Сатана

— Как вы? — Нормально, если не считать этого, — поморщившись, Францев боязливо потрогал большую ссадину на правом виске. Кажется, в последнее время ему стало несказанно «везти» на физические увечья. — У вас сотрясение мозга. Может, хотите чай? — Нет, не сейчас, — в серых глазах психиатра мелькнул почти фанатичный интерес. — Что с Елизаровым? — Он в коме. На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Игорь закусил нижнюю губу и посмотрел в высокий потолок. В ноющей голове медленно, словно зажёванная пластинка, воспроизводились недавние события. Он пришёл в себя после аварии, стащил маску с лица Елизарова, а потом, находясь в болевом шоке, снова отключился. Теперь же он лежал в просторной комнате, окно которой скрывали тёмно-синие шторы, в углу уютно горел напольный торшер с коричневым абажуром, у противоположной стены стоял симпатичный шкаф, плотно забитый книгами. Стоп! Только теперь до Францева начало доходить, что это вовсе не его гостиничный номер. — Где я? — удивлённо взглянув в чуть косящие глаза Сидорова, выпалил он. — Тут такое дело… Пока вас не было, кто-то вломился в ваш номер и всё перевернул вверх дном. Я связывался с Вишневским, он приказал срочно перевезти вас в безопасное место. Утечка со стороны персонала гостиницы сыграла против нас. — Интересно, кто это был… — с трудом привстав на локтях, заметил Игорь. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота. — Мои люди работают, но, кажется, никаких улик. Все ваши вещи в соседней комнате. Посмотрите, как придёте в себя, возможно, он нашёл то, что искал… — Да, нужно обязательно посмотреть… — Вы думаете, Елизаров как-то связан с этой серией убийств? — помолчав, тихо спросил Александр. — Нет, — хмыкнул Францев. — Я не исключаю, что это хороший мошенник и, быть может, мелкий преступник, но никак не маньяк-убийца. — Почему вы в этом уверены? — Не забывайте о моей профессии, — снисходительно взглянув на Сидорова, Францев медленно встал с кровати и снова потрогал саднящую ссадину на виске. Сидоров потёр подбородок и взглянул на наручные часы. Игорь заметил, что из-под неплотной ткани штор не просачивается свет, следовательно, сейчас на улице вечер или ночь. — Я оставлю своего человека. Так безопасней. — Нет-нет, не надо. Ничего со мной не случится, — рассеянно осматриваясь, психиатр погладил ткань рубашки на груди. — Вы, вижу, устали. Отдохните. — Звоните, если что. Я всегда на связи, — поднявшись, Сидоров как-то странно посмотрел на психиатра и, дождавшись его кивка, вышел из комнаты. Вскоре хлопнула входная дверь. Тогда Игорь отодвинул в сторону шторину и посмотрел в окно. Дивный синий вечер опрокинул на Архангельск хрустальный купол неба. Францев залюбовался аккуратным парком, разбитым прямо через дорогу. Дом, где ему подобрали квартиру, явно находился вдали от шумных магистралей. Ивы, тополя, клёны и прямоугольные клумбы, украшенные ярко-розовыми и фиолетовыми цветами, освещались белёсым светом уличных фонарей и напоминали иллюстрацию из книги сказок. Мужчина потёр бородатый подбородок и почти физически ощутил, как лёгкая встревоженность сменилась полным спокойствием. Выйдя из спальни, он оказался в небольшой смежной комнате, где на диване лежал чемодан Францева. Обладая прекрасной зрительной памятью, Игорь знал, что если что-либо пропало, то он точно узнает, что именно, достаточно будет просто посмотреть… С замиранием сердца он перебирал бумаги, присев на край дивана. Мужчине хватило пяти минут, чтобы разобраться, что тот, кто был в его номере, украл его записи, касающиеся бесед с Потаповым. — Вот как… — пробормотал Францев и откинулся на спинку. Закрыв глаза, стал думать, анализировать, сопоставлять… Кто? Зачем? Что дальше? Плавное течение мыслей нарушил резкий звонок в дверь. Игорь встрепенулся и ощутил прилив адреналина. Ещё бы! Не каждый день он, простой ленинградский врач, ловит кровавых серийных убийц! То, что в его гостиничный номер ворвались, говорило о том, что игра началась. Францев понимал всю наивность своих мыслей, но, подходя ко входной двери и заглядывая в глазок, он подумал о том, что было бы здорово, будь это тот самый человек, который хочет прижать его к стене и кроваво раздавить! А в том, что инкогнито желал именно этого, психиатр ни секунды не сомневался. Но неожиданным гостем оказался не жуткий тип с бледным лицом и топором за спиной, а Бруннер. Сердце ёкнуло, ладони слегка увлажнились, когда Игорь открывал дверь. — Ты в порядке? Сидоров рассказал, что случилось, — вместо приветствия спросил Зигфрид, перешагивая через порог и в порыве встревоженности обнимая психиатра. Тот ответил тем же. Теперь Францев в полной мере понимал, как же сильно он соскучился! Уткнувшись лбом в плечо Бруннера, Игорь тихо, чтобы не нарушать идиллию момента, вдыхая аромат немецких духов, пробормотал: — Ссадина небольшая, а так порядок… Ты уже… вернулся? — Да… Теперь я в отпуске и могу… быть с тобой, здесь, то есть… — Зигфрид замолчал, явно волнуясь и понимая, что именно этот момент по-настоящему сближает их. Прямо сейчас, лови мгновение! — Будь, — улыбнулся Францев и, посмотрев в льдистые глаза-океаны Бруннера, ощутил его облегчение. Неужели он думал, что Игорь его не ждал, забыл, что это было сиюминутное увлечение и не более? — А ссадина действительно ужасная, — шепнул Зигфрид и коснулся кончиками пальцев красного пятна на виске психиатра. — Ты чем-нибудь обработал? — Не успел… Меня перевезли сюда в срочном порядке… Вишневский волновался, — утягивая Зигфрида вглубь квартиры, отозвался психиатр, продолжая обнимать мужчину. Тот завёл ногу назад, захлопнул с её помощью дверь и, хищно блеснув глазами, позволил увлечь себя в гостиную. — Я боялся, что с тобой что-нибудь случится в моё отсутствие, — совершенно серьёзно проговорил Бруннер, касаясь кончиком носа носа Францева. — Выходит, случилось… — Ничего страшного… — Получается, тот придурок, который напал на тебя, и есть маньяк? — поглаживая спину Игоря сквозь ткань рубашки, нахмуренно спросил Зигфрид. — Нет… Но он явно промышляет чем-то незаконным и почему-то решил, что я стану копать глубже, сдам его или повешу на него все эти кошмарные эпизоды… Он в коме, разобраться, что к чему, не получится. Пока. Где ты встретил Сидорова? — В гостинице. Столкнулись в дверях. Я спросил у него, где ты, что стряслось, потом взял такси и сразу сюда… — Мне… очень приятно, что ты так беспокоишься обо мне, — Францев прекрасно знал, что все люди любят искренность, настоящие чувства, а не муляж, поэтому постарался выразить свои эмоции не только словами, но и взглядом. «Ты должен всегда верить мне… Теперь иначе и быть не может», — думал Игорь, оглаживая плечи Бруннера. Новые отношения — это всегда и риск, и страх, и радость загадки, которую ты должен познать. Ведь пока они ничего друг о друге не знают. Кто они по своей натуре? Насколько глубоки их чувства, стремления, мысли? — Преддверие, — прошептал Францев, как зачарованный, рассматривая маленькие линии морщин возле глаз мужчины. — Что? — улыбнулся Бруннер. Улыбнулся весь, не только губами. От этого по душе психиатра разлилось медовое тепло. — То, что сейчас между нами… Ещё не весна, уже не зима… Самое лучшее ощущение, — тихо, с бархатистой хрипотцой в голосе, ответил Францев. — Великолепное чувство. Неповторимое, как первая любовь… Их губы встретились в нежном, лёгком, как дыхание апреля, поцелуе. Игорь затаил дыхание, позволяя Бруннеру аккуратно и ласково изучать полость своего рта горячим языком. Когда языки коснулись друг друга, оба мужчины вздрогнули. Всё началось… *** Следующее утро выдалось пасмурным. Проснувшись, Францев впервые за долгое время ощутил ту воздушную лёгкость, которая присуща всем влюблённым. Коснувшись своих губ, он вспомнил вчерашний поцелуй, то потрясающее сближение… Они целовались, не желая спугнуть друг друга настырностью или грубостью, а потом пили чай, не зажигая свет, разговаривая о жизни… Теперь они стали друг для друга чем-то большим, чем-то важным, оттого каждая произнесённая фраза сразу приобретала совершенно иной окрас. Как странно! А потом Бруннер уехал. Игорь чувствовал, что тот хотел бы остаться, но, во-первых, мужчине нравилось «играть в храбреца», в этом был какой-то ужасно привлекательный азарт, во-вторых, Францев несколько стеснялся своего вида, фингал под глазом и ссадина виске едва ли делали его привлекательнее. Конечно, Игорь понимал и ценил, что Зигфрид приехал в Архангельск только ради него, но, всё же, торопиться не хотелось. Точнее, ему было страшно. Новые отношения — это всегда определённые переживания, ведь ты соприкасаешься с чужой вселенной. Нужно набрать в лёгкие побольше воздуха и начать неспешное погружение. Неспешно позавтракав яичницей и бутербродом с колбасой, Францев принял душ и облачился в свежие рубашку и брюки. После этого, взяв карту, он вышел из квартиры. Оценивающе рассмотрев пятиэтажный дом, в котором она располагалась, мужчина направился в сторону остановки. Начать этот день стоило с беседы с Дмитрием Иварским. Этот человек вёл следствие по делу «его» кровавого душегуба в самом начале, в восьмидесятом и восемьдесят первом году, пока не ушёл на пенсию. На одном из листов у Францева стояла отметка «Обязательно встретиться». Что ж, этот час настал. Ощущая себя рухлядью, психиатр добрался до остановки и сел в нужный автобус, не переставая сверяться с картой. Тело ныло. Игорь вдруг подумал о превратности судьбы: он отделался ушибами и сотрясением мозга, а Елизаров впал в кому, хотя пострадать оба должны были в равной степени. Францев, будучи доктором, знал, что подобные случаи бывают и вся «магия» заключена банально в случайности и состоянии организма. Иварский проживал на шестом этаже элитного, построенного не ранее пяти лет назад, высотного дома. Сам мужчина производил очень приятное впечатление, таким обычно хотят довериться: улыбающийся, с пышными седыми усами и юношеским блеском в глазах. Этакий добрый дядюшка, который всегда усадит за свой стол, нальёт добротного чая и угостит пышными пирожками. Правда, на сей раз было шоколадное пирожное. Вкусное, со взбитыми сливками и кусочками вишни. — Это дрянное дело, — сказал Иварский, поднимая жалюзи, скрывающие кухонное окно. Современная техника, прекрасный ремонт — да, следователь по особо важным делам Дмитрий Тимофеевич не бедствовал. — Почему? — Францев взял серебристую кружку и сделал глоток чая. — Потому что если найдём — обвинят, что долго искали. Не найдём — продолжат упрекать, что плохо работаем. Эта история слишком затянулась, а убийца чересчур изворотлив… Францев тактично промолчал, хотя знал, что следователь прав лишь отчасти. Безусловно, этот душегуб действовал хитро, продуманно, идеально, но нельзя было списывать со счетов непрофессионализм следователей, которые вели это дело. Он собственными глазами видел урезанные и бессмысленные тексты допросов, ошибки в проведении экспертиз, явно искусственно уменьшенные материалы дела. Каждый скрывал свои ошибки, как умел. — Я рад, что с этим делом меня разлучила пенсия, — усевшись напротив Францева, Дмитрий Тимофеевич пододвинул к нему тарелку с круглым коричневым пирожным: — Угощайтесь, не стесняйтесь. — Спасибо, — взял чайную ложку, Игорь отломил немного от пирожного и попробовал. — Вкусно! — Покупаю в новой кулинарии, тут недалеко… — Я бы хотел задать вам вопросы о деле Шацкой. — Задавайте, — кивнув, Иварский откинулся на спинку стула и хитро прищурил голубые глаза. — Она была убита осенью восемьдесят первого… — Да, в октябре. — Следствие установило, что она возвращалась домой из литературного кружка, который посещала. — Точно. — Свидетельница Ионова видела, как Шацкая разговаривала с незнакомцем на автобусной остановке. — Да. — Двадцатое октября, вечер. Женщина, которой шестьдесят лет, увидела Татьяну Шацкую с каким-то мужчиной, находясь в метрах десяти от них, а после обнаружения трупа, спустя неделю, смогла с уверенностью сказать, что рядом с убитой в тот вечер был Никаноров. Как это возможно? У неё феноменальное зрение для своих лет. — Иногда так случается, — пожав плечами, отозвался Иварский. — Странно… — Вы хотите сказать, что её заставили в чём-то признаться? О, умоляю вас… Это не так, — снисходительный тон бывшего следователя убедил Францева, что он прав. — Это очень и очень странно, — покачав головой, протянул психиатр. Ему совершенно не хотелось делиться с Иварским своими мыслями, но о нормальной беседе с Ольховским мечтать не приходилось, поэтому Францев решил обсудить один момент с этим бывалым следаком. — Странно, что старуха рассмотрела в полутьме этого придурка? — расхохотался Дмитрий Тимофеевич. — Вот же заладили… — Нет, не это. Ранения на правой стороне тела Шацкой глубже, чем на левой. Это заметно на посмертных фотографиях, — задумчиво отозвался психиатр и, достав из кармана фотокарточку, положил её на стол. — Вот только в материалах дела это почему-то не отражено. — Вы хотите сказать, что… — пробормотал Иварский, беря фотографию и рассматривая её. — Убийца левша. А все, кто проходили по этому делу подозреваемыми, были правшами. Одна маленькая ошибка повлекла за собой целую цепочку ошибочных действий. Вероятно, поэтому он до сих пор и не пойман. Почерк идентичен почерку нашего преступника, посему версия о другом убийце отпадает. После разговора с Иварским Францев поехал в «Север». Его номер был опечатан. Психиатр постучал в дверь Бруннера. Тот явно недавно проснулся, выглядел сонным, но довольным. Завидев Игоря, широко улыбнулся, оголяя свои великолепные белые зубы: — Как раз хотел тебе позвонить. — Как спалось? — улыбнулся Францев, не спеша проходить в номер. — Хорошо, крепко спал. А ты как? Как ссадина? — Жить буду, — Игорь, конечно, чувствовал себя неважно, в голове всё ещё находился густой туман, но важное дело, которым он занимался, подстёгивало, заставляло отвлекаться от самочувствия. — Может, выпьем кофе? — Отличная идея. Проходи, что ты там вста… В эту секунду к Францеву подошёл Сидоров, появившийся в коридоре, словно призрак, и кофейным планам мужчин было не суждено сбыться. — Доброе утро, — поздоровался Александр с обоими. — Игорь, мне только что звонила Лариса Полицаева. Хочет тебя видеть. Она сейчас в доме бабушки. Готова ждать, сколько понадобится. — Тогда надо ехать… — рассеянно взглянув на Зигфрида, резюмировал Францев. — У меня как раз было одно дельце в тех краях. Я приду сразу, как решу все вопросы. Хорошо? — Да, конечно. Мать Виолетты и Евдокии Полицаевой выглядела как любая нормальная мать, которая потеряла своих детей. Её семья разрушилась как карточный домик, из пяти человек осталось только двое. Лариса Антоновна была осунувшейся, очень худой бледнолицей женщиной. Светлые ресницы, почти что незаметные брови, на голове чёрный платок, простое тёмно-серое платье напоминало второпях накинутый мешок. — Я благодарна вам за то, что вы взялись за это дело, — заговорила она дрожащим голосом, в серых глазах мелькнули и ужас, и надежда. — Это рок, наказание, не знаю, за что… Доктор, прошу вас, не оставляйте нас в беде. — Я делаю всё, что в моих силах, — мягко проговорил Францев. Когда человек слышит подобное от врача, то всегда невольно успокаивается, хотя бы отчасти. «Всё будет хорошо», — бессмысленная фраза, когда она вылетает из уст милиционера, но она же обретает совершенно иной смысл, когда её произносит доктор. — Спасибо… Евдокия незадолго до смерти давала вам какие-то показания, она рассказала мне по телефону, не вдаваясь в подробности, я тогда была в рейсе. Скажите, она говорила что-то ужасное, что-то, что заставило бы её пойти на этот… шаг? Францев мог бы отдать матери письмо Евдокии. Это было бы честно и, возможно, правильно, но он не стал. По какой-то причине девушка доверила свою печальную историю именно ему. А, значит, он сохранит эту «врачебную тайну». — Она не сказала мне ничего нового. Женщина сразу же опустила плечи, словно желала услышать что-то другое. Отвернувшись, она провела ладонью по лицу, вкладывая в этот жест всю боль уставшего человека. — У Евдокии было шизотипическое расстройство. Ей было девять, когда поставили этот диагноз, нам удалось купировать заболевание, мы выполняли все подписания врача. Видимо, болезнь возобновилась… на фоне всех этих стрессов… Я накрутила себя, думала, вдруг она поведала вам какую-то тайну и не смогла с этим жить… — Ничего подобного. Человеческая психика хрупка, вы правы. — Мне стало легче. Спасибо. И я буду вечно молиться о вас, если вы найдёте убийцу Виты. — Я постараюсь сделать это как можно скорее. Игорь подходил к дому Плеханова, когда ему навстречу вышел Власов. В его светлых глазах плескался искренний интерес. Пожав психиатру руку, он тихо проговорил: — Плеханов мёртв. И, должен признаться, что я видел, как горит его дом, но ничего не предпринял. Пусть это будет на моей совести, всё равно. Это была сволочь, как вы уже поняли. Францев изумлённо посмотрел на то, что осталось от дома. Чёрные стены, гора деревянных обломков, запах гари. Но мог ли он осуждать Власова? Да и хотел ли? Нет. — Может, зайдёте на чай? — несмело предложил Иван, нарушая молчание. — Хорошая идея. Не откажусь от чашечки. Они вошли в прохладный, погружённый в какое-то медитативное состояние, дом. Пахло яблоками, малиновым вареньем и чаем. Иван провёл гостя в гостиную, где на круглом столе, накрытом старой ажурной скатертью, стояли пузатый самовар, несколько чашек, вазочка с вареньем, тарелка с конфетами «Маска» и сушками. Францев опустился на мягкий стул и осмотрелся. На стене висел очень старый, но хорошо сохранившийся цветастый ковёр, почётные грамоты, за стеклянными дверцами виднелись толстые книги в пёстрых обложках. — Вижу, вы любите читать, — заметил психиатр, снова взглянув на Власова. — Да… Любовь к чтению мне привила мать, — заулыбался Иван одной из самых открытых улыбок, которые когда-либо видел Игорь. — И писать люблю, но это вы уже знаете. — Стихи — это очень хорошо. — Вы ведь из Ленинграда? Город поэзии, я считаю. Всегда мечтал там побывать, — налив чай в кружку, мужчина поставил её перед гостем: — Угощайтесь. Варенье сестра делала. — Спасибо, — сделав небольшой глоток чёрного чая, Игорь попробовал варенье и показал большой палец.  — Она та ещё мастерица, — кивнул Иван, закатывая рукава своей бело-голубой клетчатой рубашки. — Жаль, что уехала. — Надолго? — Навсегда. Её мужа перевели в Краснодар, сегодня утром отбыли, — подцепив ложкой красное густое варенье, Власов задумчиво попробовал его. — Я привык, что мы жили бок о бок, но что уж теперь. — А вы бы не хотели уехать? — Да куда мне ехать? — простодушно отозвался Власов. — Тут родился, тут и помру. — Я бы тоже никогда не согласился уехать из Ленинграда на ПМЖ, — зашуршав фантиком конфеты, тихо произнёс Францев. — Как думаете, Плеханов был тем самым убийцей? — Теперь этого не узнать, — сунув в рот конфету, задумчиво произнёс психиатр. — Остаётся только ждать. — Чего? — Нового нападения, конечно же. Из коридора донёсся телефонный звонок. Власов встал и вышел из комнаты, вскоре послышался его приглушённый голос. Францев вздохнул и подошёл к широкому шкафу. Один из ящиков был приоткрыт, Игорь присел на корточки и осмотрел его содержимое: чёрные варежки, жёлтая вязаная шапка, серый шарф, коробка с запонками. Выпрямившись, психиатр изучил надписи на корешках книг. Большинство из них принадлежали классикам, но среди них попадались и сборники самого Ивана Власова. — Сестра звонила. Сообщила, что удачно добрались, — вернувшись в комнату, мужчина вопросительно посмотрел на Францева, изучающего его книги. — Я думаю, что мне понадобится напарник. Вы хотите помочь следствию? — не без пафоса поинтересовался Игорь, не глядя на хозяина квартиры. — Сочту за честь! — обрадованно произнёс тот. Францев и Сидоров возвращались в гостиницу, когда психиатр вдруг увидел Кутузову. Та стояла на остановке, нервно теребя тонкий ремешок сумочки. «Это знак!» — с радостью подумал Игорь, хотя и никогда не отличался суеверием. Но встретить Анфису не первый раз на улицах большого города — это очень необычное совпадение, словно сама судьба сталкивает их. Францев попросил Александра притормозить. Надев солнцезащитные очки, Игорь внимательно наблюдал за женщиной. Он думал, что сейчас та сядет в общественный транспорт, и каким же было его удивление, когда к встревоженной Кутузовой подошёл… Павел Потапов. Францев присвистнул. Сидоров вопросительно смотрел то на него, то на парочку, как-то смущённо переговаривающуюся. Через несколько мгновений мужчина коснулся локтя Анфисы, та нервно рассмеялась, и оба направились в сторону помпезного здания с колоннами, на котором красовалось громоздкая надпись: «Зал органной музыки». — Что будем делать? Пойдём за ними? — напряжённо спросил Сидоров. — Подождём их здесь, — качнув головой, Францев стянул с переносицы очки и потрогал ссадину. Неприятная слабость снова вылезла на передний план и Игорь жадно захотел оказаться в мягкой постели, забывшись сладким сном часов на десять. Мысли медленно перелились в другое русло. Зигфрид. Сердце забилось быстрее, тонкие губы тронула улыбка. Францев посмотрел на серый капрон неба и подумал, что ночью будет дождь.