Прошла война - а мира нет

- Вы угрюмее обычного, друг мой, - мрачно заключил Варис, лениво обмахиваясь маленьким жёлтым веером. Это делало лицо Тириона ещё ожесточённее без воли владельца: даже внутри закрытой повозки, утеплённой бархатом и мехом, здесь было безнадежно мёрзло, а этот человек в телесах умудрялся упариться и здесь. Один из них погибнет от огня, подумалось карлику, вот тот жар и ощущается. Варис печётся от своей предстоящей казни, или это все вокруг обжигает будущее мёрзнущего Тириона? Глупость какая. Дейенерис настолько пугает властностью, что Тирион сам себе выдумывает такую ерунду? Или Санса так ловко усадила его на подобного конька? Его тошнило, от раздумий и от качки. - Вы поехали со мной по своей воле, или Она попросила? - Друг мой, - Ланнистер изучал лицо компаньона долгим внимательным взглядом. Даже прищурил изумрудные глаза да прикусил щеку. Он искал сведения. Искал что-то, что помогло бы миру выстоять в предстоящей буре - кажется, так теперь десница и будет смотреть на всех. - Зачем Вы роете Дейенерис могилу? Она вас в неё толкнёт. - Тирион, а что, если мы ошиблись? - Как и все живые люди, Варис, и... - Ошиблись на её счёт? Ланнистер замолчал, изобразив скорбную гримасу на лице - недовольство, что его мысль снова перебили, за коим так легко мог спрятать настоящие мысли. Но несложно и оставить товарищу понять, что лев с ним лицемерит. И они замерли, сидя в качающейся повозке друг напротив друга, замерли - так прячутся от хищника, представляясь уже мёртвым, пока он тебя обнюхивает. Старые компаньоны, они смотрели друг другу в глаза, делая вид, что без напряженных мышц на лицах, будто не мчатся по новому витку ставшей постылой игры. - Кто, если не Дейенерис Таргариен? - Кто уничтожит колесо. Потому что, все Семь Богов свидетели, Тирион устал, устал от игры. Невесть что держало его после смерти отца внутри этого, держало даже за Узким морем, даже на вражеской от собственной семьи стороне. Ему так казалось. Пока мужчина не понял: вера вернуться домой. К шлюхам и попыткам приблизить собственную кончину. Подобное «родное болотце» в десятках войн потеряло все их поколение, и теперь Дейенерис для своего десницы - то, что расставит все по местам. Старк в Винтерфелле, Таргариен на Железном Троне, пьяный он в Ланниспорте, а Джейме его благочестивый лорд, которому отпустили клятву гвардейца. И дальше по сложному списку. Вот только Варису - места нет. Он сердит потому, или он правда видит в Дейенерис угрозу? Сам Тирион в своём желании вернуть все на свои места, да спастись от сестры, мог видеть всё лучше, чем имеется. - Вы знаете, кто. Иначе бы не спрашивали меня. - И давно вы знаете? - С самого начала. Говорить с ним об Эйгоном Таргариене было куда легче, чем о том же с Сансой - они не называли имён. Ланнистер не ощущал липкие холодные путы смуты. Хотя бы, пока не поймёт, желает ли в них участвовать, он предпочёл бы их избежать. - Друг мой, я сказал это ещё одному человеку, скажу и вам: войны двух влюблённых драконов этой стране не выдержать, - он помолчал, хлебнул из увесистой фляги вина, откинулся на заледеневшую бархатную спинку кареты. - Мне больше нравились ваши трогательные идеи о том, как мы погуляем на свадьбе, когда победим. - Джон Сноу теперь не возьмёт её в жены. Теперь, видимо, знает и он, а, значит, знает о порочности их связи... К сожалению. До войны и правда Королева Дейенерис и принц-консорт, бастард Джон, были бы нашим светлым будущем. Но теперь... Он до мозга костей северянин, он не возляжет с ней больше никогда. Она... Великая война сломила в ней что-то - вы разве не видели? Конечно, видели. Думаете, есть хоть одна возможность, что она разделит трон? Даже попроси он? Этого Тирион не знал. Дрейфуя в Узком море, казалось, так недавно, и при том уже целую войну назад, никто не мог предположить, что становление Дейенерис Королевой Семи Королевств будет таким. Самое страшное - не могла предположить она. - Кто ещё знает? - После долгого молчания прошептал Тирион, через щель смотря на унылый северный пейзаж. - С нами с Вами восемь человек. - Тогда это уже не тайна. Это - сведения. Ланнистер не знал, эти слова или какие-либо другие, или его изумрудные глаза с угрюмым лицом со шрамом, но, когда они остановились на постоялом дворе для ночлега, его компаньон впервые предпочёл путешествие без него. Ночью Варис сбежал. От Тириона, решив, что тот выбрал сторону? Намекнув, какую сторону стоит выбрать льву, раз паук не взял его с собой? Или... Не оставив ничего, кроме как изменить Королеве, ведь провалил очередное её поручение после собственного совета? Десница, хотя бы пока, оставался Десницей. И двигался на Драконий камень маршрутом, что поручила его Королева. Правда, всю дорогу безбожно пил. *** В предрассветные часы единственная рука Джейме Ланнистера слабела, почти выпуская поводья мраморной лошади, усталой и понурой - он гнал её от самого Винтерфелла без остановки. Но сам золотой лев не чувствовал усталости. Почти не спав и не ев, он двигался дальше и дальше, со всей тщательностью вспоминая, когда совсем молодым, в качестве королевского гвардейца Эйриса Безумного, был в родовом замке Таргариенов. Но на рассвете его рука слабела - был ли он готов стать Цареубийцей вновь? Был ли готов стать ещё и рыцарем, что убил женщину? Ради Серсеи? И, едва мужчина задумывался, его рука напрягалась снова, сжимая поводья до белеющих костяшек. Она, Королевой, предательницей, сестрой или вечной любовницей, но сгорит в драконьем пламени - от неё останется лишь горка убого серого пепла. От её красоты, пылкости, властности, ума и ненасытности Дейенерис Таргариен не оставит ничего. Она сделает из Серсеи Ланнистер пустое место. В детстве Джейме верил, что они умрут в один день. В юности, целуя в тайной постели её каждую выступающую косточку, каждую родинку, строптивый носик, златые локоны - он собирался умереть раньше. Иначе не позволит свою великую сестру, свою обожаемую любовницу, свою верную спутницу, свою прекрасную леди зарыть в землю. Потом они похоронили троих своих детей. Замученные, одинокие, затравленные они почти уничтожили любовь друг друга. Но, когда он только представлял, как она сгорит, одинокая и напуганная, как вспомнит о «Королеве, которая придёт, другая, моложе и куда прекраснее», как он, примчавшись, едва сможет, не обнимет её - ведь пепла не обнимешь... Если это не вечная любовь - то что? Он не сможет жить без Серсеи - пытался, но она просто была вдали и жива. Если даже его схватят и казнят, а скорее растерзают табунщики Таргариен, то... Чего не сделаешь ради любви? Минутная слабость на рассвете, и вот сир Джейме уже крепче прежнего сжимал поводья, гнал и гнал лошадь. Скоро он достигнет Драконьего камня. Вспомнит все тамошние углы, какие сможет. И, укрывшись в одном из них, убьёт ещё одного Таргариена. Не ради тысячи невинных душ, как прошлый раз. Ради одной, смертельно-виновной. Смертельно-родной. *** - Волкам нечего делать на юге. Как будто Джон и сам о том не думал. Но, узнав раздавшийся из тени таверны у дороги голос, однобоко усмехнулся: а сама-то. - Мне тебя сраным королевским приказом следовало оставить в Винтерфелле? - А тебе не кажется, что и без твоих, много сраных королевских приказов? - Не выругивайся. Был бы здесь Отец... Твой отец, точнее. - Он бы сказал тебе, что волкам нечего делать на юге, - Арья взяла его грубый глиняный кубок, принюхалась и скривилась, следом проворно отправившись выливать дешевый эль и искать воды. Удивительное умение не привлекать к себе внимания, подумалось Джону. Кроме него, её здесь будто никто не замечал, как диковинного зверя, что умеет сливаться с местом, на котором сидит. Удивительное умение - ей проще оставить без питья его, и давиться водой с остатками эля на стенках сосуда, чем попросить напиться у молодого прислужника хозяина этой крысятни, и привлечь к себе внимание. Он следил за незатейливым и вместе с тем удивительным умением сестры, потому голос её, то, что она говорила, пропустил, как удар в грудину - удавившись вздохом: - Он бы сказал, что всё ещё твой отец, неблагодарный говнюк. - Не выругивайся, - но вместо назидательного тона, Джон улыбнулся. Губы занемели, забыв это глупое движение. Он погрузился в мысли и воспоминания глубже, он захлебнулся, припомнив, что крайний раз так неумело кривил свой рот у беспокойных водопадов во льдах. «Здесь можно остаться на тысячу лет!» - «Мы станем очень старыми». Если бы ты, кусок предательского идиота, самой судьбе ненужный, знал, что это - почти последнее, что ты скажешь ей в мире и согласии между вами, сказал бы такую глупость? Или сказал бы, что остаются там? Но тогда наступала армия мертвецов. И Сноу всё думал, что они победят, они должны, всё не напрасно, всё неспроста, они - судьба... Они победят. Потом - Серсею тоже. А потом... Он не знал, что потом. Заняв желанный Трон, Дени пожелала бы остаться в уединении на тысячу лет? Тогда он не мог остаться с ней всецело, не мог даже пообещать туда вернуться - смерть буквально лизала его мерзким ледяным языком. Но если бы Джон Сноу знал, что это их последние крупицы нежности, сказал бы, что желает видеть её не здесь, не во льдах, кутающуюся в мех девочку с юга... Он сказал бы о волшебном уютном месте, где они были бы рядом, где она была бы обнаженнее, где она была бы открыта внутренне - настолько, что дарила бы ему детей. Он сказал бы о доме. Сейчас, зная, кем ему приходится Дейенерис, Король Севера, чем дальше был от неё, чем дольше был без неё, забывал обо всем, кроме тех водопадов. Той дивной улыбке пухлых губ. И, Старые Боги, это было самым приличным из его ежеминутных дум о Дейенерис Таргариен. Был бы здесь лорд Эддард, он поддержал бы его? Назвал бы сыном после этого? Он давился внутри, но продолжал улыбаться - искренне. Арья, сероглазая северянка-сестра, сохранившая Иглу и саму себя, пришла к нему. Пошла за ним. Он должен за шкирку оттащить девочку назад в безопасный Винтерфелл. Но он в ней так нуждается. - Джон, люди узнают. Дейенерис узнает. Пожалуйста, вернись на Север, - улыбка сползла с губ мужчины, но он лишь продолжал отстранённо слушать. Интересно, её Санса послала? - Джон, - лицо самой Арьи сделалось потерянным, искривлённым, огорчённым. - Санса рассказала Тириону. На тысячи маленьких льдинок рассыпались ниточки, что держали его воскрешенное тело и мертвецкую душу. Санса, его сестра, его кузина, девушка, которую он защитил бы ценой самого себя, предала его. Санса уничтожила его последнюю надежду о волшебном уютном месте, что он разделит с Дейенерис. Джон Сноу, бастард из Винтерфелла, Лорд-Командующий Ночного дозора, Белый волк, Король Севера, Эйгон Таргариен никогда не ощущал себя настолько никем, как под эти слова грустно и ласково глядящей Арьи. Весь собранный из надежд - на победу над Королем ночи, на мир в стране, на счастье с Дейенерис, - он терял их одну за другой. И, прикладывая все свои силы, не мог больше ничего найти внутри самого себя. - Джон! Джон! - Он, оказывается, стоял сейчас посреди стойла за двором, одной рукой держась за поводья своего скакуна, а второй за пульсирующую отчаянием голову. Арья вцепилась в обе его руки, пытаясь оторвать хоть одну. Она казалась напуганной. - Джон, ты должен подумать о себе. Послушай меня, наплюй на обеих, и давай решим, как нам защитить тебя. - Она говорила мне об этом, - жилы на шее мужчины двигались без его воли, теряясь под дублетом. - Она просила меня, говорила, что нас уничтожат... - Наверное, только сейчас Джон понял смысл этих слов своей любимой женщины. Одно дело было бы, знай только они о порочности своей связи, о своём родстве. Он ведь уже допускал мысль и правда забыть о том, он ведь полюбил её как женщину совсем не родную, а ощущал её родной именно как женщину. Но теперь? На них, на их детях, на всём с ними связанном поставят клеймо, едва узнают... Уже знают! - Она меня просила, а я её не услышал. - Джон? Он выглядел напуганным, потерянным и совершенно несчастным. Он не был похож на загнанного человека, на того, кто боится за свою жизнь, и не было здесь дела в храбрости - для неё, осознанной и полной чести, брат был сейчас слишком инстинктивен и поглощён, наверное, впервые, своими чувствами. - Ты её не боишься, - обратно от Сансы, говорящей с Тирионом, но так же внимательно и уверено прошептала волчица. - Ты не боишься, что Дейенерис тебя убьёт? - В глотке собрался девчачий комок соплей, едва стоило вспомнить о том, как во сне Джон горел. А во рту пересохло от тоски, от желания волком завыть, едва Старк поняла, что горел он сейчас. -Я люблю её. Она меня любит. Кого мне бояться?