***
Июнь, 1978. Лес, недалеко от особняка.
Сердце пропустило удар, когда в воздухе раздался грохот. Испуганные птицы полетели прочь, а подстреленный олень рухнул на землю, так и не заметив выглядывающий из-под молодых листьев крапивы кончик ружья. Аромат свежей черники пропал, дыхание сбилось окончательно, а по щекам непроизвольно потекли слёзы. Тишина оглушила, но лишь на секунду, а затем послышались радостные возгласы и заливистый смех. — Первый олень за столь долгое время! — Прекрасная работа, сэр! Все звуки смешались, превращаясь в жуткий гул, а он не смел и пошевелиться. Колени затряслись, но чьи-то сильные руки не дали упасть, схватили за плечи, а затем стало неестественно легко. — Ха-ха, испугался, Мэрфин? В нос ударил запах сигар и до тошноты сладкого одеколона, отчего ребёнок поморщился, вызвав у держащего его человека до неприличия громкий смех. — Д-дядюшка Манфред, — негромко пролепетал мальчик, сжав в ладонях воротник его пальто. — Я думал, что Вы с Гансом… — Да, конечно, но разве я могу оставить своего любимого племянника совсем без присмотра? На подзагоревшем от летнего солнца лице мужчины сияла улыбка, такая тёплая и родная, что Мэрфин сам невольно улыбнулся, отпуская его. Подул прохладный ветер, и на лоб Манфреда упал локон его светло-русых волос, на которых уже стали появляться седые пряди. — Твой первый день на охоте, — довольным тоном произнёс дядюшка, скрещивая руки. — Не жалеешь? — Н-нет, конечно нет. Я Вам очень благодарен… — Ой, племяш, — отмахнулся Манфред. — Это банальная необходимость. Настоящий мужчина должен уметь обращаться с оружием, и уж я научу тебя, хе-хе. Мальчик лишь кивнул в ответ, смущённо отводя взгляд на то место, где трава быстро окрашивалась в бардовый. Остальные охотники уже кружили над убитым животным, громко обсуждая его мясо и шкуру. — Держу пари, что Лэнью очень недоволен, — хмыкнул дядюшка. — И какой только пример подаёт тебе мой младший братец, а? — Он считает, что охота не важнее культуры, — осторожно вставил Мэрфин. — н-но, э-э-э… — Знаешь, племяш, — Манфред помрачнел. — культура, несомненно, основа для нас, но это всё летит в пропасть, если нет простых практик. Авторитет зарабатывают не словами, а действиями, ты должен это понимать. — Д-да, конечно. — Я не хочу тебя пугать, Мэрфин, лишь уберечь. Тяжёлая рука легла на плечо, и мальчик почувствовал себя ещё меньше. Нервно сглотнув, он посмотрел на дядюшку ещё раз, еле сдерживая дрожь в своих коленях. — Маргарет была потрясающей женщиной, — невесело улыбнулся собеседник. — Настолько, что я удивлялся каждый раз, видя её с твоим отцом. — В-вы о моей маме? — сердце снова пропустило удар. — Да. Ей было очень больно умирать с осознанием того, что она даже не сможет увидеть тебя, услышать первые вздохи… Несомненно, Лэнью изменился за эти года, и теперь он хочет отгородить тебя от всего острого и горячего, но это не совсем правильно, Мэрфин. Маргарет, твоя мать, не хотела бы такого для тебя. — Я не совсем понимаю, дядюшка Манфред… — Не избегай всего мира, как это делает твой отец. Настоящий мужчина не должен бояться боли и осуждений. Настоящий аристократ должен вежливо улыбаться даже в самой безнадёжной ситуации.***
????
Розоватые от разорванных сосудов зубы болят, когда он жадно вдыхает холодный воздух, а затем кашляет от невыносимого жжения в лёгких, словно это был дым от дешёвых сигарет. В голове ещё звенело, но образы только приобретали свою чёткость, пугая, а затем успокаивая, заставляя ещё слабое сердце биться чаще. Во рту больно, словно он откусил от набитого стеклом яблока, тщательно и неаккуратно пережёвывая каждый кусочек. Не живой, но уже и не мёртвый, попытался перевернуться на разорванный живот, не смея и надеяться на помощь. — «Была б моя воля…» — под ногами захрустели ветки. — «Сгинул тихо, словно ничего не было; но я нужен им, хоть и возможно, что в последний раз.» Криво ухмыльнувшись темноте, Мэрфин шумно вздохнул, пытаясь успокоить сердцебиение, что с каждой секундой становилось всё быстрее и сильнее. — Я не в первый раз исправляю ошибки, которые были совершены даже не мной, но… Тёплый ветер касается чёрных волос, а затем уносится прочь, срывая с деревьев пожелтевшие листья. Что-то дотрагивается до спины, безумно холодное, но такое родное. — Я все ещё не могу поверить, что это произошло. Ты обманул, и не только меня. А теперь… хоть бы руку подал. Папа.***
Ноябрь, 1979. Особняк, комната Лэнью.
Капли дождя беспрерывно стучали по только недавно вымытому стеклу, нервируя не только усталого отца, но и сына, который уже битый час пытался подремать в родительской постели, да тщетно. Огонь из старого камина перестал греть еще давно, поэтому мальчик лишь сильнее укутался в одеяла, продолжая прижимать к груди небольшую фоторамку с чёрно-белой фотографией, на которой была запечатлена красивая женщина с длинными волосами и добродушной ухмылкой. — Я все ещё не понимаю тебя, — негромко говорит Мэрфин, проводя кончиками пальцев по вырезанному на фоторамке имени «Маргарет». — Почему ты хочешь оставить маму здесь? Отец отвечает не сразу, чуть заметно хмурится и откладывает пыльную книгу в сторону. Вопрос очевиден, но Лэнью тяжело дать на него ответ; может, потому, что он сам не до конца понимает, но Мэрфин обязательно поймёт, хоть и не сейчас. — Не волнуйся об этом, — мужчина улыбнулся, но улыбка его вышла измученной. — Просто, м-м, есть невероятно дорогие сердцу вещи, которые приносят невероятно сильную боль. Мэрфин не отвечает, вглядывается в фотографию, пытается что-то уловить в глазах своей матери, но Лэнью знает, что он понял. — Я не хочу уезжать, — вдруг говорит мальчик, и отец вздыхает; он так надеялся, что с этим разговором было покончено ещё на прошлой неделе. — Дорогой, — хрипло произносит мужчина и встаёт из-за стола, дабы положить книги в подготовленный заранее чемодан. — Я немало разузнал про тот город… — Тихий, мирный, да? — перебивает сын, невесело усмехаясь. — Д-да и лес там недалеко. Разве не вдохновляющее? Тем более… вместе с нами поедет мой очень хороший друг. Мэрфин лишь обиженно отвернулся, положив фоторамку на мягкую подушку. — Господин Уилсон? — Да, — кивнул отец, вновь садясь за стол. — Он поможет нам, да и сам планирует рядом жить. Вопрос с домами уже решён, как он мне сообщил. — «Уверен, это была его идея. Это он подсказал папе, что стоит уехать отсюда! Но я не понимаю, до сих пор не понимаю, почему папа идёт у него на поводу…» — думает мальчик, но в ответ лишь недовольно хмыкает. Лэнью берёт в руки новую книгу, а затем поправляет свои очки, дабы разглядеть мелкий шрифт, но вся его сосредоточенность вмиг пропадает, когда Мэрфин грустно вздыхает. — Я не могу поехать в Великобританию, пап. — Почему? — мужчина мягко улыбнулся. — Волнуешься? — Нет, я… все ещё плохо знаю английский. — Да? Тебе не нравится работа господина Никсона? Я думал, что плачу ему неплохие деньги за четыре дня в неделю, но мы можем поменять репетитора, если ты, конечно, хочешь. — Нет-нет, господин Никсон замечательный человек, — мальчик смущённо отвёл взгляд. — но я все ещё не так много знаю, чтобы уезжать прямо сейчас. — Ах, Мэрфин, — вздохнул отец. — Ты слишком потрясающе справляешься, чтобы забыть элементарное. Не волнуйся, тем более… тебя ждут новые друзья, разве нет? — Мне и одному хорошо, пап. На несколько минут в комнате становится очень тихо, и слышится лишь размеренное тиканье настенных часов, да тяжёлое дыханье Лэнью. Взгляд матери всё так же мягок, и Мэрфин отворачивается от неё, надеясь, что дождь скоро закончится.***
????
Под сапогами хрустели розы и одуванчики, а яркие бутоны раздавливались вместе с запутавшимися в их лепестках насекомыми. Почти что белое лицо Мэрфина кривилось от отвращения каждый раз, когда он слышал их хлюпанье, но смотреть вниз он не решался, лишь тихо ругался и продолжал плестись вперёд. — «Я знал, что это была его идея… Я понимал это с самого, чёрт возьми, начала, но что мог сделать? Папа говорил, что мне станет лучше, когда мы приедем, но я не верил ни единому слову, плакал, когда наступала ночь, и больше не надеялся. Он останавливается, дабы хоть немного перевести дух, а затем звонко вскрикивает и отдёргивает руку, когда чувствует ползущих по ней муравьёв. — «Ему нужен был отдых, смею ли я винить за это? В любом случае… в чём-то он был прав.»***
Апрель, 1980. Вороньи Ручьи, дом фон Винстонов.
Темнело быстро. Шум с улицы потихоньку умолкал, и за окном можно было увидеть только усталых рабочих, что поспешно возвращались домой, да весёлых пьяниц, отмечающих начало выходных дней. Время ужина закончилось давно, но Мэрфин так и не притронулся к тарелке с уже остывшим супом, лишь угрюмо смотрел на хрустальную вазочку с клубникой. Сладкий запах чуть кружил голову, сбивая и без того запутанные мысли, но это было бесполезным. У ребёнка не было аппетита со вчерашнего вечера. — Дорогой, — негромко позвал обеспокоенный отец. — я в гостиной уже порядок успел навести… Я думаю, тебя тревожит нечто большее. — Извини, ужин восхитителен, но я не голоден. Они оба знают, что это ложь, и Мэрфин отворачивается, не смея и взгляда поднять на Лэнью. — «Он всегда выяснит то, что ему нужно. Не важно, сейчас или потом.» — раньше подобные мысли вызывали страх, но сейчас это не вызывает ничего, кроме раздражения. — «Я просто не хочу говорить. Незачем ему знать, что те мальчики снова обзывали меня.» Чуть дрожащая рука и несколько пролитых капель кофе на белоснежную скатерть выдают состояние Мэрфина, но отец молчит, лишь качает головой и отходит к буфету. — Я знаю, ты скучаешь по родному дому, — вдруг произнес мужчина. — Германия остаётся нашей родной страной, но здесь будет не хуже, поверь. Тебе… просто нужно освоиться. Мальчик лишь мрачно хмыкает в ответ, отпивая из своей чашки горячий напиток. — Освоиться? — переспрашивает он. — У меня нет желания даже выходить из дома. — Ага, — кивает Лэнью. — Именно поэтому я нашёл кое-кого для тебя. — Что? Мэрфин, не скрывая удивления, кладёт чашку на стол. Злость уступила растерянности, и ребёнок уставился на отца, ожидая пояснений. — Он хороший и добрый мальчик, если верить тому, что мне сказали, — продолжил мужчина. — Но, по правде говоря, он из семьи обычных рабочих… — Ты хочешь связать меня с местной нищетой? — хрипло спросил Мэрфин. — Это же просто смешно. — Не будь так категоричен. Я же знаю, ты это говоришь только из-за нежелания оставаться здесь. — Даже если и так… Я не хочу тут быть, а уж тем более не хочу, чтобы за мной присматривали. — Я уверен, что вы подружитесь, — хмыкнул Лэнью и подошёл к окну. — Он поможет тебе освоиться здесь, всё покажет, всё расскажет, разве плохо? — Плохо? Ужасно, — вздохнул Мэрфин. — Успокойся, — улыбнулся отец. — Мальчик хоть и беден, но уж явно не глуп. Вежливый, дружелюбный, учится хорошо. Тебе он понравится, я уверен. — Угу… а понравлюсь ли ему я? — угрюмо спросил мальчик. — Откуда сомнения? Зашипев от злости, он резко отдёрнул руку от стола, убрал со лба пушистые черные волосы и указал на бинты, почти полностью закрывающие левую часть его лица. — Ещё пол года назад я был таким, как все, но сейчас!.. — Хватит, м-мы это уже обсуждали!.. — грубо перебил Лэнью, но быстро успокоился. — Я виноват перед тобой! Очень виноват. Но это мои проблемы, что о нас теперь говорят, — он помолчал секунду, а затем подошёл к сыну и наклонился к нему, перейдя почти что на шёпот. — Ты должен найти в себе силы двигаться дальше, не опираясь на то прошлое. Это несправедливо, я знаю, но теперь… мы ничего не можем изменить. Мэрфин не ответил, лишь отвернулся. Разговоры об этом откровенно отравляли, но сдерживаться и не кричать было намного труднее. Не сказать, что он винил отца, но если бы тот не замешкался, не опоздал бы всего на пару секунд, сумел перехватить кредитора руку с наточенным ножом… — И да, он всё равно согласился, когда я рассказал ему. В дверь негромко постучали, и отец, натянув на себя вежливую улыбку, поспешил в коридор, оставляя сына одного. Устало выдохнув, мальчик вновь взял в руки чашку с кофе. Аккуратно, чтобы не пролить снова… Послышалась возня, приглушённый смех. К голосу Лэнью прибавился ещё один, совсем незнакомый. Мужской, молодой, но такой нежный, полный жизни, что Мэрфин не удержался, заинтересованно оглянулся на дверь, ожидая встречи с гостем. Шаги стали приближаться. Первым в кухню вошёл отец, что-то рассказывая, но мальчик уже не вслушивался, лишь поражённо смотрел на высокого молодого человека, на чуть загорелом от солнца лице которого сияла широкая, взволнованная улыбка. Взгляд Мэрфина скользнул по заострённому кончику носа гостя, прошёлся по длинным, распущенным каштановым волосам с рыжим отливом, а затем остановился на его глазах. Зелёные. В голове сразу возник образ сочных, спелых яблок, отчего мальчик чуть смутился и неловко улыбнулся. — Познакомься, Мэрфин. Это Дон. Дон Райдер, — сказал отец, посмотрев на милого незнакомца. — Он присмотрит за тобой и познакомит с этим городом. — Надеюсь, мы с тобой подружимся, — ответил гость, не переставая сиять ни на секунду. Не в силах и взгляда от него отвести, мальчик лишь коротко кивнул.***
????
Приятные воспоминания затмили боль, но только на мгновенье. Он будто вновь почувствовал те тёплые руки, обхватывающие его шею, услышал заливистый смех и тот очаровательный голос, что стал тогда родным. Мэрфин вспомнил. То, как забавно Дон не выговаривал букву «р». То, как они гуляли допоздна после дополнительных уроков. То, как Дон ласково называл его Марфюшей. То, как Дон тонко чувствовал настроение других и всегда протягивал руку помощи, зная, что у него будут неприятности. Он никогда не жалел и лишь улыбался, даже понимая, что не каждый отплатит ему тем же. Окровавленные, посиневшие губы дрогнули. Было бы позволено — он бы упал на колени, громко рыдая и абсолютно не стесняясь, но он плетётся дальше, вздрагивая от каждого шороха где-то совсем рядом. — «Дон. Самое светлое и чистое, что у меня было. Он говорил, что это не так, но я видел, всё видел… Он краснел, как юная девица, искренне не понимая, но мне было плевать, я просто хотел защитить от всего мира человека, которого люблю.» Бледной ладони касается крапива, и Мэрфин отшатывается назад. Резкий жар вдруг сменяется холодом, словно вспышка, а затем затихает. Рвано выдыхая, молодой человек закрывает глаза, игнорируя тянущую боль в желудке. На свежую, стриженную траву капает что-то вязкое. Кровь. — «Он любил жизнь. Очень любил. Не смотря на все её трудности.» — пытается разглядеть небо, но не может; то ли скрыто за деревьями, то ли его и вовсе нет. — «И меня он учил любить. А я злился, не понимал… Даже смел обзывать его, но он никогда не обижался на меня, лишь улыбался и смотрел так печально, что мне самому стыдно становилось. Лишь потом я всё понял… Когда легонько поцеловал его, а он обнял меня в ответ. Понял, что был прав он; понял, что был прав отец о том, что я найду своё счастье здесь.»***
Август, 1980. Вороньи Ручьи, дом фон Винстонов.
Угрюмый взгляд и поджатые губы — нечто обыденное для маленького Мэрфина, и он не скрывал этого. Не видел смысла. Делать вид, что всё в порядке ради спокойствия других? Благородно, но слишком изматывающе. — Малыш снова не в настроении? — тихонько хихикает Дон, протирая стол. — Тебе-то что? — грубо отмахивается мальчик и отворачивается к окну. — Не называй меня так. Молодой человек негромко вздыхает, но уже через секунду вновь улыбается. — Прости. Я-я приготовил блинчики. Твои любимые, с клубникой, — смущённый, он взял белоснежную тарелку и, вооружившись лопаткой, быстро подошёл к плите. — Будешь, да? Ребёнок лишь кивнул в ответ, смягчившись.***
Пышные блинчики истекали маслом, и Мэрфин тут же схватился за сочную клубнику, лежащую на поверхности. Сладкая, невероятно сладкая, даже чуточку вкуснее, чем когда готовит папа. — Нравится? — спрашивает Дон, отходя в другой угол кухни, чтобы повесить фартук на место. — Да, спасибо. — Я рад. Мэрфин немногословен, но это не обижало. Лэнью долго рассказывал о том, что изучение английского языка стало весьма проблематичным после травмы, но, как и было сказано, ребёнок все ещё справлялся очень хорошо. Дон говорил медленно, иногда даже чересчур просто, и не мог сдерживать свою радость за успехи мальчика. — «В следующем месяце ему исполняется десять, всего десять, и он всё равно находит в себе силы учиться и стараться, когда многим и жизни не хватает, чтобы смириться с подобной потерей. Это вызывает восхищение.» — думает Дон, а сам садится ближе. — Как ты себя чувствуешь? Мальчик смотрит чуть удивлённо и опускает вилку с кусочком блина. — Болит, но папа недавно дал мне обезболивающее. Скоро поможет. Наверное. — Конечно поможет, — ободряюще кивает Дон. — М-м… А не хочешь ли прогуляться? — Зачем? — снова смотрит угрюмо. — Твой папа сказал, что тебе нужен свежий воздух и… — Мало ли что он сказал, — хрипло перебивает Мэрфин. — Я не хочу. — Н-н-но!.. — волнуется Дон и осторожно прикасается к его руке. — П-послушай, ты будешь чувствовать себя лучше. Я-я… хочешь, я куплю тебе мороженое? Покажу тебе мост, мы сходим на опушку леса… Мальчик вновь смотрит с удивлением. — Мороженое? — Д-да, любое, какое ты захочешь, — кивает Дон. — Ты говорил, что у тебя почти нет денег, разве не за этим ты здесь? — недоверчиво поднимает бровь Мэрфин. — Не переживай за меня. Я… отдам хоть всё, если это поднимет тебе настроение. — Н-ну… — Пойдём. Тебе понравится, я обещаю.***
????
Становится душно. Раны пульсируют, а огромная дыра на месте, где должен быть левый глаз, начинает сочиться кровью. Стон, больше похожий на всхлип, срывается с губ, что-то холодное касается плеч и Мэрфин разворачивается, дабы прогнать наваждение. — Ненавижу… — шепчет. — Ненавижу себя за то, что был грубым с ним. Ненавижу себя за то, что не смог ничего сделать… Я хотел, я должен был спасти их всех, но ты не позволил… Этого ты хотел для меня, папа? Шипы от роз врезаются в икры ног, будто пытаясь остановить. Желудок начинает болеть сильнее. — Они доверяли мне, а я им. Ты не имел права отнимать их у меня! — по щекам потекли ядовитые слёзы, что мгновенно стали растворять кожу щёк. — Кроме того… из-за тебя… люди, которых я любил больше жизни, перед своей смертью видели моё лицо.***
Май, 1987. Вороньи Ручьи, опушка леса.
Тихий шелест ярко-зелёных листьев над головой всегда успокаивал и часто вдохновлял, поэтому Мэрфин любил приходить сюда один. Летом яблоня расцветала и начинала пахнуть так сладко, что молодой человек чихал, а затем улыбался сам себе и продолжал записывать что-то в блокноте, попутно следя за тем, как бы на голову не упало созревшее, большое зелёное яблоко. Тёплый ветер игрался с пушистыми кончиками чёрных волос, всё пытался перевернуть незаконченную страницу, чем всё время вызывал у аристократа недовольство. Иногда солнце светило слишком ярко, заставляя Мэрфина жмуриться и отодвигаться в сторону тени; это сбивало ход мыслей, но именно это и побуждало к вдохновенью. — Забавно. Не всегда строчки строились как надо, не всегда написанная идея оказывалась удачной, поэтому вокруг, на траве, царил, мягко говоря, беспорядок из скомканных листков. Лэнью всегда ругался, ведь кора деревьев так быстро мяла рубашку, но когда работа шла удачно — все эти замечания казались такими пустыми… Сегодня соловьи пели просто потрясающе. Заслушавшись, он думал, что потерял время, но пару строчек, кажется, написались почти что сами. Такие лёгкие, такие нежные… — Привет, Мэрфин! Всё творишь? Голос, по мелодичности не уступавший этим самым соловьям, раздался совсем рядом. Почти испугавшись, Мэрфин обернулся и чуть не врезался в Дона, но тот вовремя мягко перехватил его руки. — Это просто очаровательно, когда ты так полностью погружаешься в работу, — мечтательно проговорил внезапный собеседник и поправил свои волосы, завязанные в милый хвостик. — Согласен, это так очаровательно пугать меня каждый раз, — говорит Мэрфин, но в его голосе ни капли злости, как и на неестественно бледном лице. Дон звонко смеётся, и Мэрфин не может сдержать улыбки. Да и не хочет.***
Плеча касается маленькая бабочка с розовыми крыльями. Аристократ вздрагивает, чуть жмурится от неприязни, но быстро берёт себя в руки. — Прогуливался с Валентино? — негромко спрашивает. — Это… хорошо. Погода в этом месяце замечательная. — Ага, — кивает собеседник и чуть отводит взгляд. — Правда… не думал, что встречу тебя здесь, но надеялся. — Да? — удивляется Мэрфин. — Отчего же? — Сам знаешь, — вдруг серьёзно смотрит Дон. — Волновался. Я говорил, твой папа говорил… Никого ведь не слушаешь. Зачем полез драться с той компанией? Ещё и ночью. Ещё и… пьяным. На лице Райдера мелькает осуждение, но печали Мэрфин видит больше. Становится стыдно, но ненадолго. — Голова не болит, спасибо, — нагло ухмыляется парень, стараясь передать свой беззаботный настрой и собеседнику, но Дон все ещё сердится. — Ещё и язвишь, бессовестный, — шипит он. — Такой юный, всего шестнадцать лет, а уже проблемы ищешь!.. Зачем? — Это просто смешно, — хмурится Мэрфин. — Мой отец и без тебя всё это расскажет. Будь добр… — Ах! Ну конечно! — взмахивает руками Дон. — Ещё и не один был… Фирс, да? Хорош друг, ничего не скажешь. А ты… будто и не понимаешь! — Замолкни уже, — вздыхает молодой человек и прикрывает глаза. — Ты не был там, чтобы судить. И ты прекрасно знаешь, что я ни одному ублюдку не разрешу говорить мерзкую ложь про моих друзей. Дон обиженно отвернулся, скрестив руки на груди. — Обиделся? — хрипло засмеялся Мэрфин и коснулся его спины. — Ты же знаешь, что я прав. — Хватит дерзить, — обернулся собеседник, смягчившись. — Я старше тебя. — Всего на шесть лет, — посерьёзнел молодой человек. — И вообще. Не строй из себя святого, я слишком хорошо тебя знаю. — Противоречишь сам себе… — мягко улыбается Дон. — Не люблю так делать, но с тобой по-другому не получается. Они негромко смеются и пододвигаются ближе друг к другу. Вновь подул тёплый ветер и сорвал пару лепестков с молодых ромашек. — И всё же, Мэрфин… Обещай, что будешь аккуратнее. Я боюсь. Правда боюсь. — Обижаешь. — Пожалуйста. — Ладно-ладно, только не плачь, — отмахивается фон Винстон и сдаётся. — Буду. Знаешь же, что буду.***
Хотелось спать, но не от усталости. От уюта. От тихого, что-то рассказывающего голоса. От приятных мыслей. Послышался шелест, а затем хруст. Сигаретный дым быстро поднялся причудливыми узорами до веток яблони. — Ты долго сдерживался, — чуть нахмурился Мэрфин. — Прости, — виновато отвёл взгляд Дон. — Угу. Самому-то нравится? — Нет, — вдруг мрачно произнёс собеседник. — Не нравится. Никогда не нравилось. Фон Винстон удивлённо приподнял бровь. — Почему? Дон ответил не сразу. Задумчиво посмотрел куда-то наверх, потом на ухоженные кусты, покрытые пышными бутонами неизвестных ему жёлтых цветов. Куда угодно, лишь не в глаза собеседнику. — Не томи же, ну, — устало сказал Мэрфин. — Не хочешь? Не требую. — Я… скажу, — решился наконец. — Просто… — М-м? — Я слышал, что сигареты помогают перебить чувство голода. Маме и так тяжело, а моя зарплата слишком маленькая. Вот и приходится… С малых лет… Фон Винстон помрачнел ещё больше. — Глупый, — вздохнул он. — Ты мог сказать мне. — Мне было очень неловко, — голос Дона дрогнул и Мэрфин понял, что сейчас тот расплачется. — Я… — Не говори. Знаю, — молодой человек придвинулся ближе, мягко обхватил друга за плечи. — Тебе незачем будет… Только доверься и говори мне, хорошо? На раскрасневшиеся щёки упали первые слёзы, но Дон улыбнулся, почти что обессилено, зато искренне, нежно. — Спасибо, — прошептал он. — Ты лучший… — Ты лучше, Дон, — шепчет в ответ Мэрфин.***
По-прежнему тепло. Один бессмысленный разговор сменялся другим, но им не скучно. Они готовы слушать, говорить, вспоминать, лишь бы подольше не уходить… Почему? Сами не могли ответить. Было слишком хорошо. Недавно плачущий Дон уже вновь сиял, улыбался, а Мэрфин наблюдал, словно любовался, почти что смущая собеседника, но того, кажется, это только раззадоривало. — Ты вообще когда-нибудь меняешь эту нелепую розовую футболку? — Нелепую? — хитро щурится Дон. — Она тебе нравится, я знаю. — Поэтому ты всегда надеваешь её, когда идёшь на встречу ко мне? — Может быть. Он уже давно распустил свои длинные волосы, отчего те немного растрепались. Кора яблони неприятно царапала спину и шатен иногда забавно вздрагивал, вызывая приступ смеха у Мэрфина. Он не обижался, даже наоборот. — Я обожаю, когда у тебя хорошее настроение, — вдруг говорит Дон. — Разрешаю насладиться мгновеньем, — ухмыляется собеседник, пытаясь скрыть смущение. — Нет, не хочу, — хихикает в ответ, а зачем чуть печально добавляет. — Ты хороший. Слишком хороший… — А? Ты это к чему?.. — Я вижу, как ты расстраиваешься из-за отца и школы. Вижу, как ты стараешься не обращать внимание, но… — Я в порядке, Дон, — отвечает холодно Мэрфин. — В жалости не нуждаюсь. Я со всем справлюсь.Фраза «я в порядке» уже почти привычка. Приятно и мерзко одновременно, но своим принципам я не изменяю никогда. Меня не нужно жалеть. Мной нужно восхищаться.
Шатен молчит, смотрит почти что растерянно, но затем кивает. Он чуть улыбается, мягко, но печально. — Ты знаешь, что делаешь, верно? — Всегда, — выдыхает Мэрфин. А затем наступает тишина. Легонько прижимаются, но друг на друга не смотрят, каждый думает о своём. Все ещё светло.Тогда это и произошло. Момент, буквально изменивший всю мою жизнь. Не сказать, что я хотел… Может, я просто перегрелся на солнце. Оно вредит не только аристократической коже, но и голове. Всё и ничего одновременно, я не думал, просто сделал это. Но то, к чему это всё привело… Я был счастлив и надеялся, что он тоже.
Мэрфин придвинулся почти что вплотную, прикоснулся к чужому плечу, приподнялся. Дон посмотрел с непониманием, но не отодвинулся, застыл. Немой вопрос, но ответа не последовало. Взгляд фон Винстона скользит по приоткрывшимся губам, длинной шее. Он не спешит, дышит ровно, затем чуть ощутимо касается сухими губами чужой щеки, быстро, а затем отодвигается, но успевает ощутить, как быстро у Дона Райдера бьётся сердце. Дон молчит, не двигается. Смотрит напряжённо, растерянно, щёки его немного краснеют. — Спасибо, — негромко говорит Мэрфин. — За что? — еле слышно шепчет в ответ собеседник. — За то, что ты рядом. Становится жарко. Молодой человек уже хочет отвернуться, но тут руки касается чужая, тёплая. Хрустят листья. Они обнимаются. Легко, аккуратно, будто оба состоят из хрупкого фарфора. Плачут и тихо смеются одновременно.Может, именно тогда я и сошёл с ума.
***
????
Со всех сторон слышатся голоса. То ли молитвы, то ли проклятья. Не страшно. Раздражает. Выматывает. Лопнувшие капилляры глаз неприятно пульсируют, мешают смотреть вперёд, но он не останавливается ни на секунду. Хрипло смеётся, выплёвывая кровавые слюни, и поправляет растрёпанные, слипшиеся от крови и пота волосы. — Я передумал. Мне не нужна твоя помощь. Глупо улыбается, но осознание, что ему тоже больно… — Да. Лучше. Без тебя лучше.…возбуждает до безумия.
Приступ истеричного смеха прошёл так же быстро, как, впрочем, и начался. Стыдно, но недолго. К горлу подступает ком. — Ты знаешь. Ты ведь знаешь, да? Я ненавижу то, что ты делаешь, но я не ненавижу самого тебя. Или… Вздыхает. Не уверен. Идёт дальше, пошатываясь, не замечая у тропинки грызущих змеиный скелет белых мышей с большими кроваво-красными глазками. — Справедливо ли это? Прощать того, кто причинил вред даже не тебе, а близким тебе людям? Будет ли бесчеловечно, если я не прощу? Не знаю. Может, мне плевать. А может, я все ещё ищу тебе оправдание.***
Июль, 1987. Вороньи Ручьи, дом фон Винстонов.
Чёрный кот вздрагивает, когда тёплая ладонь нежно касается его пушистой шубки. Жёлтые глаза смотрят с напряжением и интересом, но уже через пару секунд животное шипит и выпускает когти. — Ах! Мэрфин отпрыгивает. Несколько багровых капель попадают на пол. Молодой человек испугано смотрит на поцарапанную руку, затем на своего домашнего питомца. Кот рычит, но остаётся на месте, смотрит даже не с ненавистью, как обычно бывает, а надменно, даже нагло. Недоумение и испуг на лице Мэрфина меняются на злость. — Чёртов зверь!.. — вскрикивает вдруг. — Я тебя принёс в этот дом, кормил, поил, а ты!.. Ты опять за своё! Несильно, но ощутимо, молодой человек пинает кота сапогом и тот, громко мяукая, убегает. — Так тебе… Неблагодарный выродок, чтоб тебя… На шум в коридор выглянул отец; хмурый, собственно, как и всегда. В одной руке он держал мелкую книжонку, а в другой свои очки, которые надевал, впрочем, не часто. — Что такое, Мэрфин? — не скрывая раздражения спрашивает он. — Домой не успел зайти, не то, что раздеться, а уже грохот на весь дом. Что случилось? — Что-что… Любимого котика захотел погладить, вот что. Но я-то, дурак, совсем забыл! Не меня он любит, а папочку, — мрачно ухмыльнулся молодой человек. — Не язви. Ты из аристократической семьи, — приподнял голову Лэнью. — Я не виноват, что Пуффик тебя не любит. Хоть я и догадываюсь почему… Прошипев в ответ что-то нечленораздельное, Мэрфин принялся расстёгивать пальто. — Семьи… Семья! — повысил он голос и комичным тоном заговорил. — Изволишь ли рассказать, по какому праву ты скрыл от меня письмо, написанное дядюшкой Манфредом? Лэнью помрачнел ещё больше, завертел головой, будто что-то обдумывая. — Ну-ну, не придумывай, — повесив одежду, Мэрфин прошёл на кухню и схватил уже приготовленную чашку чая. — Думал, не узнаю? Не приятно? Мне тоже. — Ты ведёшь себя отвратительно, — шипит отец. — Прямо… как мой брат. Зря я оставлял тебя с ним. — Да-да-да, мы уже слышали! — Мэрфин садится в кресло так резко, что чай подпрыгивает и чуть не проливается на его белую рубашку. — Я спрашиваю ещё раз: по какому праву?! Хотя знаешь?! Не-ет, мне не интересно. Отдай письмо. — Ты не смеешь приказывать!.. — Письмо, — перебивает младший фон Винстон. — Сейчас же. Лэнью задыхается от злости и бессилия. Книжка летит на пол. Громко, Мэрфин вздрагивает от неожиданности, но виду не показывает, делает глоток чая. Руки трясутся, царапина пульсирует. Но от своего он не отступит. — Его нет уже, письма твоего! Порвал, ясно?! — Чёрт, — шепчет, а затем вскрикивает. — Чего ты боишься?! Я-то, ха-ха, здесь, а они там! По твоей, сука, вине! Отец открыл рот, но не был в силах что-то ответить. Злость затмила растерянность; и вдруг догадка промелькнула в голове. — Ты пьяный. — Нет, — посерьёзнел Мэрфин. — Пьяный. В шестнадцать лет ты заявляешься домой пьяным. — Не переводи тему, — чувствует, как по виску стекает капля пота. — Не поможет. — А-ах, я… — «Твою мать.», — думает и нервно делает ещё глоток. — Зачем ты это делаешь? — Меня спрашиваешь?! Я просто не понимаю, Мэрфин! — вскрикивает Лэнью. — Что с тобой произошло? Я закрывал глаза на все твои гулянки… Видно, что зря. Я был против того, чтобы ты общался с этой… компанией. Ты забылся, сынок. Нервная улыбка Мэрфина только больше злила. Хотелось уйти, но они стояли, сверлили друг друга взглядами, думали обо всём и ни о чём одновременно. Первым сдался младший, не выдержав. — Во первых: не смей говорить в таком тоне о моих друзьях, — говорит тихо, медленно встаёт и приближается к отцу. — А во вторых… — подходит почти вплотную. — …мне плевать, что у тебя конфликт с родственниками. Это моя кровь; я общался, общаюсь и буду общаться со своими родными, хочешь ты того или нет. Лэнью не отвечает, даже не успевает. Мэрфин уходит с кухни, бросая ядовитое: — Ты сам во всём виноват.***
????
Вдалеке летят пушистые шмели. Их лапки испачканы неестественно яркой пыльцой; они садятся на умирающие одуванчики, всего на мгновенье, затем снова летят. Шмели жужжат мелодично, сталкиваются друг с другом, так странно, будто танцуют некий пугающий, но невероятно завораживающий вальс. На их маленькие, узорчатые крылышки вдруг падает свет, мягкий, еле заметный, и Мэрфин в удивлении приоткрывает рот: неужто солнце?Ох, нет-нет, лес играет. Показывает, рассказывает, заставляет верить, а затем отнимает всё, наслаждаясь непониманием и страхом. Словно лес живой, словно…
— Ах.А может наоборот? Он сочувствует, плачет… Старается пробудить то, что когда-то было. Или никогда и не было? Что же это… Странная изнанка сознания восхищает и пугает одновременно; прекрасное и ужасное, живое и мёртвое. Соприкасается, переплетается, танцует…
— Неужели так и выглядит смерть?Иллюзия. Очередная иллюзия. Или всё по-настоящему? Что значит это место?
— Наверное, я сам должен решить.***
Послышалось нечто, похожее на колокольный звон. Темнота немного рассеивается и он ступает чуточку увереннее. Тропа уводит всё дальше и дальше, но куда? — Не всё ли равно? На голых ветвях сидят молчаливые снегири с израненными крыльями. Особенный окрас или кровь впиталась в пушистые грудки? Глаза их мутные смотрят на идущего вперёд человека, но видят ли они хоть что-то? Голова кружится. На посиневшем языке привкус чего-то сладкого и горького. — Они всегда называли мою фамилию неправильно.***
Март, 1982. Вороньи Ручьи, дом господина Уилсона.
От яркости жёлтой рубашки собеседника болели глаза.
Мэрфина учили этой вежливой, чуть беззаботной улыбке с детства. Отточенная до мастерства, подавляющая все остальные эмоции… Это давно вошло в привычку и даже казалось забавным, но не сегодня. Одиннадцатилетний ребёнок с ослепляющей улыбкой и холодным, напряжённым взглядом. Просто смешно. Люди вокруг смотрят с интересом, но не решаются сказать, а отец будто и не видит. Он снова беседует с неприятными, но красивыми гостями, и улыбается им, точно так же. — Что же? Папа вновь оставил своего любимого сыночка где-то позади? Мэрфин теряется, что-то мычит, оборачивается медленно, неохотно. — Господин Эннард Уилсон, сэр… Хозяин дома хрипло смеётся в ответ, ухмыляется шире. Глаза его синие, часто кажущиеся чёрными, смотрят внимательно, оценивающе, впрочем, как и всегда. — Не нужно так официально, мой мальчик, — мужчина будто невзначай поправил свои тёмные перчатки. — Эннард — это для партнёров. Кличка, считай. Зови меня просто Эдгаром. — К-как скажете, господин Эдгард. Уилсон ухмыляется наглее, самодовольно проводя по своим пышным усам. Его яркая жёлтая рубашка раздражает, но мальчик лишь старается не смотреть. Отец просил быть милым, очень просил, и он не ослушается, вытерпит, как бы тяжело не было. Так же, как и всегда. — Всегда ли ты такой молчаливый, маленький Мэрфин? — вдруг спрашивает мужчина. — М-м, я… — не знает, что сказать; в голове пусто. — просто жду своего папу, сэр. — Похвально, — кивает собеседник. — Знаешь, я не люблю, когда мои гости приезжают с детьми, но ты весьма спокойный и послушный… — Спасибо, сэр. — Нравится ли тебе вечер? — Д-да, всё замечательно, Вы постарались. Как всегда. Эдгар не скрывает восхищения, но на его широком лице нет и намёка на дружелюбие. Возможно, он пытается, но получается плохо, не так, как у Мэрфина. — Тебе скоро двенадцать, такой взрослый, — хмыкает Уилсон. — Хорошо ли тебе здесь, в Великобритании? Или в Германии лучше? Там же остались твои родственники, полюбившиеся служанки, добрый репетитор по английскому языку… Не скучаешь? Хочется нагло соврать, но отец всегда наказывал за неправду. Да и позор это, какой достойный аристократ лжёт прямо в лицо? — Я… очень бы хотел вернуться в Германию, — негромко ответил Мэрфин, чуть опустив голову. — Но папа… — Не даёт тебе? — перебивает собеседник с наигранно сочувствующим лицом. — Ох, сочувствую. Это так ужасно, когда собственный отец препятствует общению с другими родными. Он образумится, маленький Мэрфин. Обязательно образумится. Конечно, ему не жаль. Кажется, даже наоборот. Он откровенно глумился, но мальчик искренне не понимал почему. Словно в театральной постановке, они смотрели друг на друга и улыбались; делали вид, будто наслаждаются беседой, а сами сдерживали взаимную неприязнь. — «Разве не Вы, господин Уилсон, уговорили моего отца приехать в эту страну? Я поступил подло, когда подслушивал, но Вы поступили не лучше, когда пытались внушить ему, что в нашем родном доме плохо.» — думает ребёнок, но говорит так беззаботно. — У нас всё будет хорошо, сэр. Папа говорил, что ему надо оправиться. — Безусловно! — громко говорит Эдгар и хватает с ближайшего стола красивой формы бокал с каким-то очередным дорогим шампанским. — Дай ему время, а потом разберётесь… — Да… Хоть я и не понимаю, зачем пытаться забыть мою маму. Я хотел бы говорить о ней, вспоминать, узнавать, ведь я её совсем не знал, но папа… против. Улыбка слетела с лица собеседника. Он поперхнулся алкоголем, а затем чуть нахмурился. — Когда-нибудь ты поймёшь. Возможно, — задумчиво отвёл взгляд Эдгар и отвернулся. — Что с Вами, сэр? — Я в порядке. Твой… папа… — вдруг с какой-то озлобленностью прошептал собеседник. — скоро подойдёт. — Угу-м, а… — Приятного вечера, Мэрфин Винстон, — перебил Эдгар и уже хотел было уйти, но внезапно остановился, услышав ответ. — Фон Винстон. Мужчина в недоумении обернулся. — Что? — Моя фамилия, сэр, Вы ошиблись. Я фон Винстон. Господин Уилсон смотрит удивлённо, но затем мрачно улыбается, еле заметно кивая. — Твой род не зря гордится именно тобой, — говорит с усмешкой Эдгар и сжимает бокал сильнее. — Что же, посмотрим.***
????
— «Я знал все их секреты, а они даже не догадывались об этом. Хотя… Может, оно было и к лучшему. Они недооценили меня и это значительно облегчило работу.» Исцарапанных коленей касается нечто мягкое. Почему-то кажется сначала, что это рука, но лес проявляет милосердие. Всего лишь лепестки белой лилии. Мэрфин пытается сделать вдох, почувствовать сладковатый аромат, но начинает улавливать в воздухе гниль. Цветок ли? Присмотревшись, понимает, что это всего лишь кусок плесени, поглотивший почерневший стебель. Очередная иллюзия. — «Я любил, поэтому молчал. Так надеялся, что ты оценишь, но… Мне не оставили выбора. Узнавать обо всём было откровенно мерзко, но я должен был. Я не опускался до копания в личных вещах, но это и не потребовалось. Всё было на виду, словно насмешка над моей старательностью. Я просто хотел знать, почему отец ведёт себя так странно и за что меня хочет убить Эдгар.»***
Сентябрь, 1988. Вороньи Ручьи, недалеко от кладбища.
Повсюду мерещился тонкий запах свечного воска. Мрачные камни различных форм остались позади, но дикий холод от них, пронизывающий до костей, до сих пор не проходил. Церемония длилась недолго, но он ушёл раньше. Он не смог себя заставить взглянуть в гроб. Может, бледное, чуть печальное лицо погибшего отца и было в порядке, но фантазия невольно дорисовывала то, что было под строгим костюмом — куски, покрытые разноцветными пятнами и сломанные кости. Мэрфин не хотел запомнить его таким, поэтому лишь молча отошёл в сторону, успев только заметить, как тело родственника задрожало, когда гроб понесли в сторону кладбища. Словно… тряпичная кукла. На плечо легла рука и молодой человек неохотно повернулся. — Извини, что опоздал, — негромко сказал Фирс. — Всё пошло не по плану. Как ты? — Да уж, не по плану, — усмехнулся вдруг Мэрфин, а затем вздохнул. — Всё нормально. — Всё уже закончилось? — Угу-м. Спасибо дядюшке, что он помог всё организовать. Своих денег я не потратил, но как-то лучше не становится. — Н-да… — опустил голову Фирс. — Только я думал, что вы его дома, в Германии… — Мы думали перевезти тело, но знаешь, — Фон Винстон посмотрел невидящим взглядом куда-то на небо. — Он так бежал из нашего особняка… Дядюшка сказал, что если папе было так плохо среди родственников, то, наверное, лучше здесь. Воля его такая, считай. Повисло молчание. Они избегали смотреть друг другу в глаза, но больше из-за неловкости. Говорить было нечего. — Только дождя для пущего эффекта не хватает, — слегка раздражённо пробормотал молодой человек, поправляя галстук. — Пожалуй, — хмыкнул в ответ Фирс Гейт, грустно улыбаясь. — Скоро подъедет Грэтли. — Тоже будет меня утешать? — А как же? Ты сильный, но это не значит, что тебе не нужна поддержка. Ты же знаешь, мы все беспокоимся за тебя. Мэрфин тепло улыбнулся, чуть кивая. — Спасибо вам. — Кстати… А где Дон? — Он не сможет приехать, — помрачнел фон Винстон. — Но ничего. Я справлюсь. Да и вы рядом. — Он все ещё гостит у родни? — нахмурился Гейт. — Не начинай. Ему пару дней сюда ехать. Имеет же он право родственникам помочь? — Ох. Как скажешь. — Да, он хотел приехать, но… не нужно. Просто не нужно. Он и так их видит редко, скучает, а тут я со всем этим. Я ведь… уже взрослый. — Фин… — как его иногда называл Фирс. — Нельзя же так. — Нет, хватит!.. — быстро закачал головой собеседник. — Всем так будет лучше. Тем более… Вы же не оставите меня? — Не оставим. — Тогда всё в порядке. Натянув на бледное лицо улыбку, фон Винстон кивнул в сторону парка.***
Теплело. Настроение становилось лучше, и на миг показалось, что похороны — это всего лишь дурной сон. — Дядюшка сказал, что нужно жить дальше, — хмыкнул Мэрфин, делая глоток водки. Горло неприятно обожгло, но молодой человек сдержался, лишь шумно выдохнул. — Правильно это, — кивнул Фирс. — В самом деле… Что мы теперь можем сделать? Жить в вечном трауре? Это несерьёзно. — Забыть на следующий день? — задумчиво спросил Мэрфин. — Неуважительно как-то. Хоть для приличия нужно поплакать, но у меня не получается. — Это крайности, — отмахнулся Гейт, снова наливая алкоголь в рюмку собеседника. — Делай так, как считаешь нужным. — Угу-м, а потом снова разговоры о том, что молодая аристократия совесть потеряла. — Да пошли они со своими разговорами, — нахмурился вновь Фирс. — На себя пускай смотрят. — Было бы всё так легко… Выпив ещё пару рюмок, они замолчали. Людей в парке становилось всё меньше, а мысль о том, что сегодня вновь придётся вернуться в пустой дом, начинала понемногу пугать. — Всё кажется таким нереальным, — негромко проговорил Мэрфин. — Будто всё это происходит не со мной. — Это всегда так… — Ха-ха, — нервно ухмыльнулся он в ответ, еле сдерживая смешок. — Такая удача… Остаться одному в чужой стране, в чужом городе. Ах, мы же совсем недавно праздновали, помнишь? — Да… Тебе исполнилось восемнадцать в начале месяца. — Только жить начал, а тут… Сначала мама, а теперь вот и папа. Ну, — он поднял рюмку. — Чтоб они встретились. Надеюсь, теперь папа будет счастлив. — Больше, чем с тобой, Фин? — удивлённо спросил раскрасневшийся от алкоголя Фирс. — Я уверен. А вообще… Давай заканчивать. — М-м? — Не каждый день водку глушим прямо на скамейке в парке, но мне бы хотелось куда-нибудь в более уютное место. Составишь компанию? — Конечно, идём. Грэтли, наверное, уже здесь…***
????
Мэрфин смеётся, а по щекам его течёт что-то вязкое и липкое. Кровавый гной. — Ты не отпустил меня тогда, ты не отпускаешь меня сейчас. Почему ты губишь меня, называя это любовью? Неужели ты не понимаешь? Холодные прикосновения приводят в бешенство, но он терпит. Плач где-то совсем рядом, и вслушиваясь, Мэрфин начинает плакать тоже. — Тебе было так страшно умирать, а я… Я ведь читал молитвы, зажигал свечи, плакал, но этого оказалось недостаточно… Почему? Почему ты не оставил меня в покое? Чем я заслужил твоё безумство? Я хотел жить, просто хотел жить, но ты не позволил. Ты забрал у меня всё, а после… захотел забрать и меня самого. С губ начинает капать кровь. — Почему ты просто не отпустил меня? Неужели моё страдание может сделать тебя счастливым?Становится темно.
— Я до сих пор помню ту ночь. Ночь, в которую ты меня проклял.***
Октябрь, 1988. Вороньи Ручьи, дом господина Уилсона.
Кислорода становилось меньше с каждой минутой. А может, ему это просто казалось.— Вы просто разыгрываете меня…
— Вы же не серьёзно, да?
— Это шутка? Весьма неудачная, господин Уилсон.
Непонимание собеседника только раззадоривало, а Мэрфин искренне не понимал, что Эдгар пытается сказать. Очевидно одно, либо этот мужчина, в каждом действии которого чуется нечто опасное, сошёл с ума, либо пытается снова поглумиться, но в этот раз его смех перешёл все границы. — Господин Уилсон, — шипит уставший Мэрфин, пытаясь скрыть нарастающую злость. — Вы пригласили меня в свой дом поздней ночью, прекрасно зная, в какой нелёгкой ситуации я сейчас нахожусь… Ради, прошу меня извинить, нелепых сказок?! Б-будьте добры объясниться! Эдгар улыбается. Так же, как и всегда, а фон Винстон уже еле сдерживается. Хочется домой, в тёплую постель, и хоть ненадолго забыть все разом навалившиеся проблемы. Дон исчез пару недель назад, и никто ничего не знает, никто ничего не видел… — Принимать правду нужно в спокойствии, — отвечает мужчина. — Ты скоро сам всё узнаешь. Скоро… сам всё поймёшь. Мысли путаются. Услышанное не укладывается в голове. Мэрфин сжимает свою пустую рюмку сильнее. — Это просто абсурдно! — чуть ли не кричит фон Винстон. — Это не мои проблемы, что Вы купили плохой роман или случайно заехали переночевать к деревенским ведьмам, как они себя называют! Я не понимаю, зачем Вам всё это, но имейте совесть, чёрт возьми! Я потерял своего отца по Вашей вине и больше не намерен выслушивать этот бред! — Угомонись, — мрачно сказал собеседник, зажигая новую сигару. — Твоя истерика понятна, но ты уже не маленький мальчик, правда? Имей гордость принимать судьбу. Моя машина сломалась не по моей вине. Я сам почти месяц провёл в больнице, а Лэнью… просто не повезло. Чёрные волосы почти что стояли дыбом. Бледное от нервов и алкоголя лицо кривилось от вырвавшегося наружу гнева, но стыд — последнее, что можно испытывать перед этим человеком. — Зачем Вы издеваетесь? — вновь устало спрашивает Мэрфин. — Разве это не кощунственно? Чего Вы добиваетесь? — Слишком много вопросов, — хмыкает Эдгар. — Они все отпадут сами, как только ты увидишь. — Я все ещё не понимаю. И знаете? Не хочу понимать. Вы достаточно принесли горя моей семье. Я ухожу. Фон Винстон хочет встать, но Уилсон вдруг хватает его за руку. — Тебе некуда идти. Ты останешься и увидишь всё сам. Как он и хотел. — Вы просто умалишённый! — испуганно вскрикивает молодой человек. — Какого чёрта Вы творите?! — Твой отец ждёт тебя, Мэрфин, — хищно улыбается Эдгар. — Не заставляй мёртвых ждать, прояви уважение.***
????
Мэрфин закашливается. В лёгких начинается жжение. — Я не мог поверить. Даже когда ты явился передо мной. Такой холодный… Хотел взять меня за руки, а я закричал и бросился прочь, но дверь уже была заперта. Глупо, правда? Мне было страшно, но, наверное, не так, как тебе. Это… поэтому ты меня возненавидел? Дует ветер. Завядшие подсолнухи тихо шелестят и будто прижимаются друг к другу. — Я пил после похорон. Много пил, долго. Но после той ночи… Я начал ещё больше пить, пытаясь забыть. Это не помогло. Ты был у меня за спиной, а на мои плечи попадала тёплая кровь. Эдгар не сдерживался, убивал прямо на моих глазах, и говорил, что так я смогу закалиться. Он говорил, что никто ничего не узнает.Со всех сторон слышится плач.
— Я понял кличку Эдгара. Понял, почему он так богат. Понял, для чего он вынимает органы и помещает их в огромные банки. Для клиентов. Для… партнёров. У каждого разные причины, но извращение и жестокость связывает их всех. И они хотели сделать меня таким же. Соблазнить безнаказанностью и безумием. Я… Я так боролся, так противился, пил, ещё больше пил… Он хватается за голову, хрипя и плача. — Я не сдержался раз. Всего один раз! И этого было достаточно. Как только тот человек перестал дышать, я понял, что наделал. Понял, что нет мне теперь прощенья. Сгорю в Аду и поделом! Заслужил! Я… Я готов принять свою судьбу!Плач затихает.
— Но… Ах, — проводит по холодным щекам. — Не слёзы мои им нужны. Уж точно не теперь. Я должен был помочь им. Конечно, мою душу это не спасло, я просто хотел чуточку спокойнее спать. Кем они все были? Простые прохожие, знакомые? Я не знал точно. Мне было всё равно, потому что никто из них не заслуживал такой страшной смерти. Идея живых манекенов, которые бы позволяли одному мёртвому находиться в мире живых. Какое омерзительное безумство… Поэтому я не был удивлён, когда узнал, что это придумал мой отец.***
Декабрь, 1988. Вороньи Ручьи, подвал господина Уилсона.
Пахнет кровью и гнилью. Головы касается что-то холодное, но Мэрфин не реагирует, кутается в пыльное одеяло. — Замёрз? — спрашивает скрипучий голос за спиной, неприятный, даже уже непохожий на человеческий. По спине бегут мурашки. Мэрфин молчит, из-за страха даже повернуться не может, лишь вперёд смотрит и снова внутри себя молится. Слышится нечто, похожее на вздох. — Все ещё боишься, сынок? — спрашивает будто бы печально что-то, похожее на тень. — Ты умер пару месяцев назад, — шепчет младший фон Винстон. — Пожалуйста… Ч-что мне сделать?.. Почему ты здесь?.. В ответ молчание. Молодой человек чувствует на себе испепеляющий взгляд и зажмуривается. Нет сил. Нет ничего. Лишь страх. Дикий страх, который с каждой секундой становится сильнее. — Даже посмотреть на своего отца не можешь, — шипит нечто, отстраняясь. — Я такой страшный? — и вдруг смягчается, подходит ближе. — Это же я, Лэнью… Мэрфин не открывает глаза, даже когда щёк касаются холодные руки. Воздуха не хватает, а сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. — Ты… умер п-пару месяцев назад, — снова повторяет молодой человек. Призрак отходит. Кажется, мёртвый не может чувствовать, но сейчас Лэнью испытывает что-то, похожее на разочарование и раздражённость. — А может, ты просто не хочешь понять? — спрашивает вдруг он. Собеседник не отвечает. Бормочет все молитвы, которые знает, но ничего не происходит. Ничего не меняется. — Мэ-э-эрфин, — неприятно растягивает буквы. — Я же… не делаю ничего плохого, да? Я просто хочу, чтобы мой любимый сын на меня посмотрел. Это же не трудно, правда? Мэрфин нервно сглатывает. — Я жду. Становится холоднее. Может, от того, что Лэнью подходит ближе. В висках пульсирует, и младший фон Винстон вдруг не сдерживается, бежит к двери. — Не трогай! — кричит и пытается нащупать в темноте дверную ручку. — Просто уйди, ты не должен, не должен здесь находиться! — Мэрфин… — Я хочу домой! Отпусти! Отпусти меня, папа!***
????
— «Я не всегда был смелым. И мне многому нужно было научиться. Принять правду, ха-ха? Я моментально трезвел, когда видел или вспоминал, поэтому пил ещё больше, превращаясь в нечто откровенно жалкое. Стыдно, но после пятой рюмки становилось абсолютно плевать, и при этом… ничего не забывалось. Если только ненадолго.» Вдруг кожу что-то обожгло. Мэрфин останавливается, не без труда поднимает голову и смотрит наверх. Неестественно длинная шея начинает пульсировать, а на руки снова что-то капает.Забавно. Будучи маленьким ребёнком, он часто любил выбегать из особняка, когда начинался дождь, несмотря на запреты отца. Холодно, мокро и так весело… Он разлюбил это всё, кажется, буквально через пару лет. Дождь портит дорогую одежду и заставляет чихать почти неделю. Так говорил отец. Так говорит сам Мэрфин теперь. Не зря же был запрет?
Липко. Не похоже на обычные капли воды. Смотрит с недоумением, а затем приходит осознание. Вязкая кровь стекает вниз по подбородку. Холодно. И совсем не весело. — «Я чувствовал себя плохо, но дело было не только в алкоголе. Дон все ещё не отвечал на звонки, друзья его не пускали меня на порог, да ещё и обвиняли чёрт знает в чём. Я… не решился сказать его матери. Не спал неделями, пытался понять сам, но ни к чему так и не приходил. Человек будто сквозь землю провалился и никто ничего не знает, а на меня смотрят с отвращением.» Всё прекратилось так же внезапно, как и началось, но холод никуда не делся. — «Страшная разгадка снова ждала меня на поверхности. Я слышал плач из соседних комнат, но стоило лишь приблизиться и у моего горла оказывалось лезвие. Для чего и почему? Мне приходилось только догадываться, снова искать, узнавать… Дон жив, но помочь ему я не мог. Если только… немного. Любой мой приближающийся шаг к запертой комнате мог закончиться плохо как для меня, так и для него. Я не мог рискнуть. Я бы не простил себе его… смерть.» Шея издаёт неприятный хруст. — «Почему это произошло? Дон не сделал ничего плохого. Я так хотел его защитить, но мне снова не позволили. Для чего он им был нужен? Отец и Уилсон настолько хотели мне отомстить? Я не понимал тогда и не понимаю сейчас. Не успел я оправиться от мысли, что Дона держат взаперти в роли помощника, как мне пришлось понять, что папа имел ввиду под тем, что ему никогда не нравились мои друзья.»***
Январь, 1989. Вороньи Ручьи, подвал господина Уилсона.
От количества выпитого алкоголя тошнило.
В коридорах никого нет, но так только кажется на первый взгляд. Глаза, мутные и мёртвые, смотрят отовсюду нагло, оценивающе, но их обладатели подходить боятся, ведь Лэнью запретил. Мэрфину страшно, безумно страшно, но он смеет оставаться на месте, вглядываться в темноту и ждать. Призраки вокруг тихо посмеиваются и плачут одновременно, а затем летят прочь, когда слышится неприятный скрип. Дверь медленно открывается, запах гнили усиливается, но молодой человек лишь нервно поправляет свои плотные перчатки чёрного цвета. — Тебя же никто не заставляет сюда спускаться, — говорит отец, а потом так безобразно улыбается, что Мэрфин отворачивается, но успевает заметить его потемневшие губы. — Но я рад, что ты пришёл, сын. — Как же… Издеваешься ещё, да? — хмурится младший фон Винстон. — Почему ты так злишься? — поднимает бровь мужчина. — Я думал, ты будешь рад тому, что я могу оставаться здесь, с тобой. — Что? Т-ты не понимаешь?! — А что здесь понимать, Мэрфин? Эти манекены могут поддерживать мою жизнь. — Да как ты смеешь?! — вскрикивает молодой человек почти что в отчаянии. — Это не манекены! Это люди! Уилсон убивает невиновных людей ради денег, а ты хочешь делать из них мерзких чудовищ, чтобы жить?! — Мои дела с Эдгаром Уилсоном не должны тебя касаться, Мэрфин! — шипит в ответ Лэнью. — Живой, поэтому не понимаешь. — Живой, — повторяет младший фон Винстон, а затем снова повышает голос. — Как ты мог?! З-зачем тебе это, чёрт возьми? Губишь живых, будучи мёртвым… Разве твой уважаемый друг не учил принимать судьбу и правду? — Не переходи грань, сын. — Ты её уже давно перешёл. Я не буду прикрывать вас. Отпусти меня. И сам уходи… Пожалуйста. — Нет! — визжит Лэнью и отшатывается назад. Глаза его светятся белым, а истощённые руки, скрытые тьмой подвала, хватаются за короткие волосы. Он дрожит, но Мэрфину не жаль. Скорее… противно. Младший фон Винстон отворачивается, тихонько выдыхая. Отец рычит что-то нечленораздельное, на пол капает нечто тёмное и вязкое, но Мэрфин старается не смотреть, не вглядываться. — Умирать так страшно? — негромко спрашивает он, прерывая тишину. Лэнью отвечает не сразу, смотрит вдруг удивлённо и отходит ещё дальше. — Страшно, — соглашается так же тихо мужчина. — Поэтому ты не можешь… отпустить? — М-может быть, — почти что виновато говорит Лэнью. — Но ведь я… не желаю ничего плохого. — Ах? — Всего лишь хочу оставаться живым. Разве это… плохо? — Ты гниёшь заживо, словно недоеденный кусок мяса! — восклицает Мэрфин. — Такой жизни ты хотел?! Папа, я прошу тебя, ты должен… — Я боюсь, — перебивает снова отец и пытается посмотреть сыну в глаза, словно ища поддержки. — Боюсь умирать. Боюсь оставлять тебя одного. — Я справлюсь, просто прекрати это безумие! — Н-не могу, Мэрфин, — говорит почти печально. — Я не знаю… Просто боюсь… Мужчина отходит в самый угол, будто не желая больше находиться на виду. Младший фон Винстон делает неуверенный шаг вперёд. Кажется, на потемневшем лице Лэнью мелькает раскаяние, но всего на миг. Призрак трясёт головой, а затем вновь скрещивает руки на груди и смотрит недоброжелательно. — Я не могу ничего сделать с этим. Я останусь тут, ясно? — Неужели тебе не жаль их? — отводит взгляд Мэрфин. — Тебе жаль их, но не жаль меня, — недовольно прикрывает глаза отец. — У меня был шанс и я воспользовался им. Какой толк жалеть, если тебе же хуже? — Эти люди не должны страдать из-за твоей прихоти. Твой страх не стоит столько. Если ради твоей жизни понадобится моя смерть… ты и меня убьёшь? В комнате повисло молчание. Лэнью не спешил давать ответ, лишь задумчиво и раздражённо всматривался в лицо сына. — В кого ты превратился? — еле слышно прошептал Мэрфин, опуская голову. Призрак повторил его движение. — Ты просто жалок, — вдруг нахмурился младший фон Винстон. — Замолчи, — бесстрастно ответил отец. — Мне жаль насчёт одного. Что же я такого сделал, что чужих людей ты полюбил сильнее, чем меня? — К чему ты клонишь?.. — Тот же Дон. Его мнение всегда было самым важным для тебя, разве нет? Любимый друг, конечно… Не то, что я. — Т-ты знаешь, что произошло с ним?! — Перестань кричать, аристократам это не к лицу, забыл? — самодовольно ухмыльнулся Лэнью. — Ты же всегда такой спокойный и вежливый. За это тебя полюбили дома, за это тебя полюбили новые друзья, я прав? — Что ты несёшь? — Почему нет? — хмурится вдруг отец. — Мой брат, мои родители… Разве не ты гордость нашей семьи? Умный, хладнокровный, такой красивый, конечно, а я… — его голос дрогнул. — просто посмешище, да?! Он вдруг замолчал. — М-мэрфин… — Избавь меня от своего нытья, — вдруг холодно сказал младший фон Винстон. — Ничуть не поменялся… Что ты знаешь о пропаже Дона? — Ох, я… — Я услышал достаточно и понял твою позицию. Отвечай на вопрос. — Не знаю, что произошло. Не хочу лезть в дела Эдгара. Он хоть и помогает, но боится меня. — Уилсон, значит, — прошипел собеседник. — Так волнуешься за них всех, просто загляденье. Ты хороший друг, Мэрфин. И всё же… твоя компания мне никогда не нравилась. Но они такие яркие, эмоциональные… Наверное, я бы прожил ещё год, получив их энергию. — Что? — Не говори, что забыл. Я не могу вечно голодать. Зрачки младшего фон Винстона расширились от ужаса. — Понял теперь? — Я не позволю тебе… — дыхание перехватило, а голова закружилась. — Ты не посмеешь!.. — Не злись ты так, — игриво усмехнулся Лэнью. — Шитьё — твоё милое занятие, ты можешь помочь. — Нет же, нет!.. — Я могу утолить свой голод, а друзья могут стать тебе слугами, оставаясь живыми и мёртвыми одновременно. — Ты бредишь, Лэнью, — не сдерживается и называет его по имени, не в силах больше сдерживать презрение. — Ты зашёл слишком далеко!.. — Всего лишь хочу быть живым, — повторяет отец. — Прости, но я уверен, что ты смиришься. Семья должна быть превыше всего, правда? Время будто остановилось. В висках пульсировало, а по щекам текли слёзы, но Мэрфин не чувствовал их. Ужас и отвращение затмили всё, хотелось упасть на колени от бессилия, но он не мог. Опустить руки то же, что и предательство. Оставалось только одно. Мэрфин слабо, но надменно улыбнулся. — Я не позволю тебе причинить им вред. Даже если придётся положить на это собственную жизнь. Лэнью недовольно зацокал и подошёл ближе. — Не делай из себя пафосного героя, — его взгляд скользнул по рукам сына. — Кстати, помнишь, что я говорил? Чёрные перчатки — это вульгарно.***
????
Темнота стала неестественной. Всё вокруг затихло, будто прислушиваясь. Грязные волосы неприятно ложились на лицо, щекотали обескровленные губы, закрывали глаза. — «Он убил их. Самым подлым и мерзким способом, от чего ещё больнее.» Ладони сжали подол окровавленной, в некоторых местах порванной рубашки. — «Друзья — это то, о чём я мечтал, будучи молчаливым и, как все говорили, странным ребёнком. И эта тварь всё равно убила, зная, как сильно я их любил.» Мэрфин издаёт что-то, похожее на всхлип, но быстро берёт себя в руки. Холодно смотрит куда-то вдаль, где хоть немного светло и вдруг продолжает медленно идти. — «Я не мог поверить до конца, этим всех и погубил. Хотя… был ли у меня вообще шанс? Я думал, что теряю сознание от алкоголя. Но потом… Я точно помню, что засыпал в своём доме, но несколько раз просыпался в неизвестной мне маленькой комнатке. Подвал Уилсона, как я сразу догадался. Они даже подготовили мне постель… А потом новые исчезновения. Все смотрели на меня с испугом и подозрением, а я искренне не понимал, что происходит. И тогда отец привёл меня в одну из тех комнат, что всегда были закрыты на замок.» Левая ладонь резко сжимается в нервном тике. — «Они были там. Все до единого. Фирс с выбитыми зубами, Марселон без рук и Грэтли с перерезанным горлом… Разорванные в клочья, с пустыми глазами и гниющие.» Колени начинают дрожать, но он упорно идёт вперёд, на свет. — «Я стоял и переводил тупой взгляд с одного на другого. Кричать не было сил, да и какой был бы толк? А он был рядом, тоже молчал, наблюдал. Я так хотел верить, что меня всё ещё разыгрывают. Так хотел верить, что они живы, даже когда касался их ледяных, бледных лиц.»Казалось, что темнота шла следом.
— «Тварь сказала, что может вернуть их к жизни, нужно только немного поработать… Он дал мне швейную машинку и много чего ещё. Сказал, что я должен превратить их в манекенов. Сказал, что теперь я всегда буду делать для него манекенов. Чтобы он жил, питаясь их энергией, душами. А чтобы они жили — он подбрасывал им других людей. Словно псам бродячим кидал мясо. С какой-то стороны так и было… Обезумевшие, напуганные, подчинённые жрали своих же. Они больше не являлись людьми. Никто не являлся.» Иголки странного цветка вонзились прямо в ногу, словно пытаясь удержать. На тропинку брызнула потемневшая кровь, но Мэрфин сумел вырваться. Ни издавая ни звука, он поплёлся дальше. — «Мерзко от самого себя. Я так боролся с ним, но через некоторое время сдался и выполнил его… просьбу. Мои друзья теперь были высокими, уродливыми куклами, которые лишь отдалённо напоминали тех, кого я знал и так любил. Эти манекены будто притворялись ими, заставляя меня чувствовать ещё большую вину. Я ненавидел их. Ненавидел Уилсона, ненавидел отца, но больше всего ненавидел себя. За то, что боялся. За то, что не смог защитить. За то, что позволил превратить себя в слугу.»Теплеет. Кажется, скоро рассвет.
— «Дон. Моя маленькая, но такая яркая надежда. Искорка, немного освещающая почти чёрное небо. Я должен был спасти хоть кого-то, чёрт возьми. И я понял, как могу это сделать. Лэнью забирал тех, кто мне дорог, поэтому я стискивал зубы и делал вид, будто мне безразлично. Это единственное, что я мог сделать для того, чтобы Дона не убили так же, как моих друзей.»***
Март, 1989. Вороньи Ручьи, бордель «Яблочко».
Мэрфин уже успел привыкнуть к аромату дешёвого парфюма, а от сигаретного дыма больше не кашлял. Бардовые и в некоторых местах поцарапанные обои понемногу начинали раздражать, но виду он не подавал, лишь просил налить в бокал ещё вина, абсолютно не обращая внимания на двух светловолосых красавиц, что сидели перед ним на коленях и покорно ждали, иногда еле ощутимо проводя руками по его бёдрам и поднимаясь чуточку выше. Лицо у него было такое мрачное и отрешённое, что некоторые хихикали, а другие сочувственно вздыхали и предлагали выпить ещё. Он не отказывался.— «Я не знал, что мне делать. Бежать с этого проклятого города? Нет, я не мог бросить Дона. И помочь ему не мог. Понимание собственной бесполезности душило, но я всё равно пытался что-то придумать. Что занесло меня к девушкам, которые отзываются на кличку, а не на собственное имя? Сначала это была похоть. Алкоголь перестал помогать окончательно и я нашёл новый способ для снятия постоянного стресса, но через месяц приелось и это. Бесился, пробовал всё то, о чём давно мечтал ещё в подростковые годы, но удовольствия больше не было. Я спускал все свои деньги на проституток и дешёвое пойло, как последний неудачник, но остановиться не мог, слишком вошло в привычку.»
— Эй, аристократ. Из раздумий вывел тонкий, девичий голос. Мэрфин повернулся к вошедшей в небольшую комнату девушке. Он вспомнил её приятно пахнущие чёрные волосы, раскрасневшиеся щёки и милую родинку над грудью; всё, но только не то, как её зовут. — Иногда кажется, что ты сюда приходишь только ради того, чтобы выпить и поговорить, — невесело усмехнулась она. Хочется прорычать в ответ, что, мол, это не её дело, но Мэрфин лишь вежливо улыбается. — Я проплатил всю ночь, мисс. — Дело твоё. Как и деньги, — девушка отвела взгляд. — И перестань говорить так официально, девочек это смущает. — Как скажете.— «Этот идиот совершил ошибку. Ещё одну ошибку, сломавшую мою жизнь. Лэнью был слишком неосторожен с уборкой старых трупов, поэтому уже через некоторое время я начал чувствовать себя ещё хуже. Меня постоянно тошнило, я захлёбывался рвотой и слюнями, моя кожа сильно побледнела, а затем я начал покрываться небольшими пятнами. Отравление трупном ядом. О, как же я кричал на отца, ведь ни один врач в этом убогом месте не смог мне помочь. Мне стало лучше только недавно, но не до конца. Я все ещё не могу раздеваться даже перед этими женщинами, хотя им, кажется, плевать.»
Мэрфин кивнул в сторону мятой кровати, слабо ухмыляясь. — За дополнительную плату, — посерьёзнела девушка. — Конечно. Не считая, положил на пыльную тумбочку неплохую сумму. Проститутка довольно улыбнулась и, прикрыв дверь, подошла ближе, не обращая внимания на двух хихикающих девушек, что все ещё стояли на коленях, пытаясь добиться внимания молодого, щедрого аристократа.***
Сентябрь, 1990. Вороньи Ручьи, подвал господина Уилсона.
— Выглядишь отвратительно.— «Это случилось, кажется, за месяц до тех событий, когда всё вышло из-под контроля. Что это было? Неупокоенная душа ворвалась в мой новый дом, и справиться с ней не смог даже мой отец. Существо, что питалось ненавистью и душами… Я подозревал этого худого, черноволосого мальчишку с самого начала. Кем он был? Неужели таким же проклятым, как и я?»
Мэрфин сглатывает горькую слюну, а затем прикладывает холодную рюмку к покрасневшим щекам и носу. Перед глазами немного плывёт, но даже сейчас он смотрит надменно, ничуть не боясь. — Чего тебе? — спрашивает заплетающимся языком, еле сдерживаясь, чтобы не бросить оскорбление. — Мне не нравится, что ты медленно, но верно спиваешься в двадцать лет, — бесстрастно, как и всегда, говорит Лэнью. — Просто недостойно. — О, д-да? Прости, я снова позорю нашу фамилию. Хотя… может тебе так будет легче, видя, какой я несовершенный? Всё ради семьи, ха-ха, чтобы папенька чувствовал себя не таким жалким… — Умолкни, Мэрфин, — шипит разгневанный отец. — Кем ты стал? Шляешься по женщинам, пьёшь чёрт знает что, ведёшь себя омерзительно. Люди смотрят с презрением, никуда не приглашают, да и стараются держаться подальше. Когда ты последний раз менял свой костюм? Младший фон Винстон хрипло засмеялся в ответ. Это так забавно, так несущественно, но он же всё равно скажет. — Гнилое, подлое мясо… Вздумал учить меня? После всего того, что ты сделал? — Не смей так разговаривать со мной, — рычит Лэнью, но вдруг быстро успокаивается. — Ты, кстати, опять за своё? И зачем тебе только выдали ключи?.. — Что? — Знаешь, я устал уже, — смотрит раздражённо отец. — Ты же пытаешься всем помочь, а? Думаешь, я не знаю? Стоит мне запереть кого-то и отойти буквально на пару минут, так ты уже и дверь тихонько открыл, и незаметно к выходу ведёшь. Хватит пытаться спасать, Мэрфин, это бесполезно, пойми уже. Я ловлю тебя каждый раз. Руки затряслись от нарастающей злости. Это было чистой правдой. Младший фон Винстон всегда старался помочь неудачливым людям, что попадали сюда. Иногда ради спасения одного человека приходилось придумывать сумасшедшие планы, рисковать собственной жизнью, да ещё и притворяться таким же психом, дабы не вызывать подозрений, но он никогда не думал о себе в такие моменты. Цель была одна — спасти чужую жизнь, и не важно какой ценой. Только… — Ты так никого и не спас, — ухмыльнулся Лэнью. — Всегда, всегда тебя ловят. Вина. Душащая и заставляющая рыдать по ночам, ставшая частью жизни. Он так никого и не спас, хотя ставил на это всё. — Я… — становится душно, но Мэрфин не может позволить себе показывать слабость, поэтому лишь сильнее сжимает кулаки. — Я всё равно буду им помогать! Не позволю вам убивать, каждого буду выводить! — Глупенький, поплатишься за свою доброту однажды, — улыбнулся отец. — Ну спасёшь, выведешь, и что? Доложат в полицию, тебя опишут. Надо тебе оно? — Плевать, я сделаю всё, лишь бы вам, тварям, не досталось. — Перестань, дорогой, — Лэнью посерьёзнел. — Эдгар прикрывает тебя. Не забывай, что ты сделал. От досады захотелось вырвать себе волосы. — Я не хотел! Т-ты!.. — Они даже слушать не станут, сынок, — перебил мужчина. — Успокойся и будь благодарен за то, что тебе помогают. — А-ах, я… — в горле резко пересохло. — Твой дорогой дядюшка, которого ты, м-м, любишь, конечно же, больше, чем меня, давно подарил тебе мачете. Ходил бы ты с ним чаще, а то мало ли… — Твои твари могут наброситься на меня, я знаю. И тебе, конечно же, всё равно. — Почему же? Я беспокоюсь о тебе. Всё время беспокоюсь, — задумчиво хмыкнул Лэнью и отошёл в сторону. — Как т-ты смеешь?.. — опасно тихо шепчет Мэрфин, ещё больше краснея от злости. — Поэтому ты превратил мою жизнь в Ад? — Ты преувеличиваешь, дорогой.— «Я снова ошибся. Моя надежда... Моя единственная надежда была убита. Буквально. Мне передали, что Дон умер ночью при странных обстоятельствах, но я сразу понял, что произошло. Ублюдок Уилсон всё же убил его, и я понял, что теперь у меня ничего нет. Ничего и никого. Поэтому мне умирать было не страшно.»
***
????
— Ах! В глаза ударяет свет, и Мэрфин отшатывается назад, чудом не упав на землю. Он закрывает лицо руками и шипит от вновь нахлынувшей боли. — Это т-ты?.. Язык почти не поворачивается, говорить тяжело, но тут кто-то берёт его за руку, бережно, еле ощутимо. — Отец?.. — Нам нужно идти, Мэрфин, — негромко отвечает Лэнью. — Я помогу тебе. — Н-нет… Что происходит? — младший фон Винстон трясёт головой, пытается отойти, но тело будто обмякает. — Отпусти… — Они ждут. Теперь всё будет в порядке. — Отпусти м-меня! Молодой человек вырывается и отпихивает от себя мужчину. — Мне не нужна твоя помощь! Больше не нужна, — шипит младший фон Винстон, а затем отворачивается и снова выплёвывает кровь. — Ты еле держишься на ногах, просто позволь мне помочь! — с каким-то отчаянием в голосе восклицает отец. — Н-н… Нет, — холодно отвечает Мэрфин, а затем вдруг ухмыляется. — Твоя помощь, дорогой папа… привела меня сюда. — Что?.. — Нам нужно идти, помнишь? Он гордо вскидывает голову и указывает куда-то вдаль. — Твоё самодовольствие не знает границ. Даже сейчас. — Так сложилось, что нигде и ни перед кем нельзя показывать свою слабость. Поэтому… — Мэрфин поправляет то, что осталось от его перчаток. — Веди, а я уж как-нибудь сам. Как всегда.