Усвоил.

Очнулся Машнов сразу же, как только почувствовал едкий запах аммиака. Голова ходила кругом, а в теле ощущалась слабость и легкое мление в конечностях. Раскрыв свои глаза, перед собой он лицезрел своего улыбающегося наставника. Такой улыбки он не видел ранее на его физиономии. Это была вовсе не та улыбка, в которой читалось насмехательство и издевка, а совсем иная. В ней не было ни грамма фальши и притворства. Теперь она была настоящая. Такая, какая бывает у отца, глядящего на свое нашкодившее чадо, радостная, успокаивающая, а главное снисходительная улыбка. Совсем, казалось бы, родная. — Ну ты что, солнце мое, мне тут в обморок падаешь? — тихо спросил Янович, потирая ладонью лоб парня и теребя его чёлку. Даже он, известный как «Я сделаю из вашего чада солдата», не смог устоять перед обессиленным Славиком. Таким, совсем юным, беззащитным, который как будто впервые познал жестокость мира. А парень так наивно вглядывался в лицо воспитателя. Смотрел с приоткрытым ртом на своего визави, не как на главного врага, а как... — Отдыхай, дорогой, сегодня, хватит с тебя потрясений для одного раза, продолжим завтра. А сейчас поспи до обеда. Как проснёшься — меня тоже разбуди, —это было последнее, что вымолвил Фёдоров, после чего поправил одеяло и вышел вон, прикрыв за собою дверь в комнату. Машнов лишь взглядом проводил Мирона, после чего погрузился в царство Морфея, перевернувшись на бок. *** Проснулся Слава через пару часов из-за холода, пробежавшего по коже. Первое, что он заметил: отсутствие какой-либо одежды, помимо трусов. Вторым его открытием стало окно, которое стало причиной его пробуждения, а за окном ливень и образовавшуюся из-за него лужу на подоконнике. Отогнав остатки грез, он поднялся с постели, подошел к окну, закрыл его и еще несколько мгновений смотрел в даль, прибывая в каком-то забытье. После чего он отправился искать комнату Мирона Яновича, чтобы разбудить его и вместе пойти ужинать. Юноша вышел в коридор, и начал поиски нужной двери, которая вела бы в спальню Фёдорова. Вот первая дверь, которая вызывала у Славы, не самые лучшие воспоминания. Это ванная, единственная ассоциация, которая приходила на ум — это эшафот. Кафельная комната чёрного цвета, навевающая лишь мрак. В ней можно было бы фильм ужасов снимать, пятна крови на ее стенах прекрасно бы дополнили ее. Закрыв дверь и отогнав все неприятные мысли, он направился далее по коридору. Следующим, был рабочий кабинет, с его огромным столом, на которым были сложены в стопочки множество бумаг. А вот третьей комнатой был предмет его поисков. Когда дверь отворилась, первое, что он увидел — это был воспитатель, который ничком лежал на кровати. Затем Машнов услышал тихое посапывание, от чего невольно улыбнулся. Воспитанник подошёл к ментору, но ему было жалко его будить. Нехотя он слегка толкнул его в бок. От такого действия, Мирон сразу же открыл глаза, так как спал чутким сном. Большие голубые глаза поблескивали в полумраке. Часы пробили два дня, а глядя на улицу, казалось, что скоро десять. Всё это из-за грозы, которая ударила в тот момент, когда Янович садился. Слава вздрогнул. И залип... Залип, блядь, на чужое тело. «А на что ещё смотреть?» — оправдал себя парень. Да на что угодно, но не на него, нет! Но как Слава не пытался воспротивиться своему желанию, сделать ему этого не удавалось. Он тупо смотрел, смотрел на каждое движение, на все изменения в мимике, в эмоциях, и будто сканер, двигался все вниз и вниз. "Нет, Слава, стой!" — он будто приказывал сам себе. Но тщетно он будто ощущал ангела и дьявола на своих плечах, которые тянули его в разные стороны. В его мыслях борются искушение и здравый рассудок. Из под одеяла выглядывали боксеры наставника. Машнов не успел их разглядеть, потому что почувствовал на себе лёгкие удары тёплой ладони наставника. — Что задумался, дорогой, одевайся давай и ступай на кухню, — подгоняет его Мирон, вставая с кровати. Младший встряхивает головой, отгоняя прочь все мысли. Он отправляется одеваться. Проходя по коридору, он переосмысливает событии всего своего дня, начиная с приезда до этого момента. Войдя в комнату, он увидел свою одежду аккуратно сложенной на стуле. — Рассказывай, милый, что же ты мне тут в обмороки падаешь? — наливая воду, спрашивает Мирон. Слава молчит, потупив взор и опустив голову. Пальцы разглядывает. На Фёдорова не смотрит совсем, и не желает, ведь щёки уже красные. Стыдно. Чувство незнакомое ему ранее. Но он не испытывал почему-то его, когда орал на маму и устраивать скандалы из-за того, что та не давала ему денег — было не стыдно, вовсе нет, у него было даже ощущение собственной правоты. Почему-то дерзить учителям и прогуливать школу — было тоже совсем не стыдно. А что? Его учеба — это его дело. Убегать от полиции, сжигать тетради, приходить пьяным в говно домой — было тоже не стыдно. А что изменилось сейчас? С чего вдруг какой-то репетитор, которого он еще с утра ненавидел, стал для него авторитетом? И как ненависть и страх переросли в респект и... И что-то еще, пока ему непонятное. А тут он стоял, как маленький нашкодивший ребенок, и вину свою через смущение передаёт, стоит, готовый вот-вот зарыдать . — Я не люблю, когда меня игнорируют, Машнов! — предупредил серьёзным тоном он. Янович достаёт кастрюлю с супом и смотрит на часы. На циферблате два часа дня. Мирон берет половник из шкафчика и наливает две тарелки супа. Поставив их в микроволновку разогреться, он переводит свой взгляд на Славика, который перед ним сидит все также понурив голову, такой уязвимый и слабый на данный момент, вызывающий лишь жалость. — Что молчишь, язык проглотил, Слав? На меня погляди, — выдыхая, говорит Старший, доставая миски с супом из микроволновки. Он ставит обед на стол и подходит к Машнову. Аккуратно, пальцами, приподнимает его голову, держа за подбородок. Лицо двигает рукой в разные стороны, но не может поймать его взгляд на себе. — На меня, Слава, на меня посмотри, — проговаривает негромко он. И парень теперь в глаза ему смотрит. Не понимает, что хотят от него. — Ешь давай, и английским займемся, раз ты пришел в чувства, — сообщает Мирон спокойным голосом, опуская голову парня, садится за стол и ест, как ни в чем не бывало. Слава тоже пытается сделать вид, что все хорошо, но проклятые жесты выдают в нем неспокойствие, он ерошит волосы, протирает глаза, отвлечься пытается, но взгляд не может найти точки для остановки. "Не смотри на него!" — приказывает он себе. Нет, не надо. На подбородке всё ещё ощущается касание его пальцев. *** После ужина они направились в кабинет. Слава сел на отведенное еще утром ему место. Честно сказать, английский Слава даже любил, потому что это, наверное, единственный предмет, который он жалел, что прогуливал, и который приносил ему практическую пользу. Ведь Слава любил слушать треки на английском, смотреть американские фильмы с субтитрами. Даже некоторое время изучал язык самостоятельно. Поэтому он знал основные времена активного залога. Мирону нужно было обучить парня перфекту, пассивному залогу и другим более сложным конструкциям, научить писать письма и эссе. Ну и, конечно же, практика, практика и ещё раз практика, ведь без нее восприятия на слух не будет, ну и вокабуляр пополнить не мешало бы. Но инициатива и стремление Машнова выучить язык спасала, он схватывал все на лету. — Ты меня прям радуешь, я то думал, что ты безнадёжно ленивый, но хоть в чём-то у тебя потенциал и желание совпадают. Ведь не глупый же парень! — улыбаясь, заявляет Мирон Янович, похлопав парня по плечу, — Так... На сегодня нам осталось научиться писать письмо другу,— констатирует Янович. А Слава сидит довольный, в своих шортах и поло. Довольный, что его впервые похвалили, что после его действий, он не получит подзатыльник и не окажется снова лицом в унитазе. А Мирон тоже рад, только в своих трениках и футболке. У парня есть интерес и желание. А что еще нужно тренеру для счастья. И теперь его только нужно направить в правильное русло и не давать расслабляться снова.