Транзистор

Отчего-то сегодня Виллу было не по себе. Он старался держать себя в руках, но многочисленные подчинённые видели, что начальник выглядит подавленным и тоскующим, чего раньше никогда не случалось с сильным и строгим Виллом. Вчера вечером он был в том страшном состоянии, которое называют аффектом. Человек, не подвластный самому себе, мог сотворить что угодно и только после ужаснуться своему поступку. А Вилл выгнал сына из дома. И пусть Рад был уже совсем взрослым, Вилл до сих пор видел в нём того мальчика, которого они с Каеном подобрали у магазина радиотоваров. Но сейчас дело было даже не в этом. Вилл не знал, где искать сына и стоит ли надеяться, что он вернётся. Строгий отец знал только то, что Рад шатался по клубам, но каким — неизвестно. Стоило спросить об этом у Каена, который пользовался у Рада большим доверием — но тот после ночного разговора совершенно замкнулся в себе, хотя никогда не был разговорчивым. И теперь Вилл чувствовал себя виноватым перед возлюбленным, что было ещё хуже. Вилл плавным движением отодвинул бумаги на другой край стола в рабочем кабинете. Ему хотелось рвать и метать, но он заслужил репутацию человека сдержанного и боялся давать волю сердцу даже наедине с собой. Всегда величественный, чопорный и строгий, он давно устал от этого облика и завидовал окружающим, которые в любой ситуации не стеснялись показывать себя такими, какие они есть. Виллу самому хотелось быть весёлым и нежным, но ласки его были грубыми, а улыбка — натянутой. Даже когда Рад был совсем маленьким и у всех вокруг вызывал умиление, Вилл был предельно серьёзен и собран. Относясь к ребёнку со всем трепетом, Вилл обращался с ним как со стеклянным, не позволяя себе избавиться от внутреннего страха. Всё это время он боялся за Рада — боялся, что тот свяжется с дурными людьми, попадёт в полицию или сделает что-то ещё хуже. Поэтому Рад никогда и не видел его улыбающимся — Вилл всегда был холоден в обращении с ним, а порой по-доброму шпынял ребёнка, пытаясь донести до маленькой угольно-черной головки принципы своего воспитания. Но Рад упорно видел в беззлобном отчитывании что-то дурное, отчего с каждым годом доверял отцу всё меньше и меньше. Вилл пытался следить за ним, но этим ещё больше настраивал сына против себя. Но терпел выходки Рада, надеясь, что однажды всё обернётся к лучшему, как и прежде. Однако когда Вилл нашёл стихи в ящике стола Рада — парень однажды забыл запереть ящик — что-то дало в мужчине сбой. И Вилл долго сидел, непонимающе глядя на измазанные чернилами листочки. Вилл ничего не понимал в стихах, но понял одно — Рад таким образом высказал совершенно возмутительные мысли. Стихотворение, которое первым попалось Виллу в руки, было про человека, который находил отраду только в радиовещании, потому что остальные средства общения с миром бессовестно лгали или запрещались. Вилл догадывался, что это было связано с воспоминаниями, которые остались у Рада от раннего детства — и потому вышел из комнаты сына в ярости. Всю жизнь Вилл пытался доказать Раду, что тот никогда не жил в радиомагазине, внушить, что он сам и Каен — его настоящие родители. Но при виде этих немного нескладных стихов Виллу стало понятно, что все вложенные в сына усилия того не стоили. Как бы он ни старался, Рад вырос бунтарем и фриком — тем, кого сам Вилл ненавидел. Хотя ли давно Вилл возглавил ограбление банка, обошедшееся ему металлическим каркасом вместо правой ноги, которая скрипела от каждого движения? Да, он хотел, чтобы Рад не допустил его ошибок и не стал собирать людей на что-то более серьёзное, чем грабёж. Грубые пальцы проскрипели по обритым вискам. Вилл понятия не имел, что делать. А с уходом из семьи Рада он потерял всякую цель существования. Даже потухли прежние чувства к Каену. — И всё это за одну ночь, из-за какой-то ерунды, из-за того, что непутёвый сын пришёл домой позже положенного, — произнёс он сквозь зубы с плохо сдерживаемым страданием. Далеко внизу раздались ритмичные хлопающие звуки — Вилл выглянул из окна, хотя ему было совершенно неинтересно. Заняв всю дорогу, маршировали люди в чёрных гимнастерках и касках — от их цвета пёстрый мир вокруг приобрёл на мгновение мрачные тона зимнего неба. Сначала Вилл подумал, что это обычные полицейские, но лёгкость их марша и изящество выправки выдавали женщин. Это было странно, как и всё происходящее. — Что это? — раздался позади тихий недоумевающий голос. Вилл вздрогнул, оборачиваясь — Каен стоял у него за спиной, и было непонятно, как столь крупный человек мог войти в комнату бесшумно. Но Вилл был так увлечён своими мыслями, что не удивился этому. — Идут изымать телевизоры, — ответил Вилл бесцветным голосом, возвращаясь к бесконечным рядам марширующих девушек. — Это всё из-за того стихотворения Рада, что ты показал мне? — Уточнил Каен, вставая рядом. У него была припасена куда более важная, но страшная новость — и Каен радовался возможности оттянуть неприятный разговор. — Средства массовой информации действительно отупляют людей, — продолжал Вилл тем же тоном, — Рад был прав. И я не удивлюсь, если он организовал людей на этот... погром. В нём есть лидерские качества. — Только что же ты раньше этого не заметил? — Мягко упрекнул его Каен, когда странная армия скрылась из виду. — Я не знал, что он хочет изменить мир таким способом, — растерянно пожал плечами Вилл. — Творчеством, которое я никогда не понимал. — Я тоже никогда не понимал его стихов, — задумчиво произнес Каен, слегка облокачиваясь на Вилла. — Но гордился им. Он часто говорил, что хотел дать людям возможность на правду, а не то, чем нам запудривают уши телевизоры. А я знаю, что он умеет добиться своего. Вилл выскользнул из-под его рук, бессильно опускаясь на край стола. Сгорбленный, с задранными плечами, он показался Каену непривычно слабым и растерянным, как плачущий ребёнок. — Этим он пошёл в тебя, — Вилл почувствовал, как вокруг его плеч обвились широкие полные руки. — Его никак нельзя назвать безвольным. Вилл слабо улыбнулся: — Только, в отличие от меня, он умеет наслаждаться имеющимся, как ты. — Нет, — Каен покачал головой, глядя поверх высоких крыш. — Я устал от наслаждений. И пока мы не найдем Рада, я не захочу ничего. — Знать бы только, где его искать. Раз он так доверял тебе, то наверняка сказал, какой клуб у него любимый, — Вилл вскочил с прежним запалом, но наткнулся на неожиданно твёрдый, почти мрачный взгляд: — Рад в больнице. Энг сидел в больничном коридоре, упёршись лбом в задранное колено. Было больно виску и левой ноге — юноша оцарапал их, когда пытался вытащить Рада из-под колес огромной, почти до самого неба, пожарной машины. Бенз — молодой парень, до ушей вымазанный сажей — сам испугался, поняв, что натворил. И, с трудом успокоив Энга, который всё хотел привести в себя окровавленного Рада, довёз обоих до ближайшей больницы. И до самого утра Энг хвостиком ходил за врачами, пока его не оставили ждать. Здесь, на металлической скамейке, он задремал, но переварить происходящее так и не смог. Энг не испытывал ненависти к Бензу — тот не был виноват, Рад сам захотел броситься под колёса. Во всяком случае, Энг был в этом совершенно уверен, но понимал, что и его вины тут нет. Хотя, он должен был утешить Рада и вернуть ему веру в родительскую любовь. Но что-то Энгу подсказывало — делать это уже поздно. Нет, Рад не был на грани жизни и смерти, однако после попытки самоубийства переменить отношение к родителям он вряд ли бы смог. Вздохнув, Энг осторожно провел вдоль длинной ссадины на ноге — кровь уже засохла, но открытый воздуху нежный слой кожи невыносимо горел. Но за Рада Энгу было больней. Уставший от переживаний и боли, он не пошевелился, когда на рядом на скамейку опустились двое — судя по тяжёлым движениям, мужчины. Любопытство, никогда не оставлявшее Энга, заставило его поднять голову и посмотреть на вошедших. Ему хватило одного взгляда, чтобы отвести глаза и спрятать за волосами вспыхнувшие щёки. Никогда не видя Каена и Вилла, Энг узнал их, вспомнив яркие описания Рада. Они были похожи друг на друга, как близнецы — черноволосые, с большими, болотного цвета, глазами и непроницаемыми лицами. Рад был похож на них обоих, как будто взял от приемных родителей всего понемногу, но при этом невероятно от них отличался. Вилл не имел ничего общего с тем чудовищем, которое представлялось Энгу при его упоминании — строгий отец оказался широплечим, с панковским ирокезом и тяжёлым прямым взглядом. Энг подумал, что Вилл не вызвал бы у него симпатии даже при полном отсутствии сведений — и потому осторожно посмотрел на Каена. Человек, которого Рад действительно любил, казался мягким и безвольным, хотя черты его в точности совпадали с лицом Вилла. Но был гораздо толще, с замедленными от чрезмерной полноты движениями. В противоположность Виллу, Каен был лохмат и далеко не так чопорно одет. Рад описывал Каена как безвольного, но заботливого и терпеливого — и действительно, казалось странным представлять, как этот человек может сердиться и злиться. Наоборот, к Каену хотелось прижаться и поведать что-то сокровенное. Рад так и делал — смущаясь своих чувств, рассказывал, как порой приходил к Каену посреди ночи и долго болтал с ним. Тогда у Каена не хватало духу его прогонять, но он искренне наслаждался каждой минутой, проведенной наедине с сыном. И Каен знал, кто этот худенький парнишка с разбитой коленкой. Но пока, к счастью Энга, не подавал виду, что узнал его. Всё внимание Каена было обращено к Виллу, который сидел, глядя в пол налитыми кровью глазами. Лицо сильного когда-то человека страшно искривилось от сдерживаемого горя. Вилл никогда не думал, что почувствует себя таким слабым. Каен пытался его утешить, осторожно поглаживая сжатую в кулак руку. Хотелось разбавить тягостное молчание, и Каен надеялся, что это сделает первым Энг — возлюбленный Рада понравился ему заочно, по рассказам сына. И сейчас, когда хрупкий юноша с растрепанными золотыми волосами сидел рядом, мужчине сильнее хотелось верить в лучшее. И Энг чувствовал, что родители возлюбленного нуждаются в его поддержке. Мимо прошла медсестра с ворохом черных тряпок, в которых с трудом модно было узнать щегольской костюм Рада. Вилл болезненно дёрнулся, Каен потянул носом, а Энг выпрямился, и, собравшись с духом, спросил: — Извините, вы случайно не родители Рада? Каен уже хотел кивнуть, но Вилл не дал ему это сделать вопросом: — А вы кто, молодой человек? Энг немного растерялся от строгой интонации — Вилл со всеми говорил одинаково. Лгать этому человеку было бесполезно, поэтому Энг честно признался: — Я парень Рада. Длинное лицо Вилла стало ещё длиннее, после чего мужчина повернулся к Каену, словно думая спросить у него совета. Энг боялся, что сейчас строгий человек, которого Рад холодно именовал "отцом", прогонит его восвояси. Но Вилл ещё раз с подозрением посмотрел на юношу в мятой футболке и разодранных об асфальт штанах, и протянул руку. Энг не ожидал такого от Вилла, но не знал того, что по дороге в больницу Каен рассказал мужу всё, что слышал от Рада — и про сумасбродные, на взгляд Вилла, идеи, и про стриптизера из бара, в которого был влюблён Рад. Вилл только хмурился и качал головой, но при взгляде на Энга его мысли насчет "плохой компании" рассеялись. По правде сказать, он готовился к худшему, представляя крупного парня с заносчивым взглядом и литым телом. А хрупкий и скромный юноша с большими прозрачными глазами подходил Раду как нельзя больше. Вилл был совершенно покорён Энгом, а Каен тут же проникся к нему нежнейшей симпатией. — Так значит, вчера ночью Рад был с вами? — вернулся Вилл к волновавшей его теме. Энг кивнул. Разговор предстоял серьезный, а перед Виллом сорить словами не хотелось. « И вы не смогли его отговорить от того, чтобы бросаться под машину?» — Хотел наброситься Вилл на едва знакомого человека, но в этот момент из кабинета выглянула приветливая медсестра: — Проходите. Больной вас ждёт. Рад, с повязкой на лбу, был непривычно бледен, но чёрные глаза с прежним интересом разглядывали скудный интерьер палаты. В больнице оказалось, что Рад больше испугался, чем пострадал — но трём перепуганным людям казалось, что всё гораздо хуже. — Рад, мы... — хотел заговорить Каен, но Вилл мягко оттеснил его в сторону и впервые посмотрел на сына так нежно, что брови Рада удивлённо поползли вверх. — Я хотел сказать, что ты ни в чём не виноват, — заговорил Вилл, смущаясь мягкой интонации, которая вырвалась сама собой. — И Каен не виноват, что слушал по ночам все твои сокровенные секреты. И Энг, который не оставил тебя в такую минуту. Виноват я, потому что с самого начала делал всё не так, как было бы лучше, а потом удивлялся, почему ты не понимаешь меня. Удивление на лице Рада сменилось вниманием. Такого от Вилла не ожидал никто — а Рад больше всех. — Да, у нас слишком разные взгляды на жизнь, но как думаешь, можно ведь с этим жить и не ссориться? — Он умоляюще посмотрел на сына и встряхнул его руку. — Можно, — ответил Рад нерешительно и покрепче взял отца за руку. — Только ты всегда был таким суровым, что я и не думал о таком варианте. Вилл улыбнулся — но сложно было узнать улыбку в странной гримасе, потому Вилл настолько редко улыбался, что забывал, как это делать. — Зато я подумал. — Возразил он и поспешил прибавить: — И если раньше ты думал, что я тебя не люблю, я любил. Только не так, как Каен или Энг. Я не умею по-другому. Но ты уж простишь меня за это? — Прощу, — Рад сморгнул набежавшие слёзы. — Я тоже люблю тебя, папа. И если я огорчал тебя, а это было, прости меня тоже. Вилл стиснул сына и впервые в жизни улыбнулся по-настоящему. И, выпустив Рада из объятий, пообещал: — Когда ты выздоровеешь, я поговорю с директором радиостанции, чтобы устроили эфир, где ты мог бы спеть песни на свои стихи. — Это был бы самый лучший подарок, — на бледных щеках Рада загорелся румянец. — Только я спою одну песню. Про радио.