***
Покалеченные руки, обёрнутые в кожаные, чёрные перчатки, цеплялись за ветки, стволы деревьев, — всё, что могло бы помочь двигаться дальше, но человек снова падает и ударяется об твёрдую землю. Сломанные ноги не давали идти дальше, но он продолжал делать попытки, хоть и совершенно не понимал, для чего всё это нужно. Когда ветер возвращается и касается его светлых волос, человек опускается на землю вновь, чувствуя, как с головы что-то слетает. Открыть глаза не проще, но в груди что-то ударило, когда он смог увидеть. Рядом, на тусклой траве, лежала чёрная шляпа.***
Воспоминания будто таили, он уже не узнавал собственных рук, но продолжал идти. Он не помнил ровным счётом ничего, — ни своего имени, ни своей личности, ни своей истории. Лишь непонимание, что есть вокруг происходящее? Дурной сон, предсмертный хрип или чудная иллюзия? Ветер возвращается, а в воздухе начинает витать аромат цветов. Из дупла ближайшего дерева вылетают несколько светлячков, они делают странный круг и летят в сторону поляны. Мыльная картинка проясняется, всё обретает чёткость, из-за чего человек невольно открывает глаза шире.Почему же… Что произошло?
***
Движения становятся увереннее; тонкие, изрезанные пальцы сжимают поля шляпы крепче, когда ветер дует сильнее. В голове по-прежнему пусто. Из леса слышится тихое пение; оно манит, будто зовёт, и человек поддаётся, не желая думать о том, что может таиться в глубине этого жуткого, сказочного места. Да и важно ли это? Важно ли вообще хоть что-то, когда ты не помнишь собственного имени?Становится темнее.
Этот голос… он кажется знакомым. Человек ненадолго остановился, чтобы вслушаться, но вдруг милое пение сменилось на громкий, мерзкий визг. Послышался лязг цепей, насекомые замертво попадали на траву, листья на деревьях загнили. Ахнув от ужаса, человек закрыл лицо руками и упал на землю. Холод сковал всё тело, по губам потекло нечто вязкое и густое. Но через секунду всё уже было в порядке; приятный голос вдали что-то напевал, светлячки летели к озеру, листья превращались в росу, лишь дрожащее на земле тело не смело вновь открыть глаза.***
Он хватает ртом воздухом и плетётся прочь, стараясь не оборачиваться на кровавую лужу, что стала последствием недавнего кошмара. В ней уже копошилось бесчисленное количество голодных червей, которые вылезли из-под земли сразу, едва почуяв человеческую кровь. Ему кажется, что совсем немного, но он начинает вспоминать. В голове мелькают картины. Очень… странные картины.Руки в белых перчатках зашивают длинною иголкой раздробленные куски мяса.
— Что… — он тихо хрипит, совсем не замечая, как струйки кровавой рвоты вновь текут вниз, с искусанных губ.— Я знаю, ты был против, — от его голоса по коже бегут мурашки. — Но тебе понравится. Ты увидишь… Они увидят.
Кем же он был?— В любом случае… ты же помнишь наш договор, верно?
Человек блюёт на траву. Вместе с кровью выходят кусочки внутренностей.— Получилось! У меня получилось! Ты снова здесь, со мной!
Червей слишком много.— Эй… Я никогда не перестану извиняться перед тобой, перед ними… Но ведь я не лгал, всё получилось даже лучше, чем я думал!
Такое странное чувство… Почему хочется кричать?Руки в белых перчатках гладят телесную, мягкую ткань. — Этот мир полон чудес; здесь всё то, о чём живой человек может и не мечтать! Я смог опустить сюда кусок небес, место, где никто не будет страдать! Извини, я снова говорю стихами? — он смеётся. — Наверное, это наш с тобою дар.
Он начинает вспоминать его улыбку с чуть заострёнными зубами. Или ему всегда это только казалось?— Хо, ты уже освоился?! Как себя чувствуешь? Держи меня в курсе. Я всегда здесь, если тебе или кому-нибудь из них что-то понадобится. Мы же всё ещё друзья, правда, Марселон?
— Ах! В груди что-то вспыхнуло, по венам разлился жар. Ветер в голове немного развеялся. — Марселон… Это же… я?***
— Выглядишь лучше. Всё в порядке? Тебе нравится здесь?
Человек выплёвывает остатки рвоты.— Знаю, вы все напуганы, — он поник, но уже через секунду был снова воодушевлён, — Всё не так плохо. Ты же чувствуешь это? Ты можешь делать всё, что хочешь… — шепчет он за спиной, проводя кончиками пальцев по плечам собеседника, — Любить, избивать, творить, убивать… — на последнем слове его голос дрогнул и он отстранился, — М-м, вот насчёт последнего мы ещё поговорим. Помнишь, да? Без последствий. Абсолютно. Не вини себя, ты получил очень многое, а за мой вклад в твоё вечное счастье… — он сдержанно хихикает, -…тоже нужно заплатить. Совсем немного! Не для меня, для моей семьи.
Мерзкие черви ползут по ногам, забираются на руки и пытаются добраться до лица.— Боже. Прости. Я не хотел тебя обидеть, задеть или унизить. В последнее время я чересчур груб и резок, да, знаю, мне очень стыдно за это, прости ещё раз. Нет-нет, всё под контролем, вы в безопасности. Но нам нужно усилить охоту… Пожалуйста, сделай всё, что в твоих силах. Ты знаешь, я в долгу не останусь!
Они лезут в рот.— А-ах, Марс, я искал тебя!
Кровь фонтаном хлещет из глотки, глазные яблоки лопаются, заливая всё лицо разъедающим кожу гноем. Человек кричит и падает на землю.— У меня есть для тебя кое-что… — снова шепчет голос за спиной, в своей типичной, «сладковатой» манере. — Мы же организовали «Маленький Ад», помнишь? Отлично, ха-ха… Что ты думаешь над тем, чтобы стать надзирателем для этих милашек? О-о, Марс, даже не представляешь, какой это почёт, — руки в белых перчатках обхватывают плечи собеседника.
Руки сгнили, остатками костей он хватает потемневшие волосы.— Нет-нет, я даже не хочу им предлагать. Ох! Это ведь между нами, правда? — он виновато хихикает. — Я знаю, такие роли тебе по душе, разве нет? Только представь: тебя боятся внизу и уважают наверху. Ты блестяще справишься с этим, я уверен! — его тон стал спокойнее. — Просто хочу, чтобы ты почувствовал себя лучше. Это твой новый дом, и я обязан всё сделать в лучшем виде, чтобы ты и другие были счастливы здесь. Тем более… — его взгляд стал грустнее. — Мы же всё ещё друзья?
Он смотрит в кровавую лужу, на своё отражение, и по его коже бегут мурашки. Где же вся эта дрянь?.. Неужто показалось?— Я так рад, что ты согласен! — Марселон любил эту широкую, воодушевлённую улыбку, она очень подходила тому парню, но обычно не предвещала ничего хорошего, — А теперь…
И вновь картина. Железные когти сжимают чёрный изящный кнут из кожи, явно очень дорогой.
— Тебе нравится? Я тщательно подбирал его для тебя! Думаю, не промахнулся… Он очень подходит тебе, правда. Нет-нет, пожалуйста, возьми, это меньшее, что я могу сделать для тебя.
Внутри теплеет.Кем же был тот парень?
— А я сделаю больше.
Как выглядело его лицо?— На-амного больше…
Как его… звали?— Ох, ни секунды покоя. Прости, Марс. М-мэрфина вновь желают видеть.
В голове начало пульсировать. — Мэрфин?..Память стала возвращаться.
***
Марселон Ламбер родился в семье богатой, ребёнком был желанным и с родственниками проблем никогда не испытывал. Начал интересоваться сценой с малых лет, в частности — мюзиклами.Как же хорошо, что все эти господа не могли видеть «закулисья»; не могли видеть, сколько раз Ламбер рычал в подушку, вновь не выспавшись из-за сложного текста.
Но оно, ведь… того стоило, правда?
— Но знаешь, как бы я не ненавидел, — говорил Марселон, прикладывая ладонь к зеркалу. — Я пройду через это вновь, если потребуется, правда? — отворачивается, не желая больше смотреть отражению в усталые, измученные глаза. — Ведь театр отныне смысл пребывания моего здесь, а не далёкая, детская мечта.***
Когда Марселону только-только исполнилось четырнадцать, его начали приглашать на дешёвые постановки, которые были ему до ужаса противны, но на сцене он всегда улыбался, делая вид, что это большая для него честь — находиться здесь. — «Ох, ты всё ещё в строю? Отвратительно. Впрочем, как и твоя игра.», — думал Ламбер каждый раз, когда видел своих вновь извинявшихся за опоздание перед режиссёрами коллег, но когда они подходили ближе, он лишь сдержанно здоровался, чуть улыбаясь. — «Как можно относиться к искусству настолько по-хамски?» — возмущался в своей гримёрке Марселон. — «Они должны быть наказаны за это.» И он больше не испытывал стыда, думая об этом. — «Да, ха-х, несомненно. Хотя…» Их грубость, бесстрастность, неумение играть… Это заставляло сердце Ламбера биться быстрее, ведь он так надеялся, что их вышвырнут, а всё оставшееся внимание и восхваление достанутся лишь ему, как самому лучшему и талантливому актёру. Марселон мрачно усмехается, поправляя грим. — «Разве это не есть справедливость?» Он слишком многое отдал для того, чтобы слышать стук своих дорогих каблуков на этой деревянной, отвратной сцене. Но как же приятно осознавать, что яркий мир славы, денег и красивых людей, о котором он так мечтал в детстве, уже не так далеко. — Выучиться и вырваться из этого города, а там и до Парижа недалеко, — мечтательно улыбался Марселон. — Не зря мать учила меня французскому… Я покажу, что был серьёзен.***
Пуст.
В голове не осталось ничего, кроме жажды. Безумной жажды получить своё. Тысячи сыгранных характеров, Марселон Ламбер знал и помнил наизусть всё, кроме одного… — Слушая аплодисменты, разве можно сожалеть? Настоящие чувства, эмоции… Мечты сожгли всё, но он был счастлив держать эту свечу, позволяя огню уничтожать всё былое, всё то, что напоминало о бывшей, мнимой свободе. Это больше не имело значения. — Только не сейчас. А было ли вообще хоть что-то, кроме страстного желания?***
Границы стирались, кожа бледнела, круги под глазами становились чётче, язык, изящный и нахальный, смущал. Некогда добродушный Марселон отныне не снимал с головы чёрной шляпы, не желал стягивать с рук перчатки, будто брезговал дотрагиваться до этого мира, не смел говорить с «ненужными» людьми. Взгляд бардовых глаз был холоден, надменен, остр, беззаботная улыбка прохожих исчезала с лиц, когда они сталкивались с ним. Ламбер насмехался над ними, презирал и больше не боялся, больше не скрывал. Приятели Марселона, коих было не так много, отвернулись, не желая продолжать общение с, как они говорили, «самовлюблённым глупцом». — Это важно? Взаимная симпатия с некоторыми милыми девушками из школы угасла, они больше не обращали на него внимание, а он больше не нуждался в этом; предпочитал целовать нежные руки в полупрозрачных перчатках своих очаровательных коллег по сцене, кружился с ними в изящном вальсе, представляя, что красавицы влюблены по-настоящему. Поддельная романтика, фальшивые чувства, лишь бы картинка стала ярче, живее… Но пустота в их глазах больше не смущала, лишь раззадоривала, забавляла, заставляла сходить с ума.***
Марселон упустил момент, чтобы задуматься, когда это кража родительского вина стала для него обычным делом. Всего пара капель, и в тот же день он потребовал от горничной целый бокал.***
Май, 1984 год. Особняк Ламберов.
— Ваши родители велели сообщить, эти выходные Вы проведёте без них, — девушка чуть опустила голову. — Командировка, сэр. Парень даже не посмотрел на неё. — Благодарю, — лишь сухо ответил он. — Вам что-нибудь нужно? — занервничала горничная. — Может, чаю? Марселон помолчал секунду, а затем устало вздохнул и встал с креста. — Не стоит, — он направился к набитому книгами шкафу, — Раз такие обстоятельства… Лучше подай вина. Эта неделя была отвратительной. Посмотрев на господина с удивлением, девушка смущённо потёрла руки. — Вина? — неуверенно переспросила она. — Именно, — спокойно ответил Ламбер, осматривая книжные полки, в поиске чего-то не такого унылого, как последнее прочитанное произведение. — То ирландское, о котором я сказывал. Будь так добра, Линда… — То самое?! — воскликнула девушка, резко подняв голову, отчего её длинные чёрные волосы, уложенные в аккуратный пучок, чуть растрепались. — Н-но Ваш отец запретил даже дотрагиваться до него, особенно после того случая!.. Какой позор. Собственная служанка смеет напоминать о наставлениях старших, будто пред ней не один из хозяев этого дома, а глупый, разгульный подросток. И всё из-за того глупого недоразумения… Марселону было всего четырнадцать, но никто из слуг не смел ему перечить, зная, что юный господин мнения не поменяет, а старшим Ламберам сообщит, что неплохо было бы снять с должности неблагодарного работника и найти хорошую замену, особенно в лице какой-нибудь бедной, застенчивой девушки, какой, например, являлась Линда. И хоть она и вставляла иногда своё слово, за что всегда получала выговор, Марселон щадил её, понимая, что это от чистоты сердечной, горничная надеется как-то уберечь, помочь, подсказать. Нравилась она ему чем-то. Было в ней что-то аристократичное, изящное, несмотря на то, что её родители являлись обычными, до безумия бедными рабочими, которых Ламбер так не любил за эту неприличную прямолинейность, откровенную скукоту, грубость и, самое главное, бесцельность. Но эта девушка… Она вполне могла сойти за простенькую аристократку, если бы люди не знали, кому она подчинена и почему. Впрочем, от замечания её это не спасёт. — Мы беседовали об этом, разве нет? — актёр обернулся и устремил на неё свой суровый взгляд. — Иль забыла? — Н-но… — растерянная горничная не могла подобрать нужных слов. — Господин велел… — Я всё ещё помню, Линда, — произносит её имя с холодом, отчего по спине девушки бегут мурашки. — Но ты знаешь, это мои трудности, очевидно, — он задумался. — Я, пожалуй, сниму с тебя ответственность за это… — О чём Вы, сэр? — Просто выполни мои указания, — сдался Ламбер. — Я не намерен это продолжать, так что буду краток: это между нами, а если господа и узнают, что маловероятно, наказание понесёт лишь один из нас, и это будешь не ты. Есть ли это справедливость? Линду эти слова чуть успокоили. — Простите, — она чуть кивнула, в знак почтения. — Я просто волнуюсь. — О чём? — Ваше здоровье, сэр. Марселон не успел опомниться, как девушка вышла из зала, и лишь по звуку удаляющихся каблучков он определил, что она направляется в сторону ведущей в винный погреб лестницы. Линда не хотела, он знал это.***
Сентябрь, 1985. Вороньи Ручьи, гримёрка.
Марселон давно так не волновался перед выступлением, но, кажется, всё прошло успешно. Ведь сегодня на него смотрели не ценители, не богачи и даже не любопытные дурачки со скучным вечером, а простые подростки. Мерзость, и каков был смысл? — «У рабочих только одно на уме.», — фыркал Ламбер, поправляя светлые локоны. — «Деньги на кров, деньги на жалкое существование и поиск такой же бездарности, коей является каждый из них. Ни о какой духовности, очевидно, речи здесь не идёт.» Он устало вздыхает и проверяет, крепко ли держат подтяжки. — «И всё-таки, почему поставили именно меня? Эти дети…» — взгляд актёра становится печальным. — «Они ведь даже не обращали внимания…» Это было так унизительно, юноши ругались и хватали девушек за талию, а те лишь громко смеялись в ответ, словно умалишённые дурочки, позволяли трогать себя дальше, забывая о всех нормах приличия. О да, это было одной из основных причин, почему Ламбер так ненавидел своё бывшее учебное заведение. — «Этот город отвратителен! Грустно осознавать, что здесь иногда даже голубая кровь может выдавать нечто подобное, но я в себе уверен. Потерять репутацию, опуститься до рабочих, забыть про этикет, нормы, правила… Я лучше напьюсь крысиного яда, хотя чего скрывать, даже это звучит лучше, благороднее.» Он нервно сглотнул, вспомнив.В той толпе…
— Почему же?…странный юноша не сводил с него глаз, легонько улыбаясь, когда ноты становились особенно высокими. Взгляд его был воодушевлённый, но холодный, Марселон вновь почувствовал себя неуверенно, как тогда, на сцене. Почему-то хотелось играть лучше, но не для них, для него; хотелось смотреть, изучать его внешность, переглядываться снова и снова, но и в тоже время Ламбер желал, чтобы всё это как можно быстрее закончилось, от смущения буквально закружилась голова. Тот парень пугал и манил одновременно, и сейчас актёр метался в сомнениях: он хотел встретиться с ним за кулисами или больше никогда не видеть, не вспоминать, не знать, будто этого проклятого выступления в честь начала учебного года никогда и не существовало.
От раздумий отвлёк стук в дверь. — «Какого чёрта?» — актёр занервничал, но голос его даже не дрогнул. — Войдите. Послышался скрип, Марселон обернулся, и вдруг его ноги подкосились, к горлу подступил ком. — Доброго вечера, не помешал?***
????
— «Я помню.», — туман в голове рассеивается, звуки леса затихают. — «Помню нашу первую встречу.» Мимо вновь пролетает стая светлячков, и Ламбер, неожиданно для себя, провожает их взглядом. — «Он не был рабочим, коего я готов был встретить. Я понял сразу, что он из знати, стоило мне только обратить внимание на его сшитый из настоящего шёлка чёрный костюм. А его манерами, изысканными и до малейших деталей любезными, можно было по-настоящему восхититься.» Мутные, расширенные зрачки посмотрели куда-то в сторону, когда до слуха вновь дошло чудное, тихое пение. — «От его бледной кожи пахло дорогим парфюмом, чуть вьющиеся чёрные волосы доходили до плеч, а на будто бы кукольном лице сияла улыбка, но больше всего меня поразили его глаза. Точнее… Один глаз его закрывала длинная чёлка, и я помню своё тогдашнее недоумение, но спрашивать ничего не стал, зная, насколько этот жест будет груб и неприличен. Его фиолетовый зрачок будто прожигал меня насквозь, а взгляд, тяжелый и холодный, заставлял испытывать лёгкую дрожь в коленях. Я помню, как еле сдерживался, дабы не отвернуться, не смотря на всю нашу приятную беседу.» К горлу подступил ком, прямо как тогда. — «Этот человек был безумно мил, но я до сих пор помню это чувство дикой тревоги рядом с ним. От него веяло опасностью, чудовищной опасностью, от которой хотелось бежать, а я всё не понимал почему, стоял, гордо выпрямив спину, а он всё улыбался и сдержанно смеялся, не скупясь на комплименты для меня.»***
Сентябрь, 1985. Вороньи Ручьи, гримёрка.
— Безумно рад знакомству! — Взаимно. Холод его рук Марселон почувствовал сквозь перчатки. Хмыкнув и отстранившись, актёр поднял голову выше. — Не сочтите за невежество, но Вы здесь для чего-то конкретного, я прав? Не сходящая с лица собеседника улыбка стала более воодушевлённой. — Не обессудьте, начну с главного. Ваше выступление… По спине Ламбера пробежал холодок. - …было поистине волшебным, — взгляд собеседника стал будто бы мягче. — А Ваш голос, до невозможности сильный, заставил меня испытывать мурашки, знаете ли. Марселон, до этого серьёзный и настороженный, не смог сдержать улыбки. — Приятно слышать, благодарю Вас, — он чуть кивнул. — А Ваша игра, такая профессиональная, чувственная, плавная… Я прежде не видел ничего подобного на школьных мероприятиях. Вы учились? — Да, — Ламбер вдруг почувствовал себя увереннее. — Но знаете, это чистая случайность, что сегодня поставили именно меня. — Ах, почему же? Актёр замолчал, а его лицо начало краснеть. — «Кажется, я собственноручно позволил этой беседе зайти дальше, чем требовалось.», — тело обхватило странное чувство. — «Но… почему мне хочется рассказать ему?» От собеседника будто исходила странная энергия, которая проникала в саму голову, пьянила, заставляла говорить. И Марселон решил подчиниться. — Понимаете… Ламбер рассказывал долго, подробно, совсем не заметив, как в их руках оказались чашки с горячим чаем, а вечер за окном сменился ночью. Собеседник не спешил, молча слушал, изредка лишь ухмыляясь, но глаза его по-прежнему сияли вдохновением, отражая блеск выглянувших из-под облаков звёзд.***
????
— «Он представился мне Мэрфином. Мэрфином Винстоном. И это имя является первой и последней вещью, которую я вспомнил перед своей смертью.» Человек опустился на колени и провёл ладонью по кристальной воде. — «Я боялся его в ту ночь.», — вспоминал он. — «Я видел пятнадцатилетнего человека, что широко улыбался и кутался в длинный плащ сильнее, но чувствовал хищника в людском обличье. Клянусь, повернись я к нему спиной тогда и он бы вонзил в меня свои острые клыки.» Холодные капли стекают вниз по взбухшим венам. — «Не понимаю до сих пор, что на меня нашло. Я рассказал ему о своей дороге, и он был так благодарен, его глаза всё светились, голос стал тише, а когда часы пробили полночь, он не желал уходить, но мы оба знали, что должны расстаться. С нашего знакомства прошло всего пару часов, но я успел привыкнуть к нему, и даже сразу начал ждать новой встречи, а мы понимали, что она будет.» Хочется улыбнуться тёплым воспоминаниям, но он не смеет. — «Просто однажды мы встретились на перерыве около леса, а через некоторое время уже возвращались вместе домой. Ха-ха…» — зрачки сузились. — «Мы довольно быстро перешли на «ты», беседы наши не зацикливались на работе и театре; мы не боялись спрашивать личное, громко смеялись и гуляли по вечерам у озера. Я видел в Мэрфине Винстоне своего друга. Настоящего друга, которого я отныне не боялся.»***
Ноябрь, 1985. Вороньи Ручьи, мост.
— Моё почтение, — улыбнулся Марселон, но тут же посерьёзнел. — Поздновато ты сегодня. — Приветствую от всего сердца! — запыхавшийся парень снял цилиндр. — Тысячи извинений, больше не повторится. Учёба, сам понимаешь. — Я боялся, что дурное случилось. — Нет-нет, всё в полном порядке! — Мэрфин широко улыбнулся. — Не стоило. — Ну что же, пройдёмся? Уже начало темнеть, и парни, вспоминая всё, что случилось за этот день, медленно пошли вдоль зажжённых фонарей. Стояла тревожная тишина, от которой журчание воды казалось оглушительным; Марселон чувствовал себя неуверенно, но вид умиротворённого и весёлого собеседника, который не переставал шутить и рассказывать, значительно успокаивал. — Уже девять? — вдруг спросил Винстон, посмотрев на часы фонарного столба. — Ох. — Время так быстро прошло, — погрустневший актёр посмотрел вниз, на воду. — Часы идут, но время ничего не значит, — мрачно ухмыльнулся Мэрфин и отвернулся. — Отец часто так говорит. Промолчав, Марселон вдруг задумался. А когда Винстон вообще говорил в последний раз о своей семье? — Гм-м. Мэрфин говорил с ним на многие темы, самые различные, но он умалчивал лишь об одном. О своём роде. Будто… не доверял? Боялся? Смущался? Марселон искренне не понимал, но лишних вопросов не задавал, зная, что это неприлично. — «Воистину, каждый человек имеет что-то, о чём может знать только он сам.» — Задержались мы сегодня, — Мэрфин вновь улыбнулся. — Но ничуть не жалею. — Согласен, но боюсь, мне уже пора. Служанки и так нервничают, отпуская меня в такое время. — Ха, у меня тоже когда-то были служанки. Много служанок, — зрачки собеседника блеснули, а затем он резко поник, будто осознал, что сказал лишнего. — Э-э… — М-м? — Н-ничего, не бери в голову, ха-ха, — он фальшиво улыбнулся. — Я тут напоследок хотел сказать… Как насчёт в скором времени познакомиться с моими людьми? Это было бы так замечательно, правда, общаться всем вместе! — его зрачки заблестели от радостного предвкушения. — Они понравятся тебе, я обещаю. Что думаешь?! — Это неожиданно… А-ах…***
????
Человек срывает с поляны яркие, волшебные цветы и кидает их в озеро, они растворяются, а затем превращаются в блестящую, полу-прозрачную жидкость, скользящую по поверхности воды. — «Он хотел познакомить меня со своими друзьями. Я отказывался, говорил, что это плохая идея, сказывал, насколько нелюдим, но он продолжал уговаривать, обещать, глаза его были наполнены горячим желанием; я видел, насколько это было для него важным и, в конце концов, сдался.» Кончиками искалеченных пальцев он проводит по очередному стеблю, размазывая нектар. — «Ждал этой встречи со страхом, но возмущению моему не было предела, когда я увидел, что некоторые его приятели оказались простыми рабочими.»***
Декабрь, 1985. Вороньи Ручьи, лесная поляна.
— Знаешь, я всё ещё не уверен. — Не волнуйся! — Мэрфин сжал его руку. — Всё под контролем. Моим контролем. Он не успел ничего понять, лишь шарахнулся, когда внезапно Мэрфину в объятья кинулся высокий незнакомец. — Я волновался! Почему так долго? — простонал он, прижимаясь к Винстону. — Ради всего святого, Фирс!.. — раскрасневшийся Мэрфин попытался его оттолкнуть, но тот сам отпустил, стоило ему только заметить стоящего рядом Ламбера. Его глупая чёлка наискосок, лейкопластыри на чуть загоревшей коже лица, бедная, в некоторых местах порванная одежда… — «Рабочий? Он общается с рабочими?!» — удивление, недоумение, злость, всё смешалось, он попытался сдержать отвращение, и, судя по улыбке неприятного молодого человека, ему это удалось. — Хо-хо, Мэрфин, это новенький? — ухмыльнулся блондин, переведя взгляд на Винстона, а потом снова на Марселона. — Здорово! — он, не дожидаясь ответа, протянул актёру руку. — Будущий офицер Фирс Гейт, а пока просто телохранитель этого замечательного мужчины. — Перестань, — сдержанно хихикнул брюнет, а сам нервно посмотрел на Ламбера, ожидая реакции. Сглотнув, Марселон протянул ему свою. — Хорошая, кстати, шляпа! — подмигнул Гейт. — Театрал? — Я сам выступаю, между прочим, — хмуро ответил актёр. — О-о, так ты тоже аристократ? Не желая мириться с такой наглостью, Ламбер отвернулся от нервничающего Мэрфина. — Да, я аристократ, но при всём моём уважении, я с Вами не в баре, дабы так скоро на «ты» переходить! Он ожидал худшего, что сейчас этот парень рассмеётся, рассердится, полезет в драку, но он лишь продолжил улыбаться. — Точно аристократ. Ваша отличительная черта — обидчивость. — Фирс, — голос Винстона дрожал. — Кроме тебя! — Я бы сказал Вашу отличительную черту, но у меня нет времени на ненужные конфликты, — хмыкнул Марселон. — Да ладно тебе… то есть Вам, господин. — Ваша попытка высмеять меня откровенно глупа. — Я и не пытался, — ухмыльнулся Гейт, отводя взгляд. — Опять ты?! — послышался голос за спиной, и на поляну вышли ещё трое парней. — Милый!.. — Фирс подбежал к молодому человеку в приличном, очевидно дорогом пальто и попытался его обнять, но тот лишь оттолкнул его. Приглядевшись, Ламбер заметил нечто странное в жёлтых глазах Гейта. Его зрачки… они будто были порваны, опущены вниз, чем напоминали кошачьи. — «Так он ещё и дефектный? Мерзость.» — Скройся, — прошипел подошедший, а затем повернулся к Марселону. — Извините его, дурачок есть дурачок. — А-а… — Грэтли Сандерс, приятно познакомиться. — Марселон Ламбер, взаимно… К ним подошёл, как актёр понял, самый старший из компании. — Рад встрече с Вами. Могир Адамс, реставратор, и могу сходу сказать, что это честь для меня видеть столь талантливого актёра, — улыбнулся мужчина, протягивая ему свою руку. — Благодарю Вас! Беседуя с новыми знакомыми, Марселон заметил, как Мэрфин отошёл с ещё одним мужчиной, который тоже выглядел достаточно бедно, но тем не менее был явно приятнее Фирса. Заметив, на кого актёр смотрит, Гейт захихикал. — О-о, а это наша девочка. Дон Райдер. Он просто никчёмный, поверь, твоего внимания не стоит. — Эй! — мужчина развернулся. — Да, детка? — Фирс, я тебя ударю, — уже развернулся Мэрфин. — Не будь так жесток со мной! Беседа продолжилась; Могир и Грэтли не скрывали своего интереса к Марселону, отчего последний был несказанно рад, но подошедший Фирс заставил вновь насторожиться. — Знаешь, а ты мне нравишься. — Вероятно, я должен обрадоваться? — поднял одну бровь Ламбер. — Ха-ха! Я буду называть тебя «Шляпник». — Называй так своих друзей. — Поэтому я и назвал так тебя, — подмигнул Гейт.***
????
— Ах. Боль стала возвращаться. — «Они были иными. И мне стыдно признать, что я начал общаться даже с Фирсом Гейтом, самым убогим рабочем, коего я только помню. Даже глупо улыбающийся Дон Райдер, что стеснялся заговорить со мной, выглядел достойнее.» Захотелось разрыдаться. — «Тем не менее… Я полюбил этих людей. Я был счастлив находиться рядом с ними, мы встречались всё чаще и чаще, они считали меня своим другом. Клянусь, всё было замечательно, но спустя время…» К горлу подступил ком. - «…Мэрфин начал вести себя странно.»***
Январь, 1989. Вороньи Ручьи, обрыв над озером.
— Они были очень недовольны, но я уверял, что это безумно важно. — Я ценю это, спасибо. — Не понимаю, почему именно сейчас? — Я хочу обсудить это с тобою в тишине, дабы нам никто не помешал. Винстон повернулся и сосредоточенно посмотрел на собеседника. — Ты веришь в жизнь после смерти, Марселон?— Я должен был понять раньше!
— Что ты имеешь ввиду? — поднял одну бровь Ламбер. — Это невозможно. — А подумай, — голос брюнета стал тише. — Что, если бы это представлялось возможным? Актёр насторожился, но виду не подал. Он ещё никогда не видел Винстона таким встревоженным, таким напуганным, таким… отчаявшимся? — Ты никогда не думал? — Мэрфин поднял свои глаза к небу, и Марселон присматривается, дабы понять, они блестят от слёз или это лишь отражение от звёзд. — Мир, который даст тебе всё, о чём ты желаешь. Мир, который исполнит все твои мечты. Актёр чувствует жар в груди, но по-прежнему молчит. — Вечность, где каждый счастлив, покоен и волен делать то, чего он желает, — брюнет взмахнул руками, и от резкого движения Марселон вздрогнул, — Без последствий. Абсолютно. Ламбер начинает испытывать лёгкую тревогу. — «Он начинает меня пугать, прямо как тогда…» — по виску потекла капля пота. — «Что с ним происходит?» — Марс… — Винстон перешёл совсем на шёпот. — Ты когда-нибудь задумывался о мире, где нет морали, нравственности, правил? Лишь нескончаемая радость, гармония и любовь. Волшебное место, куда мы попадаем после смерти. Марселон попытался вглядеться в лицо собеседника, дабы понять его чувства, но Мэрфин чуть отвернулся, будто бы понял его намерения. — Что ты думаешь об этом? — Я… не знаю, — голос актёра дрогнул. — Но… почему, Мэрфин? Слова путались. — «Он рассказывал о радостях, но сам еле сдерживался, дабы не зарыдать. Почему?..» Брюнет вдруг положил свою ладонь на его. — А ты бы хотел попасть в тот мир, Марселон? — он придвинулся ближе, посмотрев актёру прямо в глаза. — Туда, где слава, почёт и сцена, которая будет принадлежать лишь тебе. Аплодисменты, лишь для тебя, тысячи поклонников, и прочее, прочее, прочее…Я не воспринял это всерьёз, но задумался…
…хоть сейчас и понял, мой ответ был совсем не важен.
***
????
Ледяные капли дождя касаются изрезанной кожи, заставляют взбодриться. — «Я до сих пор не понял, почему он так поступил со мною и остальными. Он говорил, что хочет сделать нас счастливыми, но я не верил, умолял отпустить, пока силы не покинули меня окончательно.» Ветер стал возвращаться. — «Через пару дней после встречи, когда я шёл к себе через переулок, мне в шею вонзили шприц с раствором, из-за которого я в тот же миг потерял сознание, а очнулся уже в холодном, сыром подвале.»***
Январь, 1989. Вороньи Ручьи, ????
Марселон не видел, не слышал, но чувствовал, как длинная иголка входила в дёсны, зашивала дыры, где чуть ранее были зубы, и двигалась дальше, глубже, царапая нёбо. — Я продумал всё до мелочей, — нервно усмехался Мэрфин, вытирая кровь с молотка. — Это будет быстро, обещаю. Ножовка с лёгкостью перерезала все сухожилия кисти, но связанный на стуле Ламбер замычал громче, когда она задела кость. — Я знаю, прости, — Винстон дотронулся до его слипшихся от пота волос. Вытерев с губ умирающего актёра кровавую рвоту, брюнет ушёл в другую комнату за новыми инструментами. — «Ты же понимаешь, я был вынужден…»…но вместе со сценой исчез и смысл.
***
????
Вдалеке, будто спрятанный под ветками деревьев, показался небольшой, шаткий домик.