внимания. — Хотите сказать, что волшебство было случайным? Что Вы не использовали ни палочку, ни заклинание? — Да. — Могу я осмотреть Вашу палочку? Гарри заколебался, бросив взгляд на Дамблдора. Но когда директор не взглянул на него, а только слабо кивнул, Гарри встал со стула и подошёл к скамье, нервно передавая палочку. Мадам Боунс взяла её пухлыми пальцами, а затем вытащила свою собственную палочку. — Приори Инкантатем! Как Гарри однажды уже видел, из палочки появилась тёмная фигура. Это было лицо, покрытое нарывами, и Гарри поморщился, вспомнив заклинание, которое он наложил на Крэбба в Хогвартс-Экспрессе. Она кивнула. — Последнее заклинание было Фурункулус. Верно? Гарри кивнул, забрал палочку и сел на своё место. Однако Фадж только махнул рукой. — Это ничего не доказывает. — Это доказывает, что магия была неумышленной, — возразила мадам Боунс, — и подтверждает его аргумент о случайной магии в случае самообороны. — Он мог бы использовать другую палочку! — Чью? Мистер Поттер — единственный волшебник в Литтл Уингинге. — Кхе-кхе. Гарри уставился на ведьму, которая сидела в тени справа от Фаджа, наклонившись вперёд, демонстрируя лицо, напоминающее морду жабы. — Слово предоставляется Долорес Джейн Амбридж, первому заместителю Министра, — объявил Фадж. Затем ведьма заговорила девичьим пронзительным голосом, совершенно не соответствующим её внешности. — Я уверена, что неправильно поняла Вас, профессор Дамблдор, но Вы предполагаете, что нападение на магла оправдано только потому, что этот мальчик был зол на своего дядю? Гарри увидел, как несколько членов Визенгамота сердито закивали. — Вовсе нет, мадам Амбридж, — ответил Дамблдор. — Гнев, конечно, не оправдывает нападения. Но, как мы все знаем, даже самые лучшие из нас не могут контролировать свои эмоции, что Министерство осознало, когда оно не выдвигало обвинения против Гарри за раздутие его тёти два года назад. — Видите? — вскричал Фадж. — Он и раньше нападал на свою семью! Что же такого исключительного было в этом обстоятельстве? — Что Гарри в тот момент искренне боялся за свою безопасность, — сурово пояснил Дамблдор. — Вернон Дурсль сам признался мне, что первым поднял руку на своего племянника. — Вы хотите сказать, профессор, — снова заговорила Амбридж, мило улыбаясь, — что опекун не имеет права делать выговор своему подопечному? На мгновение мне показалось, что Вы думаете, что мистер Дурсль был не прав, пытаясь наказать этого мальчика. — Наказание и выговоры отличаются от прямого нападения, мадам Амбридж, — серьёзно сказал Дамблдор. — У вас имеется свидетельство магловского врача, в котором перечислены травмы, полученные Гарри в том нападении. Ушибы лица и челюсти от удара кулаком, серьёзные раны вдоль спины, некоторые из которых были инфицированы в результате падения в стеклянную дверь. Здравый смысл подсказывает, что после такого жестокого и болезненного нападения любой здравомыслящий человек сделает всё возможное, чтобы защитить себя. — Он мог получить эти травмы несколькими способами. У нас есть только слово мальчика, — нахмурившись, заявил Фадж. — Дурсль не давал показаний в суде. — Естественно, он не хотел разоблачать свою собственную неправоту. — Даже если Дурсль и напал на мальчика первым, — скептически предположил Фадж, — зачем ему это понадобилось? Должно быть, что-то очень серьёзное, а, Поттер? За что он Вас отчитывал? — Причина не имеет значения, — продолжил Дамблдор. — Ничто не оправдывает опекуна, нападающего на своего подопечного. — Пусть он ответит, — сказала мадам Боунс. Гарри снова заколебался, когда суд смотрел на него так, сверху вниз. — Я спорил со своим кузеном. Мой дядя думал, что я использовал магию. — А Вы использовали? — Мы уже установили это, — напомнила мадам Боунс, закатывая глаза. — Он рассердился, что Вы, возможно, нарушили закон? — Нет, он просто не любит магию. Мадам Боунс снова подняла брови. — Почему? — Он просто ненавидит её. Он ненавидит меня. Он всегда… — Мне жаль прерывать то, что должно было быть хорошо отрепетированным рассказом, направленным на привлечение сочувствия, — произнёс Фадж, — но Ваше стремление к вниманию здесь недопустимо. Поттер упускает самый важный момент рассказа. Мы все читали газеты. Мы все знаем, что послужило причиной ссоры. Поттер говорил на змеином языке, чтобы напасть на своего кузена. Он это отрицает? Вы использовали змеиный язык? — Да, — неохотно признался Гарри, видя, как Визенгамот разразился яростным шёпотом. Ламия пошевелилась в его кармане. — Но я не пытался напасть на Дадли! — Тогда что Вы делали? Гарри закусил губу. — Просто… разговаривал, — ответил он довольно неуверенно. — Дадли услышал меня, напугал змею, и она укусила его. Вот и всё. — Разговаривал, — повторил Фадж. — Лично я считаю любого, кто заводит случайные разговоры со змеями, крайне подозрительным. — К счастью, Ваше личное мнение здесь неуместно, — изрёк Дамблдор. — Нет законов, запрещающих использование змеиного языка. — А должны быть! — выкрикнул Фадж, выпучив глаза. — Если бы эта способность не была такой редкой, мы бы издали законы против неё столетия назад! — Но в нынешней ситуации она не является незаконной, — напомнил Дамблдор, улыбаясь. — Тем не менее, как я уже сказал, причина нападения Вернона Дурсля на Гарри не имеет значения. Гарри почувствовал опасность для своей жизни и отреагировал случайным поджигающим заклинанием, направленным на его защиту. Он полностью действовал в рамках закона. — А что насчёт Мракоборца Тонкс? — Нимфадора Тонкс уже заявила суду (заявление, которое Вы, кажется, удобно забыли), что она не намерена выдвигать обвинения, — заявил Дамблдор. — Она понимала, что Гарри находился в уязвимом эмоциональном состоянии и не контролировал свои действия. Опять же, закон предусматривает случаи эмоционального стресса. Я сомневаюсь, что кто-то может подвергнуть сомнению эмоциональный стресс пятнадцатилетнего мальчика, живущего на улице в страхе перед собственной семьёй и преследованием за то, что он защищался от них. Большинство членов Визенгамота качали головами, но некоторые выглядели задумчивыми и даже сочувствующими. Мадам Боунс была непроницаема, но слабо кивала. — Мне очень жаль, Дамблдор, — снова сказала Амбридж своим нелепым хихикающим голосом, — но я не совсем уверена, что Поттер боялся своей семьи. Его действия не подтверждают этого. Почему бы не убежать в дом друга или соседа? Зачем убегать, как преступник? У Гарри не было ответа на этот вопрос, по крайней мере, такого, который он мог дать или объяснить. Как он мог выразить, насколько был напуган, насколько смущён и потерян, насколько сильно чувствовал себя одиноким? Как он мог рассказать им, как жил в страхе каждый день с возвращения Волан-де-Морта, постоянно на грани, боясь своих вечеров и собственных снов? Всё это звучало так неубедительно, когда он пытался выразить это словами. Он не знал, как внушить этим людям свои чувства, и сомневался, что это будет что-то значить. Что же касается их, то для них он либо стремится привлечь к себе внимание, либо просто эмоционально не в себе. И Гарри не был уверен, что они ошиблись бы в последнем. — Возможно, Вы не представляете, каково это — быть сиротой, мадам Амбридж, — начал Дамблдор. — Быть одиноким в этом мире, быть покинутым единственной семьёй, которая у тебя есть. Действия человека в таком затруднительном положении, особенно учитывая страх и тревогу, которые он бы испытывал, нельзя оценивать слишком строго. Гарри сделал то, что считал необходимым, и покинул жестокое семейство. Вряд ли можно винить его за это. Гарри ничего не сказал, но почувствовал внутри огромное волнение. Казалось, что этого было недостаточно, как он мог донести до людей там, что во всём этом скрывалось куда большее? — Вы хотите сказать, профессор Дамблдор, что сообщения о психическом здоровье мистера Поттера на самом деле правдивы? — сладко спросила Амбридж. — Возможно, ему лучше обратиться за помощью… — Единственное «лечение», которое мне нужно, — это убраться подальше от Дурслей, — выпалил Гарри, наконец, позволив эмоциям овладеть собой. — Я больше не собираюсь с ними жить. Нет. Это заявление было встречено громким ропотом, но Гарри не мог определить настроение комнаты. Фадж ухмылялся, Амбридж скептична, но мадам Боунс, по крайней мере, выглядела заинтересованной. — Вы хотите сказать, — начала она, пристально глядя на него, — что хотите избавиться от опеки Ваших тёти и дяди? — Да, — горячо ответил Гарри, игнорируя настороженный взгляд Дамблдора. — На основании их жестокого обращения в тот июльский вечер? — На основании жестокого обращения, которое я получал от них всю свою жизнь, — заявил Гарри, чувствуя себя храбрее с каждым произнесённым словом. — Они только и делают, что заставляют меня страдать. Я не хочу больше иметь с ними ничего общего. — Неужели мы действительно в это поверим? — спросил Фадж, оглядывая зал суда, словно ожидая, что они согласятся. — Поттер — подросток, какой другой ребёнок не несёт подобных обид на своих опекунов? — Большинство детей не подвергаются физическому насилию со стороны своих опекунов, — пояснила мадам Боунс, бросив на Фаджа суровый взгляд краем глаза. Сердце Гарри подпрыгнуло. Значит ли это, что она ему поверила? — Где доказательства того, что они недобросовестны? — У Вас они есть, — изрёк Дамблдор, указывая на пергаменты, разложенные перед Фаджем. — Прочитав их, Вы, без сомнения, заметите, что девять разных людей заявили о своём убеждении, что Гарри подвергался многолетнему эмоциональному и временами физическому насилию со стороны своих родственников, а также непростительному пренебрежению. И у меня здесь есть свидетель, который подтвердит это. — У меня нет времени на свидетелей, — вспылил Фадж, покраснев. — Это всё равно не имеет значения… — Я не соглашусь, — вставила мадам Боунс. Она кивнула Дамблдору. — Приведите Вашего свидетеля. Учитывая личную форму дачи показаний, я полагаю, что человек, вовлечённый в это, не магл? — Она сквиб. Фадж ухмыльнулся. — Сквиб? Очень удобно, Дамблдор. Дамблдор только улыбнулся, подошёл к двери зала суда и пригласил миссис Фигг, которая казалась совершенно напуганной при виде всех членов Визенгамота, смотрящих на неё сверху вниз. Гарри невольно уставился на неё и снова подумал о том, как странно было осознавать, что миссис Фигг знала всё о волшебном мире всю его жизнь. Дамблдор наколдовал ей кресло, и она села, выглядя взволнованной, но решительной. Она слабо ему улыбнулась. — А Вы кто такая? — не слишком вежливо спросил Фадж. — Арабелла Дорин Фигг, — ответила она. — Я живу в Литтл Уингинге, неподалёку от того места, где живёт Гарри Поттер. — И Вы хорошо знаете обвиняемого? Миссис Фигг взглянула на него, прежде чем ответить. — Я часто присматривала за ним, когда он был маленьким. — Но Вы в последнее время никак не контактировали? — Ни разу с тех пор, как он поступил в Хогвартс. — Странный человек для свидетеля, Дамблдор, — подметил Фадж, едва скрывая своё самодовольство. — Она не разговаривала с ним с тех пор, как ему исполнилось одиннадцать! — Но когда-то приглядывала всё время, — громко заявила миссис Фигг, привлекая к себе внимание, тем самым невольно заставив себя немного отпрянуть. — Я имею в виду, что присматривала за ним несколько раз в месяц, и с тех пор часто его видела. — И какое свидетельское показание Вы можете предложить? — спросила мадам Боунс, её отношение было менее скептическим, чем у Фаджа. — Вы когда-нибудь были свидетелем каких-либо злоупотреблений? Миссис Фигг слегка запнулась, но, взглянув на Дамблдора, пришла в себя. — Нет, — призналась она, и Гарри внутренне застонал. — По крайней мере, я никогда не видела, чтобы они причиняли ему физический вред. Но было очевидно, что они не были добры к нему. — В каком смысле? — осведомилась мадам Боунс. — Причина, по которой я так часто присматривала за ним, заключалась в том, что мистер и миссис Дурсль постоянно уезжали в каникулы и путешествия со своим сыном Дадли. Они никогда не брали с собой Гарри. Они оставили его со мной. Просто бросали его со мной, и я не могла быть с ним слишком мила, потому что если бы они знали, что ему нравится гостить у меня, они бы нашли кого-то другого. Часами, а иногда и днями они оставляли его со мной. — И это злоупотребление? — поинтересовался Фадж. — Не брать его с собой в поездки? — Дело не только в этом, — добавила миссис Фигг и внезапно сорвалась, забыв о страхе, когда слова сорвались с её губ. — Они пренебрегали им. Они отдавали этому толстому болвану… Я имею в виду, что их сын Дадли получал всё. Кучи и кучи подарков, он был испорченным, получал всё, что хотел, и издевался над теми, у кого ничего не было. Гарри ничего не дарили. Он носил всю старую одежду Дадли, рваную и слишком большую для него. Дадли получал столько еды и сладостей, сколько хотел, становясь всё толще, в то время как Гарри выглядел постоянно истощённым. Я замечала, что у него были синяки. Некоторые из них были от Дадли, я сама была свидетелем этого. Дадли и его друзья-хулиганы набрасывались на него, но я подозреваю, что некоторые были и от его дяди. Он, конечно, никогда не мог сказать о нём ни одного доброго слова. Обращался с ним, как с грязью, вот что он делал. Говорил о нём так, словно Гарри был не более чем обузой, чем-то, что нужно терпеть, а не любить. Называл его «парнем» вместо имени, никогда в жизни не дарил подарков, заставлял заниматься домашними делами, пока Дадли ходил играть. У него никогда не было друзей, Дадли никого к нему не подпускал. Возможно, я никогда самолично не видела этого, но мне и не нужно было. Я помню, как Вернон и Петунья говорили о нём со мной, видела, как он шёл с Дадли домой из школы, а Дадли делал всё возможное, чтобы издеваться над ним. И Дадли принимался болтать всем своим друзьям на улице о «ненормальном», который жил с ним. Всё, что вам нужно было делать, это слушать. У Дадли было две спальни, заполненные игрушками, которыми он хвастался, а Гарри спал в чулане под лестницей. Миссис Фигг выдохнулась, но оставила после себя довольно сильное впечатление. Визенгамот разразился бурным бормотанием, некоторые скептически качали головами, но некоторые выглядели потрясёнными и хмурыми. Мадам Боунс была среди последних, Фадж — среди первых. — Это правда? — спросила мадам Боунс у Гарри, и её лицо дало слабину от изумления. Гарри кивнул, с ужасом заметив, что репортёры на задних рядах яростно пишут, на их лицах присутствовали радостные улыбки. Рядом с ними мистер Уизли наблюдал за ним с сочувствующим выражением на лице. Гарри отвёл взгляд. — И имели ли эти отношения когда-либо физический насильственный характер? — спросила мадам Боунс, и Гарри смутился. Слышать, как Дамблдор характеризует его отношения с Дурслями, как эмоциональное и физическое насилие и пренебрежение, было чем-то, что он никогда не рассматривал раньше. — Иногда, — ответил Гарри, не обращая внимания на репортёров. — Не всегда. В основном они просто игнорировали меня или делали несчастным другими способами. Но иногда мой дядя… — он замолчал, пытаясь выразить словами то, чего никогда никому не говорил. — Он злился. Он ненавидел меня, как и все они. Они презирают магию, и всякий раз, когда я случайно использовал её, когда был маленьким, они наказывали меня. Запирали в чулане, и всё такое. Иногда он бил меня. Но то, что случилось в прошлом месяце, было самым худшим в моей жизни. Мне никогда раньше не приходилось обращаться в больницу. Он… он хотел убедиться, что я никогда не научусь магии. О том, что я волшебник, я узнал только за месяц до поступления в Хогвартс. Они сделали всё, что могли, чтобы остановить меня. — И всё же Вы по-прежнему возвращались в их дом каждые школьные каникулы? — Летом. Я обычно возвращаюсь на пару недель и игнорирую их, и они в значительной степени игнорируют меня. С тех пор как я начал учиться в Хогвартсе, мне стало намного лучше. Думаю, они слишком напуганы, чтобы что-то предпринять. Остаток каникул я провожу либо в Хогвартсе, либо с другом. Они просто рады избавиться от моего присутствия дома. — Понятно, — подытожила мадам Боунс, поджав губы. Она покачала головой, и Гарри почувствовал облегчение, увидев, что она ему поверила. Однако Фадж качал головой по другой причине. — Если ситуация была настолько плохой, почему её никто не заметил? — Я снова ссылаюсь на показания, которые предоставил суду, Министр, — напомнил Дамблдор. — Простите, что допустил, что Вы прочтёте их. Позвольте мне зачитать некоторые из основных моментов для Вас сейчас. — Дамблдор призвал к себе несколько пергаментов и перевернул их, читая вслух приятным тоном, как будто читал ребёнку. — Это от бывшего учителя Гарри: «У меня всегда было впечатление, что Гарри не был счастлив дома. Его кузен издевался над ним на детской площадке, а родители отказывались брать на себя ответственность за его поступки. Мистер и миссис Дурсль очень гордились своим сыном, но никогда не заботились о своём племяннике на моих глазах. Гарри задерживался на территории школы после звонка, как будто не хотел идти домой. Когда я попытался поговорить с Дурслями о Гарри, они не проявили никакого интереса. По сравнению со своим кузеном Гарри казался мне чересчур безнадзорным, несчастным ребёнком». — Дамблдор сделал паузу и оглядел комнату, прежде чем продолжить: — И ещё одно от бывшей соседки: «Я почти никогда не видела Гарри. Дадли часами проводил время на улице со своими друзьями, катаясь на велосипедах, но Гарри держался сам по себе. У него никогда не было друзей, которых я бы видела. Я несколько раз видела его с тётей и дядей, мне не понравилось, как они с ним разговаривали. Он всегда выглядел таким худым. Его очки постоянно были разбиты, и я не думаю, что у него когда-либо был набор новой одежды для себя за всю жизнь. Это не значит, что они не могли себе этого позволить; Дадли получал новый наряд каждую неделю». Дамблдор оторвал взгляд от пергамента, и Гарри увидел в его глазах холодный гнев, который он редко видел раньше. — Я мог бы продолжить, но я оставлю это вам для последующего ознакомления. Я уверен, что большинство из вас прочитают их. В конце концов, зачем проводить полноценный уголовный процесс и не исследовать доказательства? Гарри увидел, как многие из собравшихся ведьм и волшебников неловко заёрзали, а некоторые начали листать лежащие перед ними пергаменты, хмурясь. — Если Дурсли были такими никудышными опекунами, — начал Фадж, — то почему мальчик был отдан на их попечение изначально? Вы ведь были исполнителем завещания Поттеров, не так ли? Зачем отдавать им мальчика? Гарри повернулся к Дамблдору. — Лили и Джеймс Поттер указали в своём завещании, что Гарри должен быть отдан под опеку его крёстного отца, Сириуса Блэка, — сказал Дамблдор, вызвав у всех вздохи. — Однако по мере развития ситуации это оказалось невозможным. Поэтому я принял решение, что Гарри будет в большей безопасности со своими родственниками, где всё ещё присутствовали кровные узы его матери. И хотя он действительно был в безопасности от нападения Пожирателя Смерти, он, очевидно, не был в такой безопасности, как я предполагал. — Так это Ваша вина? Дамблдор склонил голову. — Я действительно беру на себя ответственность. Именно по моему настоянию Гарри вернулся в дом своих тёти и дяди, даже вопреки собственному желанию. Поэтому я сожалею о своём решении. — Вы не хотите оставаться под их опекой? — спросила мадам Боунс, устремив на Гарри серьёзный взгляд. — Нет, не хочу. Я не вернусь к ним. Никогда. — А если суд отправит Вас туда? — Я снова сбегу, — бросил Гарри, устремив на мадам Боунс свой серьёзный взгляд. — Я отказываюсь оставаться с ними под одной крышей. — Он случайно взглянул на Фаджа. — Министр лично знает, что я уже убегал от них раньше. В следующий раз меня не поймают. Фадж намеренно избегал смотреть Гарри в глаза, но ему показалось, что он слегка покраснел. — И какую альтернативу Вы предлагаете? — поинтересовалась мадам Боунс. — У Вас нет другой семьи. Профессор Дамблдор, как исполнитель завещания, может законно взять на себя опеку над Вами, если так распорядится Министерство. Как я понимаю, он взял на себя временную опеку над Вами после Вашего исчезновения. Это было бы возможно. Гарри внутренне содрогнулся при мысли о том, что Дамблдор является его законным опекуном. Его мнение о нём в данный момент было далеко не радушным. Тем более что Дамблдор по-прежнему отказывался смотреть на него. — Мы бы взяли его! Гарри вскинул голову, когда мистер Уизли встал в дальнем конце комнаты. Он выглядел нервным, но решительным. Перси, сидевший в первом ряду, смотрел прямо перед собой, забыв о своих записях. — А кто Вы такой? — спросила Амбридж, сморщив нос. — Артур Уизли, — представился он. — Гарри и мой младший сын, Рон, друзья. Он проводит с нами почти все каникулы. Мы знаем, как плохо с ним обращаются, и Молли и я были бы более чем рады принять его навсегда. В любом случае он проводит с нами так много времени, что остаётся только сделать это официально. Мы бы усыновили его, если бы пришлось. Гарри уставился на него, застыв в шоке. Тепло распространялось через него, и он почувствовал себя как-то эмоционально странно. Ничто не могло сделать его счастливее, чем официально присоединение к семье Уизли, и мысль о том, что мистер и миссис Уизли готовы принять его, так же как и своих собственных детей, глубоко тронула его. Мадам Боунс выглядела удивлённой. Затем она взглянула на Дамблдора. — Да, это будет предметом дискуссии. Это было бы совершенно необычно. Вы бы этого хотели, мистер Поттер? Гарри горячо закивал. — Да. А если это невозможно, я сам себя обеспечу. У меня есть деньги, чтобы сделать это. Всё будет лучше, чем Литтл Уингинг. Мадам Боунс почти улыбнулась.  — Вопрос об опеке, хотя он и имеет отношение к данному делу, не может быть решён здесь. Я предлагаю, чтобы Вы оставались под опекой профессора Дамблдора до тех пор, пока не будет организовано надлежащее слушание. На данный момент у Вас есть что-нибудь ещё сказать? Гарри покачал головой и посмотрел на Дамблдора. Миссис Фигг, всё ещё сидевшая между ними с неловким видом, тоже посмотрела на него. — Я представил все доказательства, которые считаю уместными, — сказал Дамблдор, глядя на суд. — Признать Гарри виновным по указанным обвинениям было бы нелепо в данных обстоятельствах. Я полагаю, что доказал вам, что использование Гарри магии было результатом несчастного случая, отчаянной попытки защитить себя от человека, который, как доказывают показания свидетелей, в худшем случае является жестоким обидчиком, а в лучшем — безразличным опекуном. Всё, что мы с ним можем сейчас сделать, это дождаться вашего вердикта. Гарри почувствовал толчок, когда понял, что Дамблдор теперь вынуждает Визенгамот принять решение. Он совсем не чувствовал себя готовым. Он не думал, что произвёл хорошее впечатление, не сказал всего, что хотел. Как он мог рассказать им, насколько сбитым с толку он себя чувствовал в последнее время, насколько был расстроен и одинок, не выставляя себя сумасшедшим ребёнком, каким они все его считали? Он попытался поймать взгляд Дамблдора, чтобы успокоиться, но Дамблдор сложил пальцы вместе и просто смотрел на суд, игнорируя взгляды Фаджа, когда собрание погрузилось в настойчивые разговоры шёпотом. Его сердце громко стучало, ему было трудно дышать. Он хотел сказать больше, но как он мог, когда каждый раз, когда открывал рот, он думал, что его стошнит? Ламия зашевелилась в его кармане, напоминая о своём присутствии, и он мгновенно успокоился. Он старался дышать глубоко. Шёпот прекратился. Он хотел поднять глаза, но обнаружил, что пол гораздо легче изучать, чем лица судей. — Кто за то, чтобы оправдать подсудимого по всем пунктам? — произнёс гулкий голос мадам Боунс. Он вскинул голову и увидел в воздухе руки, много рук. Тяжело дыша, он попытался сосчитать их, но прежде чем он успел закончить, мадам Боунс продолжила: — Кто за то, чтобы признать подсудимого виновным? Поднялось несколько рук, в том числе Фаджа, Амбридж и некоторых других. Фадж огляделся, и его лицо исказилось от гнева. Он сделал несколько глубоких вдохов, прежде чем заговорить голосом, полным подавленной ярости: — Очень хорошо, очень хорошо, оправдан по всем пунктам. — Отлично, — сказал Дамблдор и встал, чтобы уйти, не сказав больше ни слова. Миссис Фигг, оглядевшись, последовала за ним, когда судьи Визенгамота встали и начали убирать свои вещи, разговаривать и покидать комнату, Перси Уизли был в числе первых. Прежде чем Гарри успел подумать, можно ли ему уйти, к нему присоединился мистер Уизли. Он схватил его за плечи. — Великолепно, Гарри, — просиял он. — Я знал, что они не могли признать тебя виновным. Это всё мадам Боунс. Она справедливая, я знал, что она тебя выслушает. И она организует для тебя слушание по делу о лишении опеки. Запомни мои слова. — Вы это серьёзно? — спросил Гарри, глядя на него сверху вниз. — Насчёт того, чтобы взять меня к себе и всё такое? — Конечно, Гарри, — сказал он, улыбаясь. — Ты уже один из нас, ты же знаешь. Ничто не могло этого изменить. Мы с Молли долго это обсуждали. Мы будем рады твоему присоединению к нашей семье. И тогда, впервые за несколько месяцев, Гарри улыбнулся своей первой по-настоящему искренней улыбкой. Независимо от того, есть ли Уизли опекунство над ним или нет, факт оставался фактом — они хотели его. Это было чувство, которое Гарри никогда не знал в Дурслях. Вся обида на них с прошлого лета полностью исчезла.