***
Усянь не знал, что в больнице так отвратительно кормят. Нет, он, конечно, догадывался, но на практике столкнулся с этим впервые. Вся еда была бесцветная, зато соотношение и суточная норма белков, жиров и углеводов соблюдена тютелька в тютельку. Единственный плюс в том, что еду приносили прямо в палату, словно Усянь уже докатился до той стадии рака, когда ходьба становится лишь воспоминанием и прерогативой здоровых. Утром он ушёл рано, попытавшись не разбудить Цзян Чэна. Сложил всё необходимое в рюкзак, собрал таблетки и вышел из квартиры. Во дворе дома одиноко стояла его любимая машина, с которой он не готов расставаться. Совсем недавно он увидел её в автосалоне и сделал маленьким смыслом жизни, но теперь ему необходимо отказаться от этого смысла в пользу выздоровления. Он уже и не знал, хочет ли вылечиться. Несомненно, он устал от постоянных головных болей, от тошноты и рвоты каждое утро, от того, как любой громкий звук пронзает череп насквозь. Но больше всего он устал от таблеток, бесконечного числа таблеток, которые нужно принимать по расписанию. О каком расписании идёт речь, если для Усяня планирование и следование распорядку — это сплошное мучение? За последнее время Усянь посмотрел несколько фильмов, где главный герой, как и он сам, болен раком. В каждом фильме прослеживалась одна общая мысль — главный герой боится смерти. Но Усянь не согласен — он не боится смерти, он просто не хочет умирать. К счастью для Усяня, к нему прикрепили медсестру, которая будет постоянно напоминать ему, когда нужно сделать капельницу, когда принять лекарства и когда сдать анализы. Усянь был готов даже смириться с ужасной едой, если у него и вправду появится «новая память» — вполне теплокровная и на двух ногах. Разделавшись с утренним комплексом процедур, Усянь, не найдя, чем ещё можно заняться в отделении, из которого живым вряд ли кто выйдет, решил помедитировать. Если он правильно посчитал, примерно через полдня неотрывной медитации он сможет узнать что-то о своей душе. Внутри него всё ещё царил диссонанс — с одной стороны, медитации могут помочь ему выздороветь, а с другой — ему не хотелось думать, что его телом управляет вовсе не он, а что-то нематериальное, чему все слепо поклоняются. И ещё одно — Лань Ванцзи. Всё это время он занимал мысли Усяня, изредка выходя на первый план. Вэй Ину предполагаемый знакомый его души казался странным — неразговорчивый, в первый день он умолял его одним лишь взглядом, решив, что слова ничего не решат, а буквально на следующий день на ровном месте обвинил его в плохом воспитании. От Лань Ванцзи исходила какая-то удивительная аура, какой он ещё не встречал за свою жизнь. Его присутствие давило, как бетонная плита, но в то же время невероятно успокаивало. Про себя Усянь назвал это «дилеммой Ванцзи». Возможно, отчасти он делает это и для Ванцзи, но никогда никому в этом не признается, даже себе. Просто навсегда запомнит взгляд, полный тоски с оттенком сожаления. Он попросил никого не беспокоить его и, собравшись морально, принял ту самую неудобную позу и попытался сконцентрироваться на каком-то образе. И почему-то этим образом оказался Лань Ванцзи, но Усяня это смутило, однако нисколько не помешало продолжить медитацию. Спустя некоторое время темнота, к которой уже привыкли его глаза, рассеялась, уступив место неясному туману. Постепенно и он начал рассеиваться, и Усянь в этой пелене смог разглядеть красивый пейзаж. Человек в роскошных, но удобных одеяниях, медленно шёл по кукурузному полю. В руке он держал необычный меч с рукоятью, на которую были нанесены вручную узоры, складывающиеся все вместе в замысловатую фигуру, отдалённо напоминавшую дерево с раскидистой кроной. Он вынул меч из ножен и пару раз взмахнул им по обе стороны от себя. Толстые стебли кукурузы вместе с початками тяжело упали на землю, но мужчина прошёл мимо них, забираясь всё дальше. Чем дольше длилось это видение, тем больше Усянь чувствовал себя частью всего происходящего. Он лишь косвенно наблюдал за разворачивающимся действием, но это было настолько реально, что Усянь немного забеспокоился, сможет ли потом покинуть видение. На лице мужчины красовался свежий шрам, проходящий от правой брови через нос к противоположной стороне лица. Глазница, где должен был быть правый глаз, была пуста. Усянь чувствовал, что мужчина весь пылает от ненависти. Он принялся размахивать мечом всё чаще и агрессивнее с каждым разом и никак не мог остановиться. — Ло Шиюн! Мужчина, услышав своё имя, поспешил обернуться на источник звука. И тут же почувствовал холодное лезвие, пронзившее его грудь. Он медленно опустил глаза в то место, где меч вошёл в его тело, а потом спокойно поднял взгляд на человека, стоявшего напротив него. Усянь увидел своими глазами высокого мужчину, в чьём взгляде не читалось ничего, кроме презрения к Ло Шиюну. Рывком он прокрутил лезвие внутри тела. Шиюн выплюнул кровь и улыбнулся страшной улыбкой. — Думаешь, поступил благородно, подкравшись ко мне сзади? — спросил он рычащим голосом. — Думаешь, теперь тебя начнут уважать другие самураи и твой отец? При упоминании отца мужчина едва заметно вздрогнул. Затем с ещё большим остервенением надавил на меч, словно одной дыры в теле противника ему было мало. — Пёс вроде тебя заслуживает именно такую смерть, — ответил он. — Не боишься, что в своей следующей жизни я найду тебя, Люй Вэймин? Имя он произнёс отчётливо, словно пытаясь запомнить каждый иероглиф. — Если только твоя душа сможет найти дорогу обратно. Сказав это, Вэймин вынул меч из груди Шиюна. Тело мужчины обмякло, и он опустился на колени, вновь выплюнув изо рта кровавые сгустки. — Ло Шиюн, — Вэймин приставил острие меча к горлу Шиюна, — именем Цай Сычуаня, нашего правителя и духовного наставника, я приговариваю тебя к смерти за все совершенные тобой деяния. Лезвие сверкнуло в лучах солнца и окрасилось багровой кровью, отливавшей чёрным. Ло Шиюн, захлёбываясь собственной кровью, в последний раз посмотрел в глаза Вэймина. И взгляд этот был поистине страшен. Усянь раскрыл глаза, тяжело дыша. Сердце билось, как бешеное, он даже приложил ладонь к груди, боясь, что оно вот-вот выскочит. Он только что увидел подробности своей прошлой жизни. И, судя по всему, человеком он был нехорошим — чего только стоит этот взгляд, который Усянь прочувствовал на себе, и львиный оскал, от которого бросало в дрожь. «Ло Шиюн, Ло Шиюн, Ло Шиюн, — повторял Усянь про себя, словно боясь забыть своё прошлое имя. — Что же ты натворил?» Он без сил откинулся на кровать, раскинув руки в стороны. Как только голова его коснулась подушки, Усянь провалился в беспокойный сон, в котором то и дело мелькали отрывки встречи на кукурузном поле.—6—
21 июня 2019 г. в 22:36
Входная дверь звонко хлопнула. Из прихожей послышался тихий шум, затем что-то упало на пол.
— Вэй Усянь! Какого черта ты не отвечаешь на мои звонки? Я уж думал, что ты помер по дороге домой!
Ответом Цзян Чэну служила гробовая тишина. На балконе слегка позвякивали ветряные колокольчики — на этом звуки в квартире заканчивались. Он сглотнул. В глубине сердца его душило тревожное чувство. Цзян Чэн боялся сделать шаг, по всему телу пробежалась дрожь.
Он боялся себе признаться, что уже был готов к такому. Что однажды он вернется домой, заведёт с порога обычный разговор, а Усянь ему не ответит. Ему было немного стыдно за такие мысли — мало того, он боялся, что Усянь каким-то образом сможет узнать о них, но ночью Усянь уж точно не мог прочитать, что творится в его голове, если и умел это делать. Цзян Чэн, предвидя худшее, осторожно двинулся к комнате Усяня, предварительно проверив, что на кухне его не было.
Сердце ускоренно билось в груди. Цзян Чэну казалось, что его рёбра больше не могут сдерживать этот жизненно-важный орган в своей клетке, и вот-вот выпустят его на волю. Он осторожно толкнул прикрытую дверь.
Первым делом его взгляд упал на комод. Цзян Чэн, знавший всё о лечении друга, без труда заметил, что теперь на комоде стояли совершенно другие препараты — не те, что раньше принимал Усянь. Он перевёл взгляд на кровать Усяня.
Вэй Ин сидел на полу в позе лотоса, спиной прислонившись к краю кровати.
Цзян Чэн облегченно выдохнул. Но затем в его голове что-то словно щёлкнуло осознанием.
Усянь медитировал. Впервые в жизни. Добровольно.
Цзян Чэн едва сдержался, чтобы не рассмеяться, но всё же решил не беспокоить друга и вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь. По дороге на кухню он думал, чем же вызвано такое решение Усяня, который был готов всему миру заявить, что считает медитации пустой тратой времени. Он вспомнил про Лань Ванцзи — встреча с ним немало встревожила Вэй Ина и поставила в тупик. Неужели он делает это ради него?
Что бы там ни было, Цзян Чэна такие изменения в друге сильно радовали. Он решил немного расслабиться, пока Усянь занимается саморазвитием.
Усянь по своей природе был совершенно нетерпеливым человеком. Ожидание для него — сплошное мучение. Он сидел в одной и той же позе уже около трёх часов, ощущая, как онемели все его конечности, и он перестал чувствовать их окончательно. Перед глазами стояла лишь темнота, иногда прерываемая разливавшимися цветными пятнами, похожими на пятна бензина на асфальте. Поначалу Усяню было чрезвычайно трудно сфокусироваться на медитации. Ему всё время казалось, что он неправильно сидит, — ну не может же всему телу быть так неудобно, да ещё и несколько часов подряд, если бы он сидел правильно! Но он часто видел, как медитирует Цзян Чэн, поэтому мысленно сравнив его позу и свою, остался удовлетворен — он всё-таки сидел правильно. Следующей преградой, с которой он столкнулся, стал неуправляемый поток мыслей. В основном в голову лезла всякая чепуха, иногда вспоминались смешные шутки, неловкие моменты из жизни, от которых так и хотелось прыснуть со смеху. Но внешне Усянь оставался непоколебим — двадцать часов так двадцать часов. В конце концов, он же просто сидит, сфокусировавшись. В своей жизни ему приходилось сидеть и дольше, точнее, бездельничать перед телевизором или видеоигрой в выходные дни. Он принял это как своеобразный вызов, который наверняка сможет привести в исполнение.
Вскоре он потерял счёт времени, но всё равно продолжал сидеть. Для Усяня было загадкой, как людям удаётся не заснуть во время медитации, ведь сам он уже устал сопротивляться нападающей сонливости. Но затем он осознал, как с этим справиться. Нужно лишь посильнее сконцентрироваться на желаемом — кто-то во время медитации концентрируется на жгучем желании узнать своё прошлое, а Вэй Усянь вполне может сконцентрироваться на своём выздоровлении. Или же в крайнем случае на еде.
В конце концов, ему удалось взять себя в руки и всецело погрузиться в медитацию. Настолько, что он даже не услышал, как вернулся Цзян Чэн, хотя тот кричал довольно громко и грозно. Все чувства Усяня притупились — его словно накрыли огромным стеклянным колпаком. Всё, что он слышал и чувствовал, было лишь мерное сердцебиение и спокойное дыхание. Боль притупилась, а мысли рассеялись сами собой. Он больше не ощущал себя в своём теле — он просто наблюдал за всем со стороны.
Вдох, выдох, вдох, выдох…
Ресницы Усяня затрепетали, и он медленно открыл глаза. В комнате было темно, если не считать зажжённую свечу на прикроватной тумбочке. Усянь попытался подняться, но конечности затекли до такой степени, что он тут же с тихим охом вновь опустился на пол. Часы на стене показывали четверть одиннадцатого.
Зевая и бесконечно потягиваясь, Усянь поплёлся на кухню, волоча за собой уставшие ноги. Он заглянул в комнату Цзян Чэна, увидев, что у него ещё горит свет. Цзян Чэн, заслышав шорох, инстинктивно обернулся к дверному косяку.
— Ну и что это такое было? — усмехнулся он, развернувшись лицом к Усяню.
— Я медитировал, — зевнул Усянь, устраиваясь поуютнее на небольшом диванчике, подложив руки под голову.
— Вэй Усянь, что произошло? — спросил Цзян Чэн. — Думаешь, я поверю, что ты медитировал добровольно? Усянь, которого я знаю, лучше бы стал чистюлей, чем взялся бы за медитацию.
— Ничего не случилось, — хмыкнул Усянь. — Медитирую, и всё тут.
— Значит, не хочешь говорить, да? — протянул Цзян Чэн, отвернувшись от друга и вернувшись к своим делам. — А я считал тебя своим лучшим другом…
— Да ладно тебе, Цзян Чэн! — воскликнул Усянь. — Только не говори, что ты обиделся.
Цзян Чэн молчал, хотя уголки его губ подрагивали в лёгкой улыбке. Но Усянь не мог этого видеть, от этого Цзян Чэну захотелось рассмеяться. Цзян Чэн рассчитывал, что Усянь продолжил доставать его, но тот, немного помолчав, произнёс тихо:
— Доктор сказал, что медитация может замедлить рост опухоли. Она растёт слишком быстро, а лечение не даёт результатов.
Сердце Цзян Чэна пропустило удар. Он почувствовал, как холодок прошёлся по спине. Он вновь ощутил то чувство — что Усянь никогда не будет на безопасном расстоянии от смерти. Всё только-только наладилось, в сердцах обоих надежно укрепилась надежда, что всё ещё можно исправить, но вот она снова разлетелась в пух и прах.
— Он назначил новые лекарства, от которых могут быть серьёзные побочки, так что теперь мне нельзя водить машину, — продолжил Усянь бесцветным голосом, пялясь в потолок. — С завтрашнего дня она твоя.
Цзян Чэн услышал, как едва слышно скрипнули пружины в диване. Развернувшись, он увидел, что Усянь, шоркая подошвами тапок по полу, направляется к двери.
— Ах, да, — он щёлкнул пальцами, посмотрев на Цзян Чэна. — Я хочу лечь в больницу с завтрашнего дня. Всё равно без машины я теперь никуда не смогу выйти, а сидеть дома в четырёх стенах мне надоело.
— Но есть же общественный транспорт! — крикнул Цзян Чэн ему вслед, но Усянь даже не обернулся.
До Цзян Чэна донеслось, как тихо закрылась дверь в комнату Усяня, и он вздохнул, запустив ладони в волосы. К щекам вдруг прилила кровь, а в голове что-то словно тикало, отдаваясь болью в висках. Сейчас он совершенно не знал, что ему делать. Конечно, он полностью осознавал, что в больнице за Усянем как следует присмотрят, но от одной только мысли, что уже завтрашним вечером в квартире станет тихо и тускло, у Цзян Чэна ныла душа. Он разрывался между желанием проводить с Усянем большую часть дня и желанием, чтобы тот был здоров. Но раз совместить оба не получится, то Цзян Чэн согласен отпустить Усяня в больницу. В конце концов, это большой шаг к принятию всего, что происходит с Вэй Ином.
Закрыв за собой дверь, Усянь понял, что у него совсем не осталось сил. Перед глазами всё плыло, а конечности обдало волной слабости. После возвращения домой из больницы он немедленно принялся медитировать и совсем забыл принять таблетки. На заплетающихся ногах он добрался до комода, протянул руку к баночкам, но одним лёгким движением уронил их на пол. Он опустился на колени, намереваясь их собрать, но в один момент его ладони разомкнулись, и все баночки вновь рассыпались вокруг него. Усянь прислонился спиной к комоду и сел, подтянув колени к себе. По лицу почему-то катились слёзы.