Суммация

В его голове все еще раздавался глухой звук удара, с которым он приземлился на пол спортзала. Грудная клетка тяжело поднималась и опускалась - не удавалось перевести дыхание от напряженного тренировочного матча. В ушах звенело от легкой контузии. Он заморгал в недоумении от того, как вообще после зарабатывания финального очка умудрился оказаться в таком положении, что теперь пялился в потолок. Перед ним появились лица радостных из-за победы Танаки и Нишинои. Судя по виду, они были несколько изумлены из-за позы, в которой развалился на полу их центральный блокирующий. Черноватая дымка затягивала края поля зрения, пока он наблюдал за тем, как губы его сокомандиков двигались. Судя по всему, они его поддразнивали. — Ну, вот и все. — Голос Танаки доносился будто бы издалека, а то, как двигалась его челюсть, все еще как-то не согласовывалось со словами, которыми он встретил прибитого к полу Хинату. — Кагеяма таки убил его, — рассмеялся Нишиноя, как раз когда к ним трусцой подбежали Ямагучи и Лев. Шое в ступоре перевалил голову набок, пытаясь собрать происходящее по кусочкам и предположить, как и почему он оказался на спине. Нельзя сказать, что он был плохо знаком с полом и не привык встречаться с ним лицом к лицу – последние года его волейбольной «карьеры» в старшей школе этому не способствовали, тут, конечно, можно похвастаться. Сейчас, будучи второгодкой, он едва ли мог вспомнить точно, сколько раз оказывался в таком положении. Но странно - он ведь не принял мяч лицом. Не нырнул за ним в пол. Определенно не отлетел ни от кого после случайного столкновения. Вообще, вся эта ситуация ему напоминала о том времени до отборочных в прошлом году, когда он подрался с Кагеямой. Кагеяма. Взгляд Шое скользнул на носки черных кроссовок, которые замерли буквально в паре метров от него. Картинка раздвоилась, расплылась, но он умудрился разглядеть длинные ноги и девятку на чужой черной футболке. В конце концов Хината остановил свой взгляд на покрасневшем лице Кагеямы, который угрюмо пялился в одну точку на полу, тяжело дыша – ноздри у него заметно раздувались, а грудная клетка резко поднималась и опускалась. Шое отвернулся обратно к потолку. Воспоминания о нескольких прошедших неделях постепенно возвращались к нему – все эти муторные часы, проведенные в совершенствовании новой быстрой подачи снова закружились в голове, захватили мысли Шое. Он будто все еще чувствовал вес мяча на ладони, как если бы тот был в его руках минуту назад, - это свидетельствовало о том, что выигрышное очко было заработано первой гладко прошедшей быстрой. По сложности исполнения - вообще подвиг для него. Движение было слишком профессиональным, слишком замысловатым, требовало определенной степени атлетизма и навыков, которыми, как считал Хината, он просто не владел. Одним вечером, когда они шли домой разочарованные и вымотанные после бесконечных провальных попыток и споров, Кагеяма сказал: «Если мы провернем это – не будет такой команды, в которую нас не возьмут. Нас двоих. Вместе». Хината посмотрел на сокомандника, когда последнее слово того неловко зависло между ними. Так зависло, будто бы он что-то не договорил. Они дошли до угла, где Шое садился на велосипед, чтобы ехать до дома. Губы связующего скривились – он смотрел строго прямо, пока шел, и нахмурился так, будто действительно что-то не досказал. Но вообще, ладно - он всегда таким был. И вот он тут, Хината. Достиг невозможного и валяется на спине, все еще чувствуя эйфорию и бурление адреналина в крови, восторг от того, как мяч оттолкнулся от его руки и коснулся пола по другую сторону сетки. Он повернулся тогда к Кагеяме, побежал прямо к нему. Хината вспомнил, как прыгнул в его руки, обхватив ногами чужое тело. Он вспомнил даже ощущение того, как скользят между пальцами мокрые от пота волосы Кагеямы. И, конечно, его глаза, широко распахнутые, полные шока и… Ага. Да, точно. Кенма мельком оглянулся, смотря на Кагеяму и Хинату с приоткрытым от удивления ртом, как будто только он один во всем спортзале понимал, что произошло. Двадцать третье сентября две тысячи семнадцатого года, половина девятого. Я, Хината Шое, семнадцати лет от роду, в здравом уме и твердой памяти, попытался поцеловать Кагеяму Тобио.