Сатана

На следующее утро Францев узнал, что бабушка Виолетты и Евдокии умерла, не выдержав весть о смерти второй внучки. Спустя несколько часов к нему заявился Ольховский. Игорь сразу понял, что тот находится в ярости, которая заставила его забыть об элементарных правилах субординации: оставив работу, он сорвался с места и приехал в «Север». Психиатру не хотелось пускать следователя в номер, но тот явно был готов начать скандал прямо в коридоре, поэтому Францев нехотя отошёл в сторону, позволяя Ольховскому пройти. — Я, конечно, понимаю, что у вас какой-то там особый метод расследования, но… я тоже занимаюсь этим делом, если что! Официально! Мы должны делиться друг с другом информацией, разве нет? — выпалил он, широко раздувая ноздри. «И многим ты со мной поделился?» — насмешливо подумал психиатр. Вслух же сказал: — В мои обязанности не входит делиться с вами какой-либо информацией, никто не говорил, что с моей стороны это обязательное условие. А вот с вашей — да. — С чего бы? — следователь густо покраснел, сжимая руки в кулаки. — Потому что вы уже несколько лет не можете поймать серийного убийцу, ввиду чего сюда прислали меня, — холодно отчеканил Францев. Его серые глаза покрылись поволокой отстранённости. — Ненавижу таких, как вы! Приезжаете из своих столиц и считаете, что все вам должны! Намекаете тут на мой непрофессионализм… — срывающимся голосом начал Ольховский. — На него намекает ваш «висяк». Видимо, это стало последней каплей, поскольку в следующую секунду взбешённый следователь подлетел к психиатру и со всей дури ударил его кулаком в лицо. Удар пришёлся в скулу и левый глаз. Францев отшатнулся, оглушённый неожиданно сильной болью. Ольховский замер и тут же выскочил из номера, видимо, испугавшись своего поступка. Игорь ощутил, как из носа обильно вытекают струйки крови. Закрыв ладонью ноющий глаз, он проковылял в ванную и включил холодную воду. Крови было много. Францеву пришлось сплёвывать её и тщательно умываться снова и снова. Стоило слегка наклонить голову, чтобы обработать мазью от ушибов ссадину на скуле, как на раковину быстро начинали капать алые капли. Ольховский вложил в свой удар всю ненависть, поэтому он получился достаточно мощным. Игорь ощутил тошноту и головную боль. Ушибленный глаз открывался только наполовину, под ним уже виднелся синяк, а белок болезненно покраснел. Намазав скулу мазью, которая обнаружилась на стене в аптечке, психиатр вернулся в комнату и медленно опустился на кровать. «Если Евдокия наврала следствию, то вполне вероятно, что Виолетту убил её знакомый. Поэтому он и обезглавил её. Преступник пересекался с ней ранее, и ещё с пятью жертвами. Он старается не убивать тех, кого знает, чтобы его было труднее найти. Но иногда жажда крови и насилия сильнее, целых шесть раз он не сдержался и напал». Францев ощутил, как в горле скопилась кровь. Поморщившись, он перевернулся набок и, судорожно схватив с тумбочки салфетку, харкнул в неё. В дверь настойчиво постучали, заставляя психиатра оторвать себя от кровати и открыть. Пришедший Зигфрид выглядел, как всегда, великолепно: синяя рубашка, чёрные джинсы, ботинки того же цвета. Улыбка медленно сползла с его лица. — Игорь, что с тобой? Кто тебя так? — Следак местный, — иронично отозвался Францев, накрывая ладонью ушибленный глаз. — Ты проходи, проходи. — Ты обработал? Синяк будет… — тихо ответил Бруннер и покачал головой. Пройдя в номер, он водрузил на стол бутылку красного вина и снова с тревогой посмотрел на психиатра. Тот кивнул, усаживаясь в кресло. Всё ещё трогая скулу, он скользнул задумчивым взглядом по Зигфриду. — Да, обработал… «Неужели он действительно так волнуется? Что ж, это приятно», — подумал Игорь. — А за что этот следак тебе врезал? — спросил Бруннер, опускаясь во второе кресло. — За то, что не хочу делиться с ним информацией, которая может пролить свет на некоторые аспекты этого расследования… — склонив голову набок, отозвался Францев. — Эти болваны годами не могут поймать убийцу! Благодарили бы тебя за помощь, а не кулаками махали, — раздражённо заметил Зигфрид и встал. — Я сейчас вернусь. Как только за Бруннером закрылась дверь, Францев подошёл к столу и достал из ящика листок, на котором был список, составленный Сидоровым. Игорь принял твёрдое решение начать с него. Самоубийство Евдокии давало понять, что психиатр прав, и убийца действительно отрубает головы и выкалывает глаза тем жертвам, которые его знали. Андрон Мартынов, Мила Ховорка, Сусанна Попова, Эльдар Каримов, Анна Благая, Виолетта Полицаева. Дверь отворилась и в номер вернулся Бруннер. Подойдя к психиатру, он взял его за руки и усадил в кресло. После чего снял крышку с маленькой стеклянной баночки, поясняя: — Это альбуцид. — Не волнуйся, думаю, сетчатка не отслоится, — слегка улыбнувшись, ответил Францев, но не стал противиться проявлению заботы. Послушно откинув голову, он позволил Зигфриду закапать капли. — Вот так… — тихо пробормотал Бруннер, закрывая баночку с каплями и ставя её на столик. — Закапай перед сном ещё раз. — Спасибо. А теперь предлагаю выпить вино, которое ты принёс, — щуря ушибленный глаз, предложил Игорь. Кивнув, Зигфрид прошёл к буфету, открыл его и достал два бокала. Вернувшись, занялся откупориванием бутылки и разлитием алого напитка. — В опасное дело ты ввязался, — негромко заметил Бруннер, протягивая психиатру один бокал. — Я не мог отказать Вишневскому… Это лучший друг моего покойного отца. Между прочим, прокурор Ленинграда. Мерси, — приняв бокал, Францев сделал три больших глотка. — Ну ничего себе! Высоко летаете, товарищ психиатр, — шутливо протянул Зигфрид и вернулся в своё кресло. — Так получилось, — хохотнул, Игорь причмокнул губами. — Вкусное вино. — Сербское. — Никогда не пробовал… — Игорь, мне вот интересно… Какой случай в твоей практике был самым необычным или сложным? — делая глоток вина, с ощутимым интересом спросил Бруннер. — Дай-ка подумать, — потирая бороду свободной рукой, рассеянно отозвался Францев. — Все психически больные люди сложны, но бывают непредсказуемые субъекты. Например, как только я пришёл работать в больницу, ко мне на отделение поступил пожилой мужчина. На его плечах было десять попыток суицида и ежегодные острые рецидивы. Чем только его не лечили… выйти в стойкую ремиссию никак не удавалось. И вот я стал проводить с ним терапию каждые два дня. Можешь себе представить, как на меня смотрели коллеги… Куча больных, психиатрам не до постоянных длительных бесед, в больнице акцент сделан больше на медикаментозную терапию. А меня это не устраивало. Во-первых, мне хотелось самому докопаться до сути его состояния. Во-вторых, я-то знаю, что терапия не менее важна, чем лекарства. В общем, стали мы с ним частенько беседовать. И чем больше он мне открывался, тем меньше становилась его дозировка психотропов. Всё шло гладко. Вменяемость и чувство реальности полностью вернулись к этому человеку. Все врачи удивлялись, мол, что за чудо! Столько лет жил от рецидива до рецидива, не слезая с таблеток и страдая от всевозможной психосоматики, а тут на тебе… Комиссия во главе с главврачом пришли к выводу, что мой больной вышел в стойкую ремиссию. Его выписали. Радости моей, как ты можешь представить, не было предела. Однажды он пришёл к зданию больницы, подкараулил меня и вручил конверт. Сказал, что счастлив и очень мне благодарен, что никогда так не жил. Выглядел действительно радостным и умиротворённым, никакой болезненной эйфории или мании. Мы поговорили, а прощаясь, он попросил меня открыть конверт на следующее утро и ни в коем случае не раньше. Я так и сделал. Это было длинное письмо, в котором мой больной рассказал несколько историй из жизни, а в конце снова поблагодарил меня за помощь. Никогда не забуду его последние слова: «Мне слишком хорошо, я слишком здоров и мой мозг остр. Если случится рецидив, я этого не переживу. Я хочу уйти счастливым. Это не блажь, не очередная попытка. Это мой добровольный уход. Я хочу начать всё сначала и родиться таким, как сейчас, здоровым и полным сил. Мне пятьдесят восемь. Всю жизнь я страдал от болезни, не зная, что может быть иначе. Вся жизнь прошла зря. И только вы подарили мне радость бытия. Я ухожу с улыбкой на устах и надеждой, что начну свой новый путь с этих же эмоций. Возможно, мы ещё когда-нибудь встретимся, мой дорогой доктор…». Замолчав, Францев сделал глоток вина и потёр переносицу. Да, это письмо ему никогда не забыть. Жизнь — удивительная вещь. А психика человека — вещь феноменальная. — Выходит, он не смог жить здоровым? — хрипло спросил Бруннер, явно впечатлённый услышанным. — Покончил с собой? — Да. На следующий же день в больницу позвонила его родственница и сообщила, что он повесился. С точки зрения врачебной этики, тут не к чему придраться. Сам профессор Щипин признал его стойкую ремиссию. Просто жизнь без болезни оказалась для него невыносимо хорошей. Будь ему двадцать или тридцать, всё сложилось бы иначе. А он вдруг понял, что всю жизнь не жил, а выживал… Мозг, заслонённый шизофренией, не способен проводить такого анализа, — на последних словах психиатр вздохнул и допил вино. — Невероятно интересная история… Да и ты интересный, что уж греха таить, — озорно улыбнувшись, проговорил Зигфрид. — Работа психиатра априори не может быть скучной, — кивнув, Францев покрутил в руке пустой бокал и поставил его на кофейный столик. — Но сам я тот ещё зануда… — Все врачи немного зануды. — Возможно… Я люблю думать. Могу думать очень долго и в гробовой тишине. — Это прекрасно. — Правда? — вспомнив Костю, невольно удивился Игорь. — Конечно. Высокий интеллект — это прекрасно. Как минимум, сексуально, — обнажив большие белоснежные зубы в улыбке, ответил Зигфрид. — Что ж, приму это за комплимент, — тихо рассмеялся Францев. В номере неожиданно зазвонил телефон. Игорь поднял трубку, не сводя взгляда со своего собеседника: — Алло? — Игорь, привет! Это Вишневский беспокоит. — Здравствуйте. — Как ты там? Обжился? — Потихоньку обживаюсь. Результатов по расследованию пока нет. — Оно и понятно. Времени-то мало прошло. Ты не спеши. Если что-то нужно — звони. — Спасибо. — Сейчас-то нуждаешься в чём-нибудь? — Нет, пока всё есть. — Тогда до связи, Игорёк. Пока. — До связи, — положив трубку, Францев ощутил, как на веки усаживается сон. — Тебя, как я вижу, рубит. Отдыхай, я пойду, — улыбнувшись, Зигфрид встал и направился к двери. Игоря восхитили чуткость и проницательность этого мужчины. — Ещё раз спасибо за капли. Я посплю, ты прав, разморило… Загляну к тебе позже, ещё увидимся. — До встречи, — отозвался Бруннер и вышел из номера. Психиатр проснулся через пять часов. В окно, выходящее на запад, лился ярко-золотистый свет закатного солнца. Францев даже залюбовался. Казалось, мебель и обои были залиты горящим золотом, настолько ослепителен и величественен был свет! И только резко разболевшиеся глаз и скула заставили мужчину встать с кровати. Пройдя в ванную, он посмотрел на своё отражение и присвистнул: всё ещё покрасневший белок, под глазом фингал, на скуле — синяк. В таком виде Францев никогда бы не позволил себе выйти «в люди», но сейчас обстоятельства складывались таким образом, что ждать было нельзя. Приняв душ и переодевшись в свежие рубашку и джинсы, Игорь отыскал информацию на первых двух жертв, идущих в списке Сидорова. Мартынов и Ховорка. Как оказалось, эти двое жили на соседних улицах, что очень упрощало задачу. На всякий случай он запомнил и адрес Поповой (вдруг успеет). Выйдя из гостиницы, Францев прогулялся до остановки, откровенно наслаждаясь летним вечером. В такую погоду следует устраивать романтические свидания и бродить по парку, держась за руки, а не сновать по городу в поисках маньяка. Ощутив прилив романтического настроения, Игорь глубже вдохнул пряный воздух и вошёл в полупустой автобус. Андрон Мартынов, ученик седьмого класса, проживал в достаточно новом пятиэтажном доме. Улица, на которой он располагался, была широкой и заканчивалась полоской старого парка, в котором некогда работали аттракционы. К сожалению, отец Мартынова оказался грозным и несговорчивым человеком. Даже не пустив психиатра на порог, он с ненавистью выплюнул: — Вы, твари в погонах, только и делаете, что языками чешете! Моего мальчика убили четыре года назад, а убийца до сих пор на свободе! Иди нахуй и своим передай, что ещё раз сунутся — голыми руками придушу! Тебе, падла, уже и так по морде дали! Показав Францеву здоровый кулак, мужчина захлопнул дверь. Игорь потёр виски, скривив недовольную гримасу. Он, конечно, давно привык к людям с неустойчивой психикой, но иногда это действительно удручает. Особенно тогда, когда тебе и слова не дают вставить, пытаясь оглушить ором. Мила Ховорка была двадцатилетней студенткой биологического факультета. У неё остались мать и младший брат. Это были тихие и довольно милые люди, которые сразу же впустили психиатра в квартиру и смотрели на него, без сомнения, с надеждой. — Я как раз сегодня испекла печенье. Присаживайтесь, — любезно произнесла Ангелина Анатольевна, заводя гостя в светлую, обставленную белым гарнитуром, кухню. Квартира Ховорки была уютной, достаточно просторной и очень чистой. Ни одной крошки на столе, ни одного пятнышка на плите, окна сверкают от чистоты стекла. Такая стерильность, с одной стороны, подкупала, а с другой настораживала, поскольку невольно вызывала лёгкий страх намусорить. Женщина взяла красный фарфоровый чайник и плеснула заварку в две чашки. Добавив кипятка, убрала с миски хлопчатую салфетку, и взгляду предстали аппетитное печенье в форме ромбиков. — Угощайтесь, — проговорила Ховорка и присела за стол. — Спасибо, — психиатр взял одну штучку и откусил. Это было вкусно: хорошее тесто, клубничная начинка, а сверху сахарная пудра. — Выпьешь с нами чаю? — спросила Ангелина, взглянув на вошедшего сына, которому на вид было лет пятнадцать. Тот отрицательно покачал головой и поправил очки. — Что ж, я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о Миле. Всё, что посчитаете нужным. Возможно, вы кого-то подозревали? Заметили странности в чьём-то поведении? Даже если вы уже говорили об этом милиции — расскажите и мне, — своим мягким профессиональным тоном произнёс Францев. — Мила была весёлой девочкой, очень активной и энергичной. Училась она всегда хорошо. У неё было много подруг. Увлекалась фотографией, танцами, рукоделием. За год до своей смерти она познакомилась с мужчиной… он был значительно старше, завязались отношения. Я была не очень рада, ведь ему было под сорок, а ей девятнадцать, но я ничего не говорила, ведь она любила его, — тихо заговорила Ховорка, обхватив пальцами чашку и грустно глядя в чай. — Это была её большая любовь. — Как звали этого человека? — Максим Елизаров. — Вы знаете его адрес? — Я ничего не выбрасывала из комнаты Милочки, в её записной книжке был его адрес… — Хорошо. У неё были враги? Она с кем-нибудь ссорилась? — Она мне ничего такого не рассказывала. — Вспомните тот ужасный день. В каком настроении она уходила из дома? — Она сказала, что переночует у Макса. Она частенько оставалась у него. Накрасилась, закинула в сумку свои лучшие наряды и ушла. В первом часу ночи мне позвонил Максим и спросил, дома ли Мила и как давно она ушла. Оказалось, он прождал её весь вечер, а она так и не пришла… — Ховорка подняла к губам чашку и сделала глоток. Её рука дрожала, зуб ударился о фарфор. — Возможно, вам стоит подумать обо всём? Вы всегда можете позвонить мне и рассказать… — с этими словами Францев положил на стол визитку. — Да-да, конечно… Спасибо вам за участие… Мне это так важно… — тихо затараторила Ангелина, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. — Я могу увидеть её комнату? — задушевно спросил Игорь, касаясь пальцами руки женщины. Он знал, что в этой ситуации телесный контакт: а) немного «отрезвит» и отвлечёт от намечающейся тихой истерики; б) создаст некую доверительность. — Конечно, пойдёмте, — встрепенувшись, Ховорка взяла себя в руки и встала. Комната Милы была обклеена постерами знаменитостей, в основном зарубежных. Много розового цвета, старых мягких игрушек и книг. Ангелина нашла в шкафу записную книжку дочери и протянула Францеву. Тот отыскал адрес Елизарова и, поблагодарив женщину, вышел из квартиры. Он уже пересекал двор, когда его вдруг окликнул тихий голос. — Постойте! Францев обернулся и увидел Егора, брата Милы Ховорки. Это был худой и угловатый парнишка со светлыми волосами, торчащими в разные стороны. Одежда висела на нём, словно на вешалке. Он бежал не слишком быстро и его нескладные ноги слегка заплетались. — Да? — изогнул бровь Игорь. — Я хочу сказать вам кое-что о сестре, — добежав до мужчины, Егор остановился и нервно поправил очки. — Расскажите. — Я не сказал об этом милиции, потому что у Елизарова было алиби на момент убийства, я не хотел пачкать его имя в грязи. Но прошло столько времени… — Ховорка снял очки и нервно облизал губы. — Я скажу вам. Только вы меня не выдавайте, хорошо? — Разумеется. — Елизаров насильник и как-то связан с наркотиками. Однажды летом я уехал на дачу, хотел побыть в одиночестве, за книгами. Я забрался на чердак нашего дома и, зачитавшись, уснул. Меня разбудил какой-то шум. Проснувшись, я посмотрел в щель между половицами, и увидел Максима. Перед ним на коленях стояли парень и девушка, они ему… — Егор покраснел и качнул головой. — Ублажали, короче говоря. Там находился ещё один мужчина, он снимал всё это на камеру. Потом Макс сказал: «Давай, накачай их!». Второй высыпал белый порошок на столик и парень с девушкой начали нюхать. Потом он насиловал обоих. Они просили отпустить их, плакали, но ему было плевать. — Как они оказались в вашем доме? — На тот момент Елизаров строил баню на территории нашего участка. Взял на себя все расходы и строил всё сам. — Вы рассказали Миле об увиденном? — Да. Она не поверила. Назвала дураком и посмеялась. — Что ж, это интересная информация. Благодарю. — Да не за что, я просто хочу, чтобы вы нашли этого убийцу… Я скучаю по Миле… — грустно вздохнув, парень водрузил очки на нос и поплёлся обратно. Игорь думал о том, что необходимо пообщаться с Елизаровым. Солнце медленно подползало к линии горизонта, но было ещё светло. Летние дни длинные… Задумавшись, Францев сам не заметил, как вышел в тот самый двор, к которому прилегал дом, в котором жили Мартыновы. Прищурившись, Игорь не без удивления заметил, что возле двери второго подъезда курит Дмитрий Кутузов. «И откуда он здесь? Мир воистину тесен», — с лёгкой взволнованностью подумал мужчина и свернул за ближайшее здание, чтобы остаться незамеченным (?). Добравшись до остановки, психиатр сел в нужный автобус и поехал в северную часть города. До дома Елизарова нужно было ехать восемь остановок. Францев сомневался, что его пустят на порог, но произошедшее превзошло ожидание. Его не только пустили в аскетически обставленную двушку, но и предложили водки. Игорь отказался. Максим был накаченным мужчиной и производил впечатление здоровяка. Длинный острый нос и бегающие жёлто-зелёные глаза делали его лицо неприятным, но лично для Францева. Тот предполагал, что такие мужчины очень нравятся многим барышням. — Мила — это до сих пор моя рана, — заметил Максим, когда Игорь сообщил цель своего визита. — Как считаете, она была знакома с убийцей? — внимательно глядя на Елизарова, поинтересовался психиатр. — Понятия не имею… Парней-друзей у неё не было, она мне всё рассказывала, — вальяжно развалившись в кресле, задумчиво отозвался Максим. — Не говорила о каком-нибудь назойливом поклоннике или что-то вроде того? — Не. Я б шею сломал этому поклоннику, — фыркнув, как-то недобро улыбнулся Елизаров. — Сколько вы встречались? — заметив на настенной полке несколько видеокассет, негромко спросил Францев. — Год. Хорошая была девчонка. Классная просто. — Позвоните мне, если что-то вспомните, — протягивая визитку, произнёс Игорь. — Ага, без проблем! — бодро ответил мужчина и взял карточку. Францев хотел было поехать в гостиницу, но некий азарт захлестнул его целиком и он решил наведаться ещё по одному адресу. К тому же, сверившись с картой, психиатр обнаружил, что ему не придётся ехать в другой конец Архангельска. Сусанна Попова проживала в частном доме вместе со своей глухонемой бабушкой. После смерти женщины к старушке приехала её внучатая племянница, которая видела убитую от силы раза два. Пожилая Агафья Попова уже почти ничего не помнила, поэтому узнать что-либо о Сусанне от неё было попросту невозможно. Тогда Францев остановился у забора, огораживающего её дом, и закурил, думая. На соседнем участке послышался грохот. Присмотревшись, Игорь увидел черноволосого мужчину, уронившего таз с водой прямо на землю. — Извините, вы давно здесь живёте? — спросил Францев, приближаясь к забору незнакомца. — Лет восемь. А что такое? — вежливо и тихо отозвался мужчина. — Я расследую убийство Сусанны Поповой. Вы, случайно, не были с ней знакомы? — Был, мы ведь соседи, — задумчиво произнёс незнакомец. — Мы можем поговорить? — Да, конечно. Проходите, — он подошёл к калитке и отворил её. — Как ваше имя? — Павел Потапов. А ваше? — Игорь Францев. Мужчины прошли на территорию дома и опустились на широкую, прогретую солнцем, лавочку, находящуюся возле крыльца.