слёзы в глазах любящего.

Припарковавшись возле дома, Усянь ещё долгое время не выходил из машины. Перед глазами до сих пор стоял взгляд Лань Ванцзи, его мягкие попытки уговорить Усяня помочь ему. Усянь хмыкнул, подумав, что Ванцзи просто слишком одержим историей своей души — пару раз Вэй Ину даже казалось, что он вот-вот расплачется. Но было что-то в нём такое, что заставляло Усяня задуматься. То ли мольба в его светлых глазах, то ли отчаянные нотки в голосе. Он ни в коем случае не давил на Усяня, заставляя его помогать ему. Он всего лишь просил помощи, не настаивая. Было что-то ещё, из-за чего сердце Усяня стучало сильнее, разгоняя кровь по жилам с невероятной скоростью. «Почему я так много думаю об этом? — спросил Усянь сам себя. — В конце концов, я лишь намекнул, что, возможно, изменю своё решение, но я ведь ничего ему не обещал, верно?». Но на душе было скверно. Он знал, как ложная надежда сначала окрыляет, а затем горькая правда швыряет тебя на землю. Поэтому он чувствовал, что поступил нехорошо по отношению к Лань Ванцзи. Неужели в нём говорят остатки совести? Вэй Ин уже и не помнил, когда в последний раз прислушивался к ней. На пошатывающихся ногах Усянь вернулся домой сам не свой. Он кое-как стянул с себя кроссовки и отбросил их куда-то в сторону. Его взгляд упал на рюкзак, с которым он вернулся от матери этим утром, но от мысли посмотреть, что же лежит внутри, он отказался — слишком мало сил. Он прошёл в свою комнату и закрыл за собой дверь. Цзян Чэн разговаривал по скайпу со своими коллегами, обсуждая предстоящие продажи туров, но заметив, что Усянь вернулся, он поспешил завершить звонок и направился к нему, чтобы узнать, как всё прошло. Когда он осторожно вошёл в комнату Усяня, тот тянулся к пачке сигарет. Цзян Чэн в миг подскочил и ударил его по руке. Сигареты упали на пол, рассыпавшись. — Тебе нельзя курить, ты же знаешь, — сказал он. Усянь не смотрел в глаза. Его взгляд был сосредоточен на рассыпанных по полу сигаретах. Цзян Чэн сглотнул — давненько он не видел Вэй Ина таким ошарашенным и взволнованным. — Что-то произошло? — спросил Цзян Чэн, усадив Усяня на кровать. — Какой смысл в моем существовании, если я даже не могу поддаться своей привычке? — вздохнул Усянь, принявшись подбирать сигареты. — Моему раку не нравится вдыхать пары никотина, но зато это нравится мне. В чём смысл, Цзян Чэн? — В том, что до начала экспериментального лечения тебе нужно отказаться от вредных привычек, разрушающих твоё здоровье, — ответил он. — Иначе лечить уже будет нечего. — Мне не нужно никакое экспериментальное лечение, я уже устал это повторять, — Усянь потёр переносицу двумя пальцами. — Неужели ты не хочешь жить? — спросил Цзян Чэн. — Неужели ты хочешь просто пустить всё на самотёк, когда есть надежда на то, что ты выздоровеешь? — Выздоровею? Цзян Чэн, да даже сам врач не дал мне гарантий, что я смогу избавиться от этой гадости, — Усянь грустно усмехнулся. — Давай просто примем неизбежное — совсем скоро от меня ничего не останется. Цзян Чэн вдруг резко подскочил и вышел из комнаты, гневно топая пятками. Усянь посмотрел ему вслед, подумав, что у Цзян Чэна ожидаемо лопнуло терпение возиться с ним, как с ребёнком, — когда-нибудь это должно было случиться. Но вскоре Цзян Чэн вернулся, протянул Усяню стакан воды и швырнул с комода на кровать все его таблетки. Усянь непонимающе посмотрел на него, ожидая объяснений. — Сейчас ты при мне примешь все лекарства, как хороший пациент, — в его голосе сквозила вовсе не забота, а, скорее, раздражение. — Я презираю то, как ты быстро отказался от шанса вылечиться. Ты вправду думаешь, что я позволю тебе так распоряжаться твоей жизнью? Ни черта, Вэй Усянь. Пока я жив, ты будешь принимать все свои чёртовы таблетки, посещать чёртову больницу и согласишься на чёртово экспериментальное лечение, ты понял меня? Цзян Чэн не заметил, как перешёл на крик со спокойного разговора. Его грудь тяжело вздымалась, дыхание было громким и прерывистым, пока он немного не успокоился. Его и вправду убивали мысли Усяня о своём здоровье. Он никак не мог взять в толк, как он вот так добровольно отказывается просто жить? Для Цзян Чэна Усянь был настоящим феноменом — отказывался заботиться о себе, резко отрицательно относился к медитации и прошлым жизням. Он впитал в себе всё, чего Цзян Чэн не мог понять. Усянь молча открыл баночку с лекарствами, выудил оттуда две таблетки и молча проглотил их, запив водой. Он злился на Цзян Чэна, но прекрасно понимал, почему он так упорствует. Наверно, случись такое с Цзян Чэном, Усянь поступил бы точно так же. Покончив с таблетками, он поставил пустой стакан на пол и сел обратно. Цзян Чэн ощутимо облегченно выдохнул. Некоторое время они молчали, но затем Цзян Чэн приобнял Усяня и слегка похлопал его по плечу. Вэй Ин понял всё без слов — в это простое движение Цзян Чэн словно вложил то, что так хотел сказать, но вслух это прозвучало бы глупо. «Оставь все свои переживания мне, я помогу тебе выкарабкаться» — вот что он имел в виду. — Теперь ты просто обязан рассказать мне, что произошло, — сказал Цзян Чэн, приготовившись слушать. Усянь вздохнул. Вспоминать, что произошло этим вечером, не хотелось совершенно. Опять перед глазами всплыл образ Ванцзи, Вэй Ина затошнило. — Я опять совершил ошибку, как и всегда, — сказал он, одарив Цзян Чэна коротким взглядом. — Он и вправду пришёл, чтобы узнать больше о своей душе. Я рассказал ему, как отношусь к этому, и уже собирался было уйти, но он вдруг схватил меня за запястье и посмотрел на меня таким взглядом, каким на меня не смотрел ещё никто. — Неужели на тебя ни разу не смотрели так, словно ненавидят тебя? — усмехнулся Цзян Чэн. — Да я постоянно смотрю на тебя так, когда ты отказываешься прибраться в своей комнате! — Нет, он совсем не злился, что странно, — пояснил Вэй Ин. — Он смотрел так, словно умолял меня помочь, словно во мне видел свой единственный шанс. — И в чём заключалась твоя ошибка? — Цзян Чэн пытался докопаться до сути. — В том, что я не выдержал и под этим взглядом сказал, что, возможно, подумаю над медитацией, — заключил Усянь. — Я даже попросил его номер на случай, если решусь. — Дай угадаю — а свой номер ты ему не оставил, чтобы он не названивал со своими просьбами, да? — Цзян Чэн улыбнулся. Он уже заранее знал ответ. — Да, — Усянь кивнул. — Теперь я разрываюсь между своими идеалами и этим Лань Ванцзи. Что я должен сделать, Цзян Чэн? Цзян Чэн почесал затылок, раздумывая, что же ответить. — Ты должен сам решить, хочется ли тебе в корне изменить свою жизнь, — он пожал плечами. — Возможно, ты и начнешь медитировать, но тогда остановиться уже не сможешь, ведь Ванцзи захочется знать всё больше и больше подробностей. — Конечно, он не выглядит очень страстным человеком, но, знаешь, он и вправду очень сильно хочет знать своё прошлое, — сказал Усянь. — Мне стоит крепко подумать, прежде чем дать ему ответ. — Давай поедим, — Цзян Чэн поднялся на ноги. — Я ужасно голоден. — Ты съел пять штук бутербродов около двух часов назад, — улыбнулся Усянь. — Цзян-Бездонный-Желудок-Чэн. — Захотел помереть, Вэй Ин? — усмехнулся в ответ Цзян Чэн. — А ну иди сюда! Он взял Усяня в захват так, что его голова оказалась между плечом и предплечьем Цзян Чэна, и принялся ерошить его волосы, которые и так были в полнейшем беспорядке. — Как ты мог пойти на встречу и не расчесаться? — удивился Цзян Чэн. — Я не люблю расчёсываться, — прохрипел Усянь, пытаясь высвободиться, но хватка Цзян Чэна поистине была крепка. — Однажды я обстригу твои волосы, пока ты будешь спать, и продам их на парики, — произнёс Цзян Чэн, поставил Усяню щелбан и выпустил. — Если ты так сделаешь, я перестану готовить для тебя, — пригрозил Усянь. — И ты помрёшь с голоду. — Не помру, пока у меня есть мои бутерброды, — ответил Цзян Чэн. Они оба рассмеялись и направились на кухню. Баночки с лекарствами так и остались лежать на кровати Усяня. Усянь хорошо готовил все блюда, но он был поистине мастером в приготовлении разного рода салатов. Когда он кромсал овощи, казалось, что нож — это продолжение его руки — настолько умело он им пользовался. Цзян Чэну нравилось наблюдать за этим действием. Сначала он режет твёрдые овощи, которые не оставляют на разделочной доске мякоти. Затем приступает к тем, что помягче. Усянь считал, что так в салат попадёт меньше жидкости, и он будет вкуснее. Ему нравилась красивая еда, поэтому и готовить он старался красиво. Цзян Чэн обычно ел молча, уткнувшись взглядом в содержимое тарелки, но сегодня искоса подглядывал за Усянем. Тот наоборот был сегодня слишком тихим, ведь каждый раз, когда они едят вместе, Усянь постоянно рассказывает какие-нибудь небылицы, сплетни или просто треплется о своём дне. Он лениво водил вилкой по тарелке, создавая тихий, но противный скрежет. Цзян Чэн прожевался и, желая поднять Усяню настроение, сказал: — Ты ведь так и не разгрузил рюкзак, который дала тебе мама? Давай откроем! Вдруг она предусмотрительно сложила парочку банок варенья? При упоминании слова «варенье» Усянь вдруг ожил. Он любил все варенья, даже кислые, от которых всегда отказывался Цзян Чэн, но особенно обожал земляничное. В детстве он часто собирал с отцом землянику, они могли часами бродить по полянам, подглядывая, есть ли под кустиком ягоды. Отец рассказывал Усяню про разные растения, которые попадались им на пути. Затем они, счастливые и усталые, несли полностью наполненные ёмкости домой, и мама уже обрабатывала их, в конечном итоге выставляя на стол красивого цвета варенье в небольшой тарелочке. Поэтому неудивительно, что Усянь обрадовался — Цзян Чэн попал в самую точку. Вэй Ин, воодушевленный, что уже совсем скоро сможет поесть варенье, ринулся в прихожую, где и валялся с самого утра набитый доверху рюкзак. Он сел на пол, поджав под себя ноги, и принялся осторожно, прикусив язык, открывать замок. Цзян Чэну всё было хорошо видно из кухни. Он с полуулыбкой на губах наблюдал за Вэй Ином, который в этот момент превратился в ребёнка. Первым, что увидел Усянь, открыв рюкзак, была золотая звезда. Он нахмурил брови и вытащил её. Оказалось, что это была часть статуэтки «Самому быстрому бегуну», которую он получил ещё в школе. Внутри него что-то шевельнулось, по коже пошли мелкие мурашки. И зачем мама положила ему эту статуэтку? Он не глядя достал следующий предмет. Теперь в его руках была ещё одна статуэтка, правда более изящная, надпись на ней гласила: «самому лучшему лучнику». И это опять оказалась его школьная награда. Усянь ахнул, постепенно соображая, что к чему. Он принялся доставать из рюкзака остальные вещи, буквально отшвыривая их в разные стороны. Мимо летели мелкие поделки, созданные детскими руками Усяня, рисунки, книги, игрушки, медали, тетради с первыми прописями, раскраски, блокноты… Цзян Чэн, заметив, что что-то идёт не так, подскочил и направился к Усяню. На глаза Усяня уже навернулись слёзы, но он продолжал опустошать рюкзак, пока не дошёл до самой последней вещицы. Это оказалась их семейная фотография в ручной работы деревянной рамке. Стекло разбилось, по диагонали шла самая крупная и глубокая трещина, от которой разбегались более мелкие трещинки-капилляры. Усянь вспомнил, что когда он вернулся домой и бросил рюкзак на пол, что-то хрустнуло и треснуло. Это как раз была рамка с фотографией, которую он теперь держал в дрожащих руках. Он поднял глаза, застланные пеленой слез, на Цзян Чэна и спросил: — Ч-что это значит? Она сложила все вещи из моей комнаты… Цзян Чэн смекнул, в чём дело, и почувствовал тупую боль в области сердца. Он растерянно смотрел на Усяня, не зная, как выразить свою догадку и не обидеть его. — Это можно объяснить, — начал он. — Возможно, она… Усянь перебил его, не дав договорить: — Не стоит, я уже и сам всё понял, — он шмыгнул носом и поднялся на ноги, всё ещё сжимая в руках рамку. Эта фотография была ему особенно дорога. После смерти отца он часами смотрел на неё и плакал, пока детская боль, наконец найдя выход, изливалась из него, словно шумная река. На фотографии был изображен отец Усяня, приобнявший его мать, что держала на руках маленькую сестрёнку Вэй Ина. Рядом с ними стоял широко улыбающийся Усянь с такими же растрёпанными волосами. На седьмой день рождения отец подарил Усяню рамку для фотографий, которую он сделал сам. По краям на дереве были высечены приятные глазу узоры и завитушки. Усянь, не задумываясь, поставил в рамку именно эту фотографию, на которой они навсегда и навечно счастливы всё вместе. — Она, наверное, ждала все эти десять лет, чтобы отдать мне все мои детские вещи и избавиться от них, представляешь? — он грустно хмыкнул. — Получается, ты был прав. Она не была рада увидеть меня, потому что я ей уже не нужен, словно у сыновей есть срок годности, и мой как раз подошёл к концу. Он ещё раз взглянул на фотографию, провёл большим пальцем по сломанной рамке и осторожно поставил её на комод. Затем поднялся и направился в свою комнату, полностью раздавленный. Цзян Чэн, в шоке наблюдавший за развернувшимся действием, в два шага догнал Усяня и прижал его к себе. Усянь, почувствовав крепкое плечо друга, обнял его в ответ и шмыгнул носом. Слеза скатилась по его щеке, потерявшись в свитере Цзян Чэна. — Всё будет хорошо, — произнёс Цзян Чэн, похлопав Усяня по спине, пытаясь приободрить. Он уже пожалел, что вообще подал ему идею взглянуть, что лежит в рюкзаке. — Я думал, что всегда смогу вернуться к ней, обнять её, как раньше, а она обязательно запустит ладонь в мои волосы и скажет, что я опять забыл их расчесать, — сказал Усянь тихо. — Получается, для меня вход в родной дом навсегда закрыт. Теперь я точно никому не нужен. — Я бы тоже не прочь избавиться от тебя. Ты грязнуля и не умеешь аккуратно складывать вещи в шкаф. Иногда мне хочется поколотить тебя за твой длинный язык, — усмехнулся Цзян Чэн. Усянь шутливо ударил его кулаком в грудь и улыбнулся. Цзян Чэн сделал вид, что ему очень больно. — Да я первый сбегу от тебя и твоей мании чистоты, — рассмеялся Усянь, утирая скопившиеся в уголках глаз слёзы. — К тому же, ты самый вредный человек, которого я только встречал. — И по иронии, ты нужен именно самому вредному человеку на свете. А ещё этот самый вредный человек даёт тебе деньги и иногда развлекает, — добавил Цзян Чэн. — Да ладно! Хватит напоминать, что я безработный, — махнул рукой Усянь. — Я же ищу работу, ищу! Цзян Чэн улыбнулся, глядя, как Усянь немного успокаивается. Возможно, внешне и будет похоже, что он в порядке, но внутри он всё так же обеспокоен произошедшим. Усянь всё переживал тихо, эмоции он выпускал редко и ненадолго, если это касалась его личных бед. Сейчас Усянь как раз пережил наплыв эмоций, за которым последует фаза переживаний. Цзян Чэн понял, что этой ночью Усянь снова не будет спать. — Ты не доел свой салат, — заметил он. — Ох, точно, — спохватился Усянь. — Я голодный, как зверь! Вэй Ин, скача галопом, устремился на кухню. Цзян Чэн шёл следом и украдкой вздохнул — ему было жалко, что мать Усяня так поступила с ним. Дом всегда должен быть местом, в которое ты можешь вернуться, когда жизнь свернула не туда. Мать всегда должна быть человеком, который сумеет помочь начать новую жизнь, с чистого листа. Мать Усяня как раз помогла сыну начать жить заново, избавив Вэй Ина от своего присутствия в его жизни. Жестокий, но действенный способ. Единственным, за что опасался Цзян Чэн в этой ситуации, был стимул Усяня продолжать жить. Смысла в его жизни и так немного, но теперь, когда мать разорвала с ним все связи, его стало ещё меньше. Он подумал, что именно сейчас Усяню необходим человек, который поможет ему вернуться к жизни и наконец осознать, что он может жить, ему не обязательно умирать. Цзян Чэн вспомнил, каким взволнованным был Усянь, когда рассказывал ему о Лань Ванцзи, и почему-то улыбнулся.