Транзистор

В большом доме на окраине города мирно светились окна, и тем прохожим, которые удосуживались поднять голову, чтобы рассмотреть ночное небо, было видно мелькающий в жёлтых стеклах силуэт. Обладатель строгого профиля и гребня колючих волос всё чаще подходил к окну, разглядывая тёмную улицу. Малоподвижное бледное лицо его с несколько топорными чертами, могло показаться совершенно равнодушным. И только сидевший в объятиях большого кресла тучный человек мог понять, что обладателя чёрного ирокеза терзает беспокойство. Но он мог лишь наблюдать за ним — Каен, имея мягкий характер, редко вмешивался, когда Виллу было не по себе. Вилл — широкоплечий мужчина в строгом костюме — вновь вцепился в подоконник, и только Каену было известно, что его возлюбленный хочет увидеть в непроглядной полночной тьме. Наблюдать за безмолвным терзанием Вилла Каену казалось бестактным, и он, собравшись с духом, произнёс мягким спокойным тоном, который так соответствовал его внешности: — Не беспокойся. Он же всегда возвращается. Вилл развернулся с быстротой, неожиданной при его могучей фигуре. В металлического цвета глазах отразились огоньки люстры. — Нет, — тонкие губы его дернулись, искажая лицо. — Рад всегда был сорванцом, не стоило его отпускать! — прогремел он так, что всякий бы испугался, настолько мощным и грозным был этот голос. Но Каен лишь тяжело поднялся и подошёл к Виллу, шаркая по ковру белыми туфлями. — Я знаю, что ты не можешь не контролировать всех и всё, — Каен осторожно накрыл кулак Вилла мягкой пухлой ладонью и деликатно приблизился, не сводя больших изумрудных глаз с лица возлюбленного. — Но ведь Рад уже не маленький. И нет страшного в том, что он поздно вернётся. Дома его всё равно не удержать. — Прибавил Каен с тихим укором, надеясь, что морщина на лбу Вилла вот-вот разгладится. Но тот нахмурился и возразил ещё мрачнее: — А если он успел связаться с плохой компанией? Если его давно убили и ограбили, пока ты убеждаешь меня, что всё хорошо?! Каен вздохнул — на такое у него точно не могло найтись возражений. Он привык, что Вилл боится за Рада, хоть и скрывает свои чувства за строгим контролем и равнодушным лицом. С его стороны это было очень странной любовью, которую ещё мог понять Каен, но не Рад. Рад считал это родительским деспотизмом, но Вилл не умел любить по-другому. И потому ревновал сына к Каену, который просто любил, без всяких затей. Как и Вилл, Каен всей душой беспокоился за Рада, но был с ним гораздо терпимее, отчего большая часть внимания сына доставалась ему, а не Виллу. — Он обязательно придёт, обещаю, — заверил Каен, встряхивая руку застывшего Вилла. — Он нас любит, и не может не придти. «Да уж, прямо так любит», — про себя Вилл горько усмехнулся, всё же перехватывая пухлую ладонь любимого. Каен был послушен, молчалив, беспрекословен, и эти неприятные в мужчине качества несказанно очаровывали Вилла. И потому к Каену этот властный человек испытывал чувства куда более нежные, чем к Раду. Но Вилл мог бы полюбить и Рада, если бы запер своевольного сына в четырёх стенах — однако мольбы Каена о любимом ребёнке делали в каменном сердце Вилла пробоину, о чём он часто жалел. — Вернётся так вернётся,— согласился Вилл сквозь зубы, и Каен насторожился, увидев недобрые огни в светлых глазах. — Уж я ему задам, если он изволит придти.... Каен поспешно ухватил его руку, собираясь попросить о том, чтобы Вилл не портил и так хрупкие отношения с ребёнком — но в этот момент внизу хлопнула дверь, и на мраморной лестнице раздались знакомые шаги. Рад — крупный молодой человек в чёрном смокинге — навеселе, возвращался из стриптиз-клуба, нисколько не беспокоясь, что родители ждут его. Каена и Вилла Рад считал старомодными и скучными, потому что те не одобряли заведения, куда Рад наведывался по вечерам. Однако же это не помешало юноше обеспокоиться при виде света в доме — значит, родители его ждали. Рад смог только вздохнуть, понимая, что без взбучки от Вилла и испуганного аханья от Каена будет не обойтись, впрочем, как и каждый вечер. Поэтому молодой человек направился сразу в спальню родителей, догадываясь, что они должны быть там. Услышав, что шаги приближаются к двери, Вилл приосанился, готовый тут же высказать сыну всё, что думает о его ночных похождениях. Но когда Рад переступил порог, Вилл не смог говорить, будучи в силах лишь молча созерцать сына. Помятая рубашка, пирсинг в бровях, набриолиненные волосы — вид Рада вызывал у Вилла стойкое неприятие. Ему словно не верилось, что этот развязный, слишком раскованный человек — его сын. Столкнувшись с неприветливым взглядом отца, Рад нерешительно пригладил волосы и осторожно перевел взгляд на Каена, который выглядывал у Вилла из-за спины. Но и любимый защитник смотрел на Рада с тихим укором. — Пап, отец, привет, — неловко произнёс Рад, надеясь, что скандала ещё можно избежать. Но Вилл думал совершенно по-другому. — Что это за вид?— холодно произнёс Вилл, очертив пальцем собственные губы. — Ты красишься, это отвратительно. Но то, что ты уходишь и где-то болтаешься целыми днями, ещё хуже. Рад промолчал, смотря отцу в глаза — подобный разговор был далеко не первым, но если раньше юноша с пылом раззадоривал и дразнил отца, приходя с накрашенными губами и глазами, то теперь хмуро молчал, думая совсем о другом. В тесной кабинке стриптиз-клуба, обняв Рада руками и ногами, висел на нём юноша — тоненький, с воскового цвета лицом и ворохом светлых волос. — Да ну, уходишь уже? — капризно спросил он, поднимая на Рада синие озёра глаз. Лицо у Энга было не очень красивое — тонкое и прозрачное, в отличие от массивных черт Рада. — Да, ухожу. —Рад грустно опустил голову. Следы поцелуев на шее чувствительно саднило. — Всё-таки ждут меня. Энг понимающе поджал губы, и лицо его стало печальным. Рад с удовольствием бы остался, но в мыслях всё чаще всплывал Вилл с его громоподобными речами и укоризненно качающий лохматой головой Каен. Да и под ложечкой щекотало всё неприятней, заставляя беспокоиться. — Так и времени ещё не слишком много, — продолжал тянуть Энг, неохотно отпустив возлюбленного. — Много, — Рад отвел глаза, разглядывая синие плитки на полу кабинки, — мне ещё домой добираться. Отец и так с меня шкуру снимет. Энг хотел возразить, но вспомнил рассказы Рада об отце, где Вилл представал не иначе, как ужасное чудовище. И прильнул к Раду, целуя его на прощание. Будь Рад один, он бы улыбнулся этому воспоминанию, но над ухом гремел Вилл и останавливаться не собирался: — Почему ты постоянно уходишь, не предупредив нас, а потом возвращается за полночь, да ещё и воняющий спиртным? Только позоришь нашу семью, а ещё строишь из себя невесть что. Поэта... Стишки какие-то пишешь. — Прибавил он злобно и так холодно, что даже Каен болезненно сморщился. А на эти слова Рад не мог оставаться равнодушным. И вскинул чёрные глаза на отца, возмущённо ответив: — Да я и сбегаю к друзьям потому, что они меня понимают, в отличие от тебя! Обычно бледный, Вилл побагровел в эту минуту, но промолчал, зачем-то давая сыну высказаться. Ему было отчего-то забавно и обидно наблюдать за тем, как сын обвиняет и оскорбляет его. А вот Каен с трудом боролся с желанием заткнуть уши. — Думаешь, мне в радость сидеть целый день в четырёх стенах с тем, кто никогда не слушал, не понимал меня, и нисколько не интересуется моей жизнью, считая, что я только по клубам и болтаюсь, — Рад тоже покраснел, от смеси злости и неловкости, но на Вилла глядел по-прежнему с вызовом. — Хватит, — взмолился Каен, закрывая уши с гримасой отвращения. — Слушать это не хочу. И направился к двери, не обращая внимания на недоуменно приподнятые брови Вилла и растерянный взгляд Рада. Юноша слабо надеялся, что любимый Каен защитит его и заступится, как было раньше. Но если тогда Каену было достаточно загородить сына широкой фигурой, чтобы заставить Вилла умолкнуть, то теперь у Рада не было защитника. Когда на лестнице затихли тяжёлые шаги Каена, Вилл схватил сына за руку и потянул его к двум креслам возле столика, чтобы поговорить в более спокойной, на его взгляд, обстановке. Но Раду было бы ещё тяжелее разговаривать в мягком и уютном кресле, которое больше подходило для тихих нежных вечеров. И потому он сел на самый краешек, в нетерпении покусывая накрашенные чёрные губы. — Я не понимаю, за что ты меня так не любишь, — заговорил Вилл тихим и спокойным голосом, хотя ему стоило большого труда держать себя в руках. — Что тебя не устраивает? Ты красиво одеваешься, хорошо ешь, всегда имеешь при себе деньги, благодаря мне, между прочим. Любить — не значит целовать в лоб перед сном, как это делал Каен, когда ты был маленький. Думаю, если бы мы жили в гнилой хибаре и при этом любили друг друга, ты бы не вёл себя так же. Ты бы старался помочь нам, а не бесился с жиру и кричал на собственного отца. Рад стыдливо опустил голову, но Вилл, понемногу повышавший голос, чувствовал, что сын буравит его ненавидящим взглядом. — Другой отец выгнал бы такого сына из дома, чтобы избавиться от источника трат и оскорблений, но у меня никогда не хватило бы сил так сделать, — надменно заметил Вилл и прибавил уже мягче: — Я бы советовал тебе вести себя потактичней. И если ты не любишь меня, то хотя бы ради Каена, с которым у вас такие хорошие отношения. Думаешь, ему легко вот так ждать тебя по ночам и слушать, как ты меня оскорбляешь? Это не любовь. Это скотская неблагодарность. Рад молчал, ежась в мягком кресле — и недавнее развлечение показалось ему постыдным и неприятным. — Ну и что ты на это скажешь?— произнёс Вилл почти мягко. — Молчишь? Вот то-то же. Он ещё недолго смотрел на понурившегося сына, хотел что-то сказать, но молчал, потому что не был силён в долгих проникновенных речах. На работе Вилл привык грубо командовать, понукать и заставлять — но дома это не получалось, потому что своих родных Вилл уважал, и их желания для него значили больше, чем собственные. Ему было важно окружить любимых всем необходимым, создать наилучшие условия — потому на стол в их большом доме подавались самые лучшие кушанья, а в кроватях лежали самые мягкие перины. Да, Вилл прижимал возлюбленных к сердцу не так часто, как им хотелось бы — но если с давно знакомым Каеном он почти не пререкался по этому поводу, то с Радом никак не мог найти общего языка. Вилл хотел стать тем великим и всесильным отцом, о котором мечтает каждый мальчишка — и у него это получалось, когда Рад был совсем маленьким. Сын видел в Вилле пример для подражания и гордился им. Но не любил. Любил он всегда безвольного, слабого Каена, даря лишь ему всё внимание — и Вилл ревновал сына к любимому человеку. И часто корил себя за то, что не умеет обнимать и говорить ласковые слова так просто, как это делал Каен. Ведь надо было очень постараться, чтобы заслужить это же от Вилла. А сейчас взаимное доверие, и так державшееся на тоненькой ниточке, вот-вот готово было исчезнуть. И тем Виллу было больней терять душевную связь с сыном. — Всё равно эти разговоры ни к чему не приводят, — наконец решился сказать Рад после тягостного молчания, в течение которого сын и отец не сводили друг с друга глаз. — Мы как не находили общего языка, так и не найдём, — грубо и печально произнёс Рад и поднялся. — Грустно слышать, — вяло пробурчал Вилл и тяжело поднялся. Его охватывало беспокойство за Каена, который наверняка сейчас слушал этот разговор, стоя на лестнице — и Виллу до боли в сердце было жаль любимого. Захотелось вскочить, сказать Раду, что всё это ерунда и ничто не может заставить его разлюбить непутёвого сына — но Вилл застыл, наблюдая за тем, как Рад бесшумно ступает по мягкому ковру и тщательно притворяет за собой дверь, уходя в темноту. — Лучше бы я домой и не возвращался, — злобным рыдающим тоном заявил Рад, покинув спальню. Оставаться с родителями после этого разговора ему совершенно не хотелось, хотя всё прошло куда более мирно, чем раньше, и был даже шанс восстановить отношения. Но Рад не хотел мучать ни себя, ни родителей. — Что?— Тихо раздалось совсем рядом. Рад вздрогнул, увидев прислонившегося к стене Каена. Тот с такой дикой печалью и любовью смотрел на сына, что Рад застыдился и понял — Каен слышал весь разговор. Но, несмотря на болезненную нежность, которая поднялась в сердце при взгляде на Каена, Рад опустил голову и пошёл вниз, почти не видя в темноте широких ступеней. — Куда ты? — С тоской и отчаянием в голосе спросил Каен, не находя в себе сил остановить сына. — Погулять. Развеяться. — Бросил Рад себе под нос, стоя у двери. Сейчас у него было только два выхода — остаться с родителями, чтобы каждый день переживать неприятные разговоры, или уйти к тому, кто действительно любил его. И Рад выбрал второе. Но и уходя в ночь к возлюбленному Энгу, Рад всё чаще возвращался в мыслях к родителям, чувствуя, что есть ещё и третий выход. Однако о сущности этого выхода Рад ещё не догадывался.