Седьмая заповедь. Улица Воздержания

Теперь она гораздо меньше писала в дневник. Но всё же открывала его почти всякий раз, когда Рихард работал дома или уходил по делам. И в последние дни дневник начал её попросту пугать. Там вдруг начали ниоткуда появляться записи. Написанные разными почерками, но явно в одинаковой спешке. И все о Рихарде, о любви к нему – и о его взаимности. Уля вчитывалась – и словно сама оказывалась там и тогда. Не могло же всё-всё это в прошлом происходить с ней! Хотя если всё же могло – это же что выходит? Что единственная любовь Рихарда – она, Уля! Пусть даже «вражеские голоса» правы и в прошлой жизни он не мог хранить верность одной женщине… Пусть даже так. Но все те, с кем у него было хоть сколько-то серьёзно, возродились в одной девушке. Дождавшейся его, не потратившей на это годы и годы. Готовой отдать ему всё. Она не собиралась всё это ему проговаривать. Зачем обижать и смущать? Зачем добиваться какой-то правды? Она, Уля, сама всё знает. Чувствует. Помнит. За каждой обрывочной записью сокрыт многотомный роман. О них двоих, об украденных у судьбы мгновениях, каждое из которых Рихард умел превратить в сказку. Будет только лучше. Честная свадьба, открытие друг друга заново. Уля так и упивалась предвкушением. И собственным великодушием. Мол, ну и что, что ты о многом умолчал, а поведал только печальную историю о себе и Кате? К прошлому ревнуют исключительно дуры. Особенно когда это общее прошлое. Она ещё всё ему выскажет. Напомнит разные интересные подробности. Нет-нет, не про письмо Кати о выкидыше. И не про то, как ему, Ике, пришлось изображать ликование по случаю близкого вторжения Гитлера в Союз, а потом, почти в невменяемом состоянии, принимать ласки Ханако. Она всё равно никогда-никогда не думала о собственном удовольствии и ни о чём не просила. Она просто была его утешением. И ей он рассказывал только то, что мог здесь и сейчас рассказать. Нет, такое Уля напоминать не станет. Это слишком больно. И уж точно Рихард такого забыть не мог. И винил себя за все те дни и ночи, когда не мог быть рядом плотью или духом. Наверняка Ика уверен, что та майская ночь сорок первого была ради Ханако. А вот про флирт с глупенькой Эммой прямо на рабочем месте, однажды зашедший очень далеко, Уля напомнит с удовольствием. Было ли это чисто по необходимости? Или ещё и для удовольствия? Воспоминания девочки, её записи хранят снисходительную нежность красавца доктора и его не особо понятные рассуждения о высоких материях. Он не мог ей открываться, он мало чему её научил – но остался самым ярким её воспоминанием за всю жизнь. Прошедшую после его ареста исключительно в обществе котиков и цветов. Все эти женщины, чья память сейчас просыпалась в Уле и выплёскивалась на страницы в клеточку, – все они были скромными, нежными, благодарными и, считай, безответными. Все, кроме одной. Воспоминания Джины никак не находили своего места в потоке предвоенных и военных лет. Она жила в каком-то мире, совсем непохожем на тогдашнюю реальность. Там были чуть ли не космические корабли, странные создания будто из кино… Вот об этом надо будет спросить. Похоже, что Рихард после физической смерти и побега из рая побывал в иных мирах. И побывал во плоти.