«Не всегда враг является врагом, а друг — другом».
Но сюжет пока не опускался в крайности опрометчивого сожительства, оставляя за кадром презрение и озлобленность, откровенное насмехательство и неуважение к союзникам, нарастающие месяц от месяца, зима от зимы, всё более отчётливо выражаясь в нетерпении, подстрекающем наплевать на все обещания жить в мире в угоду шкурничества, а грамотно перенёсся, севернее и западнее, в земли, постепенно занимаемые чуть опоздавшей в колонизации соседней европейской страной. Французы, в большой степени благодаря темпераменту и близким к коренным воззрениям о всеобщем равенстве, изучили и придумали термины для многих и многих элементов американской культуры. Полагаясь больше не на миролюбие, а на дальновидность, они избежали участи нападений, возводя каменные крепости. Встреченных на долгом пути с севера на запад и юг местных французы всячески старались склонить на свою сторону, обрастая всё новыми и новыми союзниками, как в какой-нибудь японской ролевой игре. Они быстро смекнули, что власть местных вождей не была построена на принудительном поклонении, как это заведено у правителей Европы, а определялась опытом и умением вести за собой.«Не иди позади — возможно, я не поведу тебя. Не иди впереди — возможно, я не последую за тобой. Иди рядом, и мы будем одним целым».
Вождь был примером для остальных и обладал безграничным доверием. Глубоко понимая их нравственные обычаи, колонисты Новой Франции старались соответствовать образу честных и порядочных пришельцев, а также не противились товарному обмену, и поняли, что не прогадали: леса севера и северо-запада были богаты на тёплый бобриный животный мех (совсем вскоре он в некотором роде станет причиной довольно жестоких войн). Тёплые и дружественные отношения с коренными, казалось бы, обеспечили французов непробиваемым панцирем, неуязвимостью и вседозволенностью в отношении колонизации и закрепления за собой права единственного мощного государства. Вдобавок ко всему, зарекомендовала себя с наполеоновских войн тактика с использованием высоких медвежьих шапок, благодаря которым гренадёры не только казались выше (особенно издалека) и внушали некоторые опасения у противника, но и побуждали его непроизвольно целиться в них, а не в головы. Осталось лишь свергнуть настырную Англию, расположившую селения вблизи роскошного побережья Атлантики (никогда не был в Канаде и тех мелких северных штатах, но почему-то старый-добрый техасский кактус показался гораздо милее раскидистых сосен или вязов). План не без шероховатостей предстал в лице враждующих меж собой племён. Слепо понадеявшись на свои обаяние и обещания товаров, земли и поддержки ружьями всем подряд, они вдруг неожиданно столкнулись с тем, что их союзники совсем не готовы считать союзниками друг друга и совершенно не в курсе о латинской мудрости. Стоит сказать, и тут французы проявили находчивость и помогли наиболее выгодным своим союзникам уничтожением их недругов. Не без значительных потерь, не без внутренних конфликтов. Оставшихся завербовали предприимчивые английские колонисты, на мили чуявшие приближение конкурентов. Недалёк был тот миг, когда они буквально столкнутся на сфере своих интересов — плодородных землях, основе пропитания, жизни и процветания. И недолог был тот миг, когда коренные, к тому времени уже прекрасно понимающие в языках иностранцев, с жаром согласятся решать разногласия, больший вес имеющие конечно же не для них самих. Несмотря на то, что и англичане, и французы стремились обратить на свою сторону как можно больше племён, первые вырывали победу за победой и вступали в схватки значительно чаще вторых. Французы в свою очередь терпели неудачу за неудачей в войнах с англией, значительно уступая в размере армии и флота и их техническом оснащении. Недолго размышляя, они медленно, безусловно не забывая о дорогих остатках недальновидных союзников, отступили на хладный север, в гигантское селение, на языке местных — kanatа, нынче именуемое Канада. Прежде, чем удалось построить теплейшие взаимовыгодные бикультурные отношения, сохранившиеся сквозь века, они изнывали от тяжёлых погодных условий, отсутствия бытовых удобств, рабочих рук и конечно же женщин, некоторое время спустя отправленных французской королевой принудительно (не сказать чтобы «отборных»). В любом случае, всё, в чём бы они ни нуждались, готовы были предоставить или научить добывать местные племена. Вместе они заслужили покой и осели, к чему стремились, как и прежде живя скромно, тихо, бережливо, малыми семьями, уважая католичество напополам с верованиями коренных, взяв от них лучшее и не противоречащее друг другу. По меньшей мере первое время, пока гигант от империализма, королевство Великобритания, не объявит Канаду своей колонией в ходе череды победоносных сражений. Коренным восточного побережья, не последовавшим за французами, было чего опасаться при соседстве с англичанами, осваивающими всё новые земли и привозящими на парусных галеонах и фрегатах помимо безобидных на первый взгляд причудливого скота и культурных растений вкупе с прелестными белокурыми женщинами, ещё и военную технику и обученных солдат, каждый из которых ради фунтов стерлингов готов был на любые бесчинства. Вдобавок они заводили большие семьи, быстрее осваивая глубины континента, строили города вблизи рек, чьё размеренное текущее полотно разрезали лишь редкие вёсла каноистов; лесов, возможно никогда и не глохнущих от шума пороховых орудий; на плодородной почве, возделываемой не только людьми цвета догоревших углей, крепких и сильных, но и затравленными белыми с потухшими светлыми глазами. Каторжниками, осуждёнными и просто добровольно отдавшими свободу ради заработка, ради лучшей жизни. Коренные не знали кто такие рабы и почему они обязаны обслуживать других, когда как в душе стремились к своему и для круга близких благополучию.«Посмотрите на нас. Мы бедны и голы по вашему мнению. Нам не нужны богатства. Мы всего лишь хотим научить наших детей быть правыми. Мы хотим мира и любви».
Единым предводителем американцев был вождь — мудрейший человек, идущий спереди и принимающий последствия своих решений. Начальники белых прятались за спинами подчинённых. К последним много раз подходили с вопросами и столько же раз возвращались обратно. Рабы трудились ради своих господ по приказам их господ в метрополии и так далее, в стремлении закрепиться в Америке и извлекать из неё всевозможную пользу. Коренные не понимали такой сложной иерархии и безуспешно убеждали бросить старые порядки и жить подобно им — свободно. Наслаждаться шумом ветра и прохладой воды, охотиться, кормить семью, воспитывать в детях самое лучшее, учить заботиться об окружающей природе, чествовать, сохранять и приумножть её красоту. Рабы, вытирая лбы многократно пропотевшими грязными туниками, горько смеялись и отправляли идеалистов в кожаных тряпках куда подальше, продолжая тяжёлую работу.«У белого человека слишком много начальников».
Мало-помалу многие племена северо-запада в свой черёд должны были уступить земли и ресурсы, иначе прогневали бы столь быстро набирающую мощь нацию, заручившуюся к тому же безвольными работягами, чьё ограниченное понимание мира стимулировали грубостью и порками. Торжественные клятвы не потревожить их покой на новых землях ещё не раз со злобой вспомнят не только телезрители. Сюжет, в каком коренные уходили и уезжали на лошадях с закреплёнными на них волокушами в хвойную чащу, смыкающуюся за их спинами, внушал не самые радужные мысли, и неопределённость, понемногу обрастающую тревогой, монтажёр постарался продлить как можно дольше. Выловленный оператором безбородый мужчина с едва заметными морщинами встал на колено перед мальчишкой и напомнил ему быть сильным, быть рядом, тогда они смогут всё преодолеть; матери прижимали теснее к неровно вздымающейся груди своих дочерей и шептали во многом то же самое. Смиренно все они отправились попытать счастье западнее, осесть — посредством союзов ли или завоеваний, хотя и с надеждой несли копьё с белыми перьями, означавшими ничто иное как знак мира. Но будем откровенны, и так не дружеские отношения между племенами региона усугубляли пришельцы, где подкупая, где подстрекая и нанимая в качестве военной силы, готовой обрушиться на сородичей. При всём при этом жизнь коренных беспросветно несчастной назвать нельзя. Если какое-то подобие вражды и существовало между ними с осевшими европейцами, чьи отличия угадывались всё меньше, то обмен товарами и опытом откладывал рвение применить друг против друга оружие. Народ алчный, религиозный и нетерпимый, массово экспортирующий табак, вместе с тем повсеместно познакомил с разведением завезённых домашнего скота и птиц, посадил новые культуры, овощи, фрукты и орехи, обучил ремёслам, торговал тканями, предоставил ружья! Жизнь американцев безгранично поменялась, так что даже в некоторой степени неприязнь к белым утихла. Вампумы как денежная единица распространилась в равной степени с бумагами и монетами фунтов стерлингов. Отдавали и брали всякое откровенно барахло, при том имевшее вес для обеих наций. У американок, всегда занятых домашним хозяйством или вынужденных участвовать в охоте (постепенное истребление крупных животных не волновало их — всегда были продукты), короче говоря, потеть наравне с мужчинами и ловить осуждающие взгляды колонисток, наконец появилось свободное время, которое они с большей охотой тратили на творчество, игры, танцы и музыку. Проявляли грацию, женственность, становились раскованными, ловя на этот раз заинтересованные мужские взгляды. Начиная с неочевидных жестов и простых слов общение с каждой проведённой вместе неделей обретало большую целостность, информативность, глубину. Браки, заключённые между коренными и колонистами, а также с их невольниками происходили всё чаще, породнив потомков некогда враждующих сторон. А также показав весь цвет мулатов, самбо, метисов и меландженов Америке. Цвет населения нынешних приграничных штатов. От животного вожделения, показанного ранее на примере сбежавших в лес любовников, вызванного ничем иным как утомительным мореплаванием и земледелием (со стороны колонистов) и любопытством и потребностью развлечься с экзотическими пришельцами (со стороны коренных) не осталось и напоминания. Предельная забота и нежность во взглядах сближала совершенно разные этносы общим и сильнейшим чувством. Тем, которое подстрекало сбежать от племени в поселение или наоборот, опрометчиво окунуться с головой в чужое общество, пересмотреть свои заскорузлые понятия о сексуальности и решительно менять себя. Церковь в неравной степени боролась с такими проявлениями любви, нежели одобряла. Вещать о том, что Господь Иисус Христос придумал нас столь разными внешне и внутренне, чтобы только сильнейшие духом преодолели все трудности ради высокого святого чувства, проповеди начнут намного позже, согласившись с мнением большинства решившихся на подобный межэтнический опыт. В конце концов, для любви не существует таких избитых понятий как цвет кожи и культурные ценности, дело даже не в особенностях секса, пика её проявления. Это далеко не фантазии возбуждённых клеток мозга, а взаимодействие уникальных личных качеств и энергии двух людей (верно же рассуждал, а то у меня было дурное обыкновение ошибаться?). Вероятно подобным образом мыслили пары из соседствующих континентов, живя бок о бок, душа в душу всю жизнь. Дети от таких браков видели союзников и в меднокожих коренных, и в белокожих и чернокожих пришельцах, они росли без предрассудков и попутно учили языки, были окружены заботой и теплом, росли в изобилии. Изобилии, созданном взаимовыгодным сотрудничеством трёх этносов. Первое поколение так называемых гибридов станет постигать тайны как материнского строя, так и отцовского, находя одинаково интересным играть с луком и ружьём, наряжаться в кожу животных и льняные рубахи, почитать Природу и единого бога, жить в родовой землянке и частном каменном доме. По чести им, предназначенным строить мосты между обществами, топтать различия, примирять враждующих, справедливо принадлежало право выбора как детям «двух миров». Правда из-за нарастающих ксенофильных настроений по велению рока именно они станут первыми, на кого набросится церковь, а следом и армия, уничтожая следы ошибок, допущенных преступниками, уничтожая цветы примирения. Но это произойдет немного позже освещаемых событий, пока полных беззаботности и благодарности. Коренные с северо-востока до юго-востока с наслаждением сажали и вкушали новые яблоки, огурцы и спаржу, пили кофе, чай и в особенности алкоголь, переезжали в города и перенимали порядки поселенцев, знакомились с новой для себя верой и обществом, понемногу отрицая родовые порядки. Наиболее весомым фактором, повлиявшим на саму суть коренного американца, без кого его нынче невозможно представить, стала конечно же лошадь. Без неё не обходился ни один рисунок в исторических книгах! Она буквально пополнила список божеств, став неотъемлемой частью жизни местных, став самим местным, как бы это мистически ни звучало. Даже задумался, кого подразумевало название фильма, говоря о милом друге — белом человеке или лошади, потому как следом видеоряд с регионов юго-запада до северо-востока показал важность одомашнивания и приручения грациозных разномастных животных. Интересный факт, близкий к иронии: кони происходили из Америки, однако успели исчезнуть не то во времена ледникового периода, не то — всемирного потопа. Европейцы, сами того не зная, привезли их на историческую родину. Первыми увидели всадника ближайшие к землям современной Мексики племена и сочли его ужасающим «кентавром», разбежавшись врассыпную. Месяц за месяцем, зима от зимы, они стали приглядываться к брошенным или сбежавшим из-под надзора колонизаторов mestengo, свободным лошадям, восторгаться и наконец смекнули использовать их в быту. В качестве пищи и тягловой силы они сгодились на первых порах, действенным образом заменив в последнем собак. Племена скотоводов приспособили их охранять стада, пополнившихся как минимум рядами коров, овец и свиней, когда как племена смелее и сообразительнее взяли пример с колонизаторов — оседлали их. Если переломным грандиозным событием в жизни белого человека, переворачивающим быт и военную стратегию, стало изобретение каких-нибудь танка или самолёта с паровым двигателем и нейтронной бомбы, для коренного американца таковым стала лошадь. И хотя её не было нужды конструировать, сделала она столь же много, сколько и лук. Хотя и он впоследствии медленно, но верно сменился кремневым оружием, подарком от будущих врагов, какие мне уже приходилось получать от Кевина — совсем недружелюбного заключённого. Опасным подарком, переломившим прочный хребет древних устоев и традиций коренных американцев. К горстке шаманов с их дурными предзнаменованиями общины понемногу теряли интерес, ныряя в омут новшеств, и совсем не замечали, как всё плотнее их обволакивала зависимость от привезённого колонизаторами. В том числе религии, о которой до потрескавшихся губ страстно вещали европейские миссионеры. Живших на прибрежном востоке лошади волновали мало: рыболовы и земледельцы смотрели на них косо, не изменяя тысячелетним традициям. Лишь некоторые связывались с кочующими тут и там торговцами — французами, испанцами и англичанами — предлагающими самые разнообразные товары и закономерно сформировавшие привычку бесконтрольной мены. Так местные стали выращивать на полях рядом с маисом и кукурузой морковь и пшеницу, дома же обставляли котелками, тканями, бисером, зеркалами и многими другими товарами. Приторговывали иностранцы и лошадьми, от кого те же равнинные, знаменитые кочевники, сходили с ума. За тысячелетия привыкшие быть беззащитными крохотными существами, с кем американцы сравнивали себя, перед величием Континента Черепахи, они с превеликим наслаждением расстались с этим неутешительным ощущением попросту оседлав коня. Посудите сами, понятие о путешествиях увеличилось в разы — они стали покрывать расстояния в многие мили за гораздо меньшее время и во много раз облегчили себе охоту на бизонов, которая приобрела невыразимый размах, сводя на нет обязательство караулить у обрыва или водопоя. Как и ранее показанные охотники, коренные облачались в шкуры животных, не забыв прикрыть лошадь, и максимально, а главное быстро, приблизились к стаду, поразив самых сочных точными выстрелами в сердце. На смену традиционной осторожности и осмотрительности пришли нехарактерные для них бесшабашность и безрассудство, и в военных походах это станет заметно в полной мере. Пару-тройку поколений спустя местные не только вывели много новых пород, но и стали лучшими всадниками на зависть всем, в том числе колонизаторам (именитые пастухи в широкополых шляпах и чапах им проигрывали в лихачестве, хотя казалось бы!), более того, научились стрелять из лука, а впоследствии и огнестрельного оружия, на скаку! Лошадей украшали, делали инкрустированные сёдла и рисовали магические знаки, с ними разговаривали и почитали на праздниках. Они с коренным американцем буквально стали одним целым. Более выносливой, смелой, крупной живой силой, способной бросить вызов и крупных хищникам, и регулярной армии. Гордый и величественный воин в вышитом наряде на расписанной разноцветными закорючками лошади олицетворял это в полной мере. Нередко и женщины красовались в сёдлах, утирая нос всем мужам, короче говоря соплеменникам, в умении ездить верхом, которое они показывали победами в играх и соревновательных скачках Кони служили ценнейшим товаром и подношением, особенно за право обладания сердцем избранницы и как плата шаману, гружёные сопровождали американцев в походах, в том числе и военных. Коренные добывали их любым возможным способом: бессовестно угоняли под покровом ночи или покупали на последние шкуры, — заразившись неумолимым желанием купаться в роскоши приезжего человека — ведь число лошадей визуально отображало состоятельность и соответственно престиж того или иного воина! Рассуждая в таком ключе, современные, восточные американцы, также заводили своих «лошадок» в гаражах, радуя себя этим символом благосостояния и мобильности, и бонусом — привлекая внимание. Иногда откупом от судебной системы. В копилку совпадений просится факт равнозначного для обоих полов умения водить, стоит вспомнить маневрирующую на чёрно-красном купе Кэт и идеально вписывающуюся в каждый поворот Салли на грузном белом внедорожнике. И смотрелись в «сёдлах» они явно сексуальнее… Чёрт возьми, почему «Улётные Вылеты» прекратили своё существование?! Рёв двигателей автомобилей в самых запальных адреналиновых городских и сельских гонках на континенте в один момент перестал досаждать чувствительным гражданам, и всё из-за какой-то интрижки, ставшей достоянием общественности и «перетёртой» в сети не хуже недавних вестей с ПНГ. Я обязан был услышать правдивую историю из губ свидетелей, не журналюг и фанатов, добавивших в чайную ложку наблюдений и выводов ковш фантазий. Обязан встретиться с кем-то из отголосков лихого прошлого. Глубоко внутри подавил порыв собрать вместе старый добрый состав, уговорить Софию вернуть представление… Притом, что за внушительный период в пять лет она только реанимировала «Убийственные скорости», и то ненадолго, с её-то горящими руками и неиссякаемым оптимизмом! Не верил. Имея за плечами опыт безумных выходок, я вложил бы в каждое предложение убедительность и страсть, а в представление — всё до оставшегося цента. Если не хватило, занял бы, — у родителей, друзей, банка, неважно! — главное вернуть источник кратковременной переполняющей радости, вернуть разрешённый наркотик, пробуждающий любовь к жизни. Коренные в таком наркотике понимали не меньше, когда приглашали любопытного белого человека на почётное место гостя в типи, вигвамы и хижины и предлагали тому раскурить трубку. Белый человек от скромно отказывающегося вскоре стал завсегдатаем вечеров, где жгли табак и рассказывали разные истории. Страсть была слишком сильна, чтобы сопротивляться. Привычка видоизменилась в необходимость, заручилась поддержкой вина, газеты и очага, став незаменимым элементом культуры не только современных американцев, но и европейцев, с охотой принимающих в порту очередных торговцев. Колумбов обмен кардинально поменял жизнь как Старого, так и Нового Света, и во многом принято считать, в положительную сторону. Разумеется, было и много отрицательных, стыдливо замалчиваемых. Например, болезни, заразные и тяжело протекающие у коренных, с нередким летальных исходом, такие как малярия, оспа, тиф и скарлатина. Однако даже в столь сложных условиях американцы, не привыкшие горевать и сдаваться, сумели найти тайный посыл.«Всё на земле имеет свою цель: каждая боль, болезнь и лишения — испытание».
Приезжие совершенно не опасались проникновением в чуждые быт и культуру из которых извлекли необходимые для проживания, как уже было показано, навыки охоты и сельского хозяйства. Новая среда быстро закаляла их, а прибывшие военные отряды усилили и обезопасили их в разы. Периодические мелкие стычки с враждебными племенами, сперва вызывавшие страх из-за неведения действий противника, сменились расслабленностью и триумфальной улыбкой. Тактика тихого подкрадывания к врагу и молниеносного поражения винтовочными пулями и острыми шпагами утвердило белого человека во мнении, что он не просто перенял навыки сильных континента сего, но и освоил в совершенстве, становясь новым хозяином. Содранные скальпы с сотен коренных, в хвастовстве показанных своим союзникам, с виду совершенно не казались гарантом спокойной жизни, скорее всесилия, даже злоупотребления. Отрастившие животы-фрикадельки от лёгкой жизни с обилием пищи и удобств, ленные местные, почуяли подвох слишком поздно, чтобы отреагировать на взрощенного своим попустительством врага. Слишком опасного, технически оснащённого, чтобы не то что одержать победу, а хотя бы дать отпор. И так видимое прозрачное напряжение фильм усилил пропитанной страданием сценой с кашляющими, покрытыми язвами, бьющимися в лихорадке коренными американцами, и лекарями над ними, задающимися вопросами, родными — стенающими женщинами и ищущими ответы в изощрённых медитациях мужчинами. В это же время, в другой части региона, камера выследила глубоко в лесу группу в одеждах пришельцев, идущих войной на дурное племя, отказавшееся торговаться, принять чужаков, тем самым обречённое пасть от их хитрого оружия в руках соотечественников. Монтажёр обращался к полюбившемуся контрасту, показывая, как жившие в прибрежных регионах Северо-запада, Калифорнии и Плато наслаждались жизнью ярче обычного. Предлагаемые одними приезжими злаковые, порох и кремневое оружие, а другими — специи, предметы быта, ткани и ковры, вышитые блестящим бисером, с ужасающей скоростью заменяли собой или дополняли изделия коренных, какие в свою очередь создавали уют домикам пришельцев. И так знавшие толк в торговле, племена запада окунулись в него с головой, охотно идя на сделки с французами и испанцами, что в недалёком будущем разрушительно скажется для местной культуры. В особенности виноград, самый вредоносный из товаров. Климат южного тихоокеанского побережья был идеален для получения качественного урожая, и искусные иностранные виноделы с радостью подсказали коренным способы выращивания и обработки. Если французы, обычные трудяги, а не ищущая на ком заработать знать, издавна строили отношения на взаимовыгоде и потому занимались теми же виноградниками и охотой вместе, испанцы выбирали принудительный подход, экономя свои силы, и никогда — чужие. Так многие племена познали страшнейшие тяготы безвременного рабовладения с жестоким наказанием за малейшую провинность, во что зрителей посвятит следующий фильм. Дремота путала стрелки ночных часов, если ночью можно было назвать уже розовеющий горизонт c пышным силуэтом лагерстрёмии за окном. Удивительно быстро я извлёк пользу из одиночества и засиделся перед телевизором, более не стесненный рамками Долорес. Её со мной мной больше не было, к лучшему или худшему, впрочем я всё равно поплёлся в спальню крадучись, словно боялся разбудить сожительницу, к которой слишком привык. И, заворачиваясь в мягкое льняное одеяло, нежно обнимал фигурную подушку и силился отогнать ненужные мысли о едва-жене, любящей, всепрощающей, отзывающейся на ласку. Заслуживающей в утренние часы искренних признаний в любви. «Чёрт возьми, Долорес, я обожаю тебя, ты так прекрасна»… Снилась ли она или целиком заняла фантазии, всё одно. В мечтательной полудрёме с улыбкой я собирался проваляться в кровати, пребывая в зыбкой альтернативной реальности, и неизвестно насколько меня бы это затянуло, если бы не настойчивый и звучащий неуместно-неприятно, знакомый с колыбели голос: — Сынуля, вскоре у нас с тобой праздник, день рождения, не сочти за обиду моё желание, ну, «прибраться» у тебя на заднем дворе. Под прибраться я имею в виду массированную атаку на сорняки, сухие побеги и мусор, и безжалостное их уничтожение. Хотелось бы, чтобы ненароком зашедший туда не постыдился хозяина. Готовность две минуты — и за мной. Я уже привезла все инструменты. Не заставляй меня ждать, ладненько? То ли в полумраке я перепутал бутылку с водой и принял зелье ностальгии по упущенным возможностям, то ли совершенно не был готов к отъезду — как оказалось — столь важного человека. Мама вероятно и так догадалась что меня тревожило, по крайней мере, её тёплая улыбка нисколечки не поменялась, когда я измученно произнёс: — Долорес меня покинула. Хорошо запомнил, как сказал именно так. Не уехала, не вернулась к себе домой. Покинула. Пожалуй я чувствовал себя чрезмерно раздавленным. Но я приходил в норму с каждым прошедшим часом кряхтения, читай общения, с матерью, ковыряя землю, сажая новые кусты корнусов и подстригая старые — рододендронов. Ответственность за грядки люпинов полностью на себя взяла почтенный садовод Мия, да с таким увлечением, что интригански притихла, тем самым лишив меня конца истории. Я так и не узнал, почему дедушка пропадал в мастерской, в которой, если подумать, он обычно только с прищуренными в любопытстве глазами подглядывал за Кантором; и почему бабушка переругивалась с мужем чаще, чем беседовала за кружкой чая во время просмотра любимых или просто вечерних программ. Я вполне мог переключиться на ту же рок-музыку, если бы не жалобные просьбы матери выключить, потому как, видите ли песня очень напоминала о давнем прошлом, когда я съехал в Хьюстон, и вгоняла её в печаль.«Put me on a train mama this place just ain’t the same no more. I don’t wanna watch the world spinnin' I wanna be spinnin' with it. Put me on a train mama I’m leavin' today. 'Cause I got the fever, that’s for sure and knowin' I can get it makes me want it more. Mama, I just want you to know that I’m gonna be fine. Lord, I know it’s the chance that I take but I know you’ve forgiven the mistakes that I’ve made. There’s a life out there and it’s gonna be mine». (3 Doors Down — Train)
Но я позволил себе дослушать хотя бы припев, отстукивая ногой ритм, прежде чем выключил проигрыватель. Да, действительно, причина отъезда вполне сходилась с моей, амбицизной, предвкушающей прощупать мир, в том числе всё прекрасное в нём, своими наглыми пальчонками, узнать его, ощутить. Я скучал по Хьюстону, хотя мне и выпало искупаться как в славе, так и в презрении в равной степени. К тому же там был в распоряжении классный бассейн! Моё подобие хандры обратят улыбкой совсем скоро, когда Хьюстон буквально сам постучится в мои двери. С тем самым подарком, остановившим мне сердце на секунду-другую. Тишину, наступившую с выполнением просьбы матери, в которой я рассчитывал вновь побродить по дорожкам воспоминаний неторопливым шагом, вскоре разодрало многоголосое пение самца пересмешника. Удобно уместившись где-то на соседском дереве пекан, он с долгих арий переходил на откровенное пародирование других птиц и животных, а также городских звуков, будь то автомобильные гудки или дверной звонок. Стоит отдать должное, в его весьма недурном исполнении уловил распространённую на мобильниках молодёжи мелодию. Пищащая трель начинала надоедать, когда, сославшись на усталость, мама позвала на кухню помочь приготовить сытный обед. Всё, к чему бы она ни прикасалась, становилось лучше. Румаки, завёрнутые в бекон кусочки индейки с приправами, избавили от голода моментально. К вечеру, а тогда мы и стояли перед гаражом после тесных объятий, я потеснил в мыслях Долорес другой женщиной, актуальной и экзотической. Во многом этому поспособствовал материнский, охочий до романтических дел других, вопрос: — Когда ждать в гости твою Парну? Растерялся. Потёр под носом, вздохнул. Особенно остро я прочувствовал одиночество, свою непричастность, как бывает с матерью, когда отец, испытывая терпение родных, надолго отлучается к своим не то единомышленникам, не то близким друзьям, западным американцам (подозревал, что он давно нашёл свою «Стоящую с кулаком» и наплодил мне братьев и сестрёнок, от чего становилось не по себе. Если размышления правдивы даже наполовину, мне жаль мать, упрямо воспевавшую его верность). Я находился в предельно похожем положении, что наверняка понимала и она. Втянула губы и даже вроде как хотела извиниться за настырность, хотя ею и не пахло. Я так думал. — Раньше, чем по теви объявят о поимке преступника из пресловутой Организации, она будет стоять подле меня. И клянусь тебе, я больше никогду не упущу её. Было чревато продолжать давить на драматику, восклицая в духе «я ждал её целую жизнь, и вот три недели назад мы наконец повстречались, а теперь она снова пропала». Остатки втянутого воздуха спрятал за улыбкой. Мама потёрла мне плечо и тоже улыбнулась. Может, расстроилась тем, что моей избранницы на важном празднике не будет, но верила как мне, так и моему счастью. Опять же, я так подумал. Иначе бы не села за руль своего «барибалодава» и не тронулась в Харландейл всё с той же застывшей улыбкой. Мы оба скучали по своим половинкам и ждали их возвращения. Я всего лишь надеялся, чтобы хоть у кого-то сбылись желания. — Оставайся позитивно настроенным, Логан. Ты ведь можешь так много хорошего сделать перед её приездом. Как минимум, избавиться от дурной привычки разговаривать с собой в третьем лице. Страж не подавала голоса с тех пор, как Долорес покинула мои входные двери. Даже к миске с едой подошла только чтобы потыкаться в неё носом и улечься рядом ворсистым ковром. Эффект Картера она показывала в полном объёме, вызвав почему-то толику сочувствия у Мии. Страж к истинной хозяйке относилась с той же апатией, что последнюю лишь побудило усмехнуться: — Дай ей время осознать отъезд. Долорес личность очень яркая, и долгое время Страж подпитывалась от неё. Если это затянется, я заберу её. Я по ней соскучилась и так её замучаю, что она прибежит к тебе через на своих четверых самостоятельно. Мне самому бы не помешала подобная «встряска», точно бы заставившая пересмотреть понятия о подавленности, если припомнить её игривость, порой переступающую грань безобидной. Решив, что в полной мере мне даст предельно похожее ощущение вечерняя пробежка со слабым августовским ветерком, переоделся и вышел за порог. На зов Страж отреагировала едва поднятой головой. Ещё чуть-чуть, и махнула бы слабо лапой, мол, иди без меня. Понял её намёк прямо, глубоко подышал и лёгким бегом тронулся на восток, в сторону 410-го шоссе по длиннющему парку вдоль дороги в поисках примечательных деталей или приключений, какие имеют свойство происходить с теми, кто ждёт и готов к ним. Волшебная формула Долорес действовала безотказно, иначе не объяснить тот факт, что едва началось утомление и я снизил темп после получасового бега, как мне попались ребята в занимательной обстановке. Всех цветов кожи, всех цветов одежды, кто на роликах, кто на самокатах и на велосипедах (совсем разучились пользоваться ногами по назначению, подумал я, оправдав себя фактом вождения шикарным автомобилем лишь в экстренных случаях): на первый взгляд непохожих мальчишек и девчонок объединял азарт придумать слово пообиднее для чернокожей толстушки. Всё, что объект притязаний могла делать, так это беспомощно — и притом безобидно — огрызаться в ответ, потирая покрасневшие белки, но это только раззадоривало толпу, смеющуюся над каждым словом и действием. Дети жестоки в силу отсутствия жизненного опыта. Они не ставят себя на место пострадавшего человека, не понимают его боль, обиду, грусть. Его эмоции. Видят только реакцию человека на свои слова и действия и, как правило, она веселит. Им становится интересно вызывать реакцию вновь и вновь, пока не надоест, будь это даже обида, боль или грусть. При таком раскладе они живо напоминают преступников с разницей лишь в возрасте и тяжести проступка. Проходящая мамаша с девочкой на ремнях бросила им «как не стыдно?!», а нахмурившиеся старушки зашептались. Я мысленно поблагодарил их за невмешательство и дал знак оператору начать съёмку передачи «Откровения с Логаном Картером», потому как приглядел для нового выпуска идеального гостя. Правда, с позиции бравого защитника, готово до последних сил держаться стороны плачущей кучерявой девчушки, я снизошёл до рассудительного циника, стоило мне приблизиться и узнать предмет их разногласий: — Ты не ровня нам, толстуха! — запевал тонко светловолосый мальчишка, наверняка лидер, самый высокий и потому инстинктивно считающийся главным. Не раз наблюдал этот феномен в любом коллективе и втайне завидовал тем, у кого пара дюймов роста становилась решающим в числе сторонников. — Когда придут зэшки, ты не сможешь убежать! — Замедлишь группу и подведёшь нас, — давили приспешники немногим тоньше объекта насмешек. — И ляжешь первой, да, — тихо поддакивали самые смелые с конца. В упоминаемых «зэшках», готов был поклясться, крылись либо зомби, либо заражённые, третьего не дано. Девочка в столь неравном положении на столь веские обвинения держалась неплохо и ответила железно: — Я их всех перебью, придурки, пока вы убегаете! Я бы с ней всецело согласился и поддержал, если бы не воспоминания о Мисс Центнер, проживающей в Веваке и наверняка бывовшей очень вежливой с согражданами, пока, ну, пока не стала извращённой версией себя. Ей, несмотря на габариты, не удалось как защититься от безмозглых заражённых, так и отбиться от нас, хоть и опытных, смышлёных, но всё же довольно щуплых убийц. Любой такой «шкаф» видят не как серьёзную угрозу, а как вызов собственным возможностям, и ценится он громкостью падения, звуком триумфа. Об этом я и пытался рассказать всё ещё плачущей на скамейке мягко как мог после того, как прогнал группу похабников подальше. Они продолжали хихикать на отдалении и пялиться, вероятно готовя новые шутки. — Знаете, мистер, у вас фигово выходит успокаивать детей. Но я поняла, к чему вы клоните, не маленькая уже, — упрекнула меня десятилетка, не старше. — Родители мне не раз намекали, я бы и сама хотела заниматься, но они всегда занятые, поэтому мне не у кого спросить с чего начать. — Сложила руки и вздохнула. — Ты умна не по возрасту, тебе говорили об этом? — Ближе к делу, мистер, — прогнусавила она и с укором поглядела на меня, напомнив другую жительницу Вевака помладше, с которой диалог похожим образом не налаживался. Мешковатая кофточка с коротким рукавом на ней пошла складками, дополняя образ осторожности. — Я знаю как тебе помочь, доверься мне и прошу не обижайся, если что-то пойдёт не так. — Дождался, когда она кивнёт, а потом — улыбнётся на моё щедрое предложение: — Я со спортом знаком не понаслышке и стану твоим тренером, а пока… эй, ребята, можно вас всех на минутку? — Девочка напряглась, а они ожидаемо притихли, стерев поганые ухмылки с лиц. Невзирая на отсутствие сострадания, подчиняться старшим их всё же научили. Или же, как самого высокого и сильного, попросту боялись. Светловолосый лидер пришагал первый, катя рядом велосипед со светящимися спицами: — Чего такое? — в его паузе я кажется расслышал какое-нибудь нелепое «взросляк» или «дылда». — Какие бы разногласия между вашей группой и этой милой девочкой ни были, всё поправимо. Как минимум, вам стоит извиниться за то, что вели себя как глупые грубияны. Она всего-навсего хочет быть как вы. Вы её дразните, не понимая что это за собой повлечёт. Вы ещё… — только бы не ляпнуть, что они маленькие, иначе задену их чувства и упаду до уровня некрутого, не авторитета; — не совсем зрелые, чтобы это понять, но уверен, сможете. Вы подшучиваете и считаете это забавным, вы пристыжаете её и думаете, что она перестанет налегать на еду. Этим самым вы допускаете огромную ошибку. Она поступит ровно наоборот. Сперва возненавидит себя, а потом будет переедать. А я смотрю на вас и думаю, что принимать ответственность за свои слова, вовлекающие чью-то судьбу вы не хотите. Насмехаются и не принимают ответственность только очень плохие люди. — Тянешь ли ты на лицемера с подобными словами, Картер, потому что посылал подальше всех, кто смел пожурить тебя? Кто успевал за моей мыслью, кивнул. Другие либо сделали вид, либо не хотели ударить землю носом перед лидером, который оказался не столь сообразительным, если обратить внимание на его отупелый взгляд. Мне хотелось добиться от него признаний и одновременно побить за твердолобость, не дав открыть рот. К большому счастью, только в мыслях. Заметил за собой, что руки уже не сжимались в кулаки. Раньше, как вы помните, от меня можно было ожидать неправомерных неожиданностей в отношении безобиднейших и милейших созданий вроде мамочки и домашнего питомца. Сейчас к ним бы прибавились дети. Положа руку на сердце заявляю, что все приступы остались в прошлом, и кроме мизерного неприятия каждая из округлых детских рожиц другого не вызывала. Может, всё изменится к лучшему, стоит мне заделать собственного карапуза. — Так что вы хотите от нас, мистер? Мы не хотим оставаться плохими, — пискнул какой-то низкорослый техано, кому для образа невинности не хватало соски. — Для этого я и здесь. Возьмите… — чуть не вырвалось «Данаю», — её в свой коллектив при условии, что будете заниматься вместе. Думаю, каждому из вас бы не понравилось быть «вне круга», вне общества. Так и ей. Вместе вы станете сильнее. — С чего вы это взяли? — Ну, ваши родители наверняка помнят меня как звезду американского футбола, для кого понятие командной игры знакомо почти с пелёнок. И поверьте мне, я разбираюсь в этих вопросах лучше всех вас. Если не сказать лучше всех прочих. — Дамы бы сейчас живо подавали невербальные сексуальные сигналы, мужчины включали зависть за маской безразличия, моя текущая аудитория, дети, смотрели на меня как на кубики с буквами — безо всякого интереса. — А вы покажете несколько приёмов борьбы с зэшками? — глаза многих зажглись непонятным мне поначалу огнём. — Мы не знаем вас как звезду футбола, но вот как убийцу зэшек — очень хорошо. Ох, пронеслось у меня, прежде чем посмелевшие детишки облепили меня кругом, выстреливая вопрос за вопросом о том, страшные ли упомянутые заражённые, быстрые и тупые, как в видеоиграх или фильмах, больно ли кусаются и сколько пали перед моими меткими ударами и бросками. Намного страшнее и намного опаснее, чем вы могли бы себе представить. «Даная» проявляла интерес сильнее прочих, создав видимость отсутствия недавней травли. Счёт шёл уже на десятки минут, когда телефоны издали мелодии сообщений и звонков и голосами родителей созывали к ужину. Тогда расспросы уступили условиям. Меня упрашивали натренировать участников их новоявленной ОПГ — Оперативной Противозэшной Группировки, куда «Даная» вошла без проволочек. И совсем не ставили под сомнение тот факт, что я брался за них добровольно, жертвовал своим временем и силами. Толпа неугомонных отпустила только взяв с меня кучу обещаний, я же подумал, что отставить от себя колёсные средства передвижения ребятам было бы слишком просто, нужно научить их бегать не бухаясь на пятку и не размахивая руками, что обещало стать не самой лёгкой из моих благотворительных акций. Взимать деньги с детей я не планировал, хотя и задумался над тем, что найти трудозанятость мне всё же стоило если не ради нового уровня приобщения к социуму, то ради денег, ежедневно исчезающих на бытовые и коммунальные службы. При таком раскладе водить Парну по ресторанам и кино я смогу только в воображении. Оно хотя бы спасало меня за время разлуки, пропитанной чудовищной скукой. Порой затуманивало взгляд, утрачивалась возможность думать о ком-либо или о чём-либо ещё, подпитывалось эротическими и экзотическими сновидениями. Когда-то, будучи ближе к Большому Барьерному Рифу, мои мысли были заняты только одной женщиной. С недавних пор ей полны и мои мечты. Мечта буквально стала Парной, не зря количество букв в этих словах одинаковое. Она не просто женщина мечты, она и есть сокровенное желание. Желание, какое я превратно понимал, заглядываясь на других женщин, магазин нижнего белья или собственную спальню, в мягких тёмных складках которых надеялся коснуться её тела. Возможно я походил на Фрэнка Дребина с его болезненной манией видеть возлюбленную везде, где только упадёт его взгляд, но за ту обратную пробежку до дома я, провалившись в фантазии, оступался на каменной дорожке критически много для того, кто позиционировал себя намедни перед детьми гигантом большого спорта. В конце концов, потворствуя напору их любознательности и в принципе малоосмысленной тяге к чему-то боевиково-крутому, красивому лишь на словах или в искусстве, я всё же обрадовался выполненному долгу, когда донёс до них правильную мысль: «Мне лестно, что вы считаете меня кумиром, равняетесь на меня, но у вас ещё всё впереди, чтобы стать лучше меня, запомните это». Ребята кричали «да», кивали, в общем всячески выражали согласие кто как умел, согревая сердце живущего во мне старика. Кажется, мы по-настоящему осознаём свои возраст и мудрость только общаясь с младшим поколением. Вполне возможно, для отца я так и остался бестолковым подростком или того хуже — малышом, и я понимал его в тот час как нельзя лучше. Мимо проехал с писклявыми сиренами конвой чёрных полицейских машин, окрашивая вечереющую парковую округу в сине-красные всполохи. Конвой машин в двадцать или больше, сопровождаемый обзорным вертолётом, вызвал больше не страх, а любопытство, напомнив о безмозглых супругах Дент, взявших в заложники офицера и перевернувших весь полицейский штат Техаса с ног на голову в далёком шестьдесят девятом, то есть за семь лет до моего рождения. Не смею утверждать, был ли хвост за подозреваемыми больше тогда, судя из новостных сводок и сплетен от родственников (а фильмы, повтори они не единожды, что основаны на реальных событиях, всегда склонны преувеличивать), или сейчас, но пробуждал, ручаюсь, одинаково сильную панику и тревогу за тех людей, за кем выехало маленькое гражданское воинство. Что же там такое произошло? Техас, тем более Сан-Антонио и пригород, изредка становились объектом крупных полицейских операций. Во всяком случае, последняя на моей памяти «Осада Уэйко», произошедшая в девяносто третьем, тому подтверждение. Тогда ранчо заняли представители религиозной секты, попавшей в списки государственных служб по подозрению в торговле оружием, их нелегальным заработком, а также — в сексуальных связях с несовершеннолетними. В частности, их лидера, повёрнутого на втором пришествии Христа, своей богоизбранности и харизме, благодаря которой он привлекал к себе всё новых и новых членов под предлогом совместного ведения хозяйства, а по факту работы на него. Событие закончилось убийством лидера, как и его верных последователей (бедные ублюдки), в ходе многонедельной осады, и многократно обсуждалось в СМИ, к счастью, став говорящим фактом в пользу признания религии как представляющей опасность здоровью и жизни жителей. За распятием Сатана прячется. Если так подумать, нынешнее происшествие ещё достаточно мелкое. Усомниться во мнении помогут выпуски новостей, а немного позже и близкие контакты кое с кем из полиции, источника гораздо более надёжного смягчающих и утаивающих СМИ. Даже с их политикой вкрадчивости ужасов на жителей Сан-Антонио выпало немало. По приходу домой я промотал заголовки колёсиком мыши быстрее обычного. Все они указывали на вспышки спонтанной лихорадки, когда с виду вроде бы примерные и доброжелательные люди могли в одно утро взять нож или ещё что поопаснее и начать ходить по чужим домам; свита полицейских машин с включенными сиренами носилась по улицам еженедельно, преследуя воришек и грабителей в основном садовых инструментов и товаров долгого хранения; был даже случай неудачного нападения на оружейный магазин с малоприятным исходом. Сумасшествие на почве происходящих событий. Запросы по клювам «Сан-Антонио» выдавали в основном негативные, граничащие с мистикой, новости. Закрыл обозреватель и поклялся больше ни за что не читать глупые россказни, годящиеся разве что для тематических сайтов-пугалок. Я уже вырос из этого. И выбрав своей смелости достойного противника, возобновил просмотр сражений между кавалерией колонистов и коренных американцев, тисовых луков против винтовок Шарпс, Спенсер или Генри, стальных шпаг против каменных топоров и дубинок, похожих на те, которыми махал Сэмюэль в ПНГ. Приплёлся к экрану, где двумя нажатиями кнопок вернулся к документалке, на деле давшей мне намного больше, чем утоление любопытства. Третья часть фильма больше не питала иллюзий у тех зрителей, ещё цепляющихся за надежду на хорошее и мирное, сходу вовлекая в кровавое побоище на опушке в вечерних сумерках, освещённых закатным солнцем, всполохами летящих зажжёных стрел и вспышками пороховых ружей, почти каждая из которых отнимала чью-то жизнь… Как будто этого недостаточно, часто, а то и почти всегда в ходе войн происходило истребление простых граждан, что не постеснялась ни рассказать, ни показать кинолента. ______________________________________________________________________________________ Тисквонтум или Скванто из племени Патуксет помог первым американским колонистам пережить зиму 1620–1621 годов в Новом свете. В память об этом в Америке празднуется День Благодарения. Тисквонтум был захвачен в плен (1614) английским работорговцем и отвезён в Лондон, где он несколько лет прожил, работая у строителя магазинов, обучившего его английскому языку и местным обычаям. Безуспешные попытки убедить англичан вернуться на родину закончились тем, что в 1618 году Тисквонтум самостоятельно добрался до Новой Англии и примерно через год вернулся в родные земли в составе экспедиции, обследовавшей побережье. Меланджены — термин, обозначающий потомков от смешанных браков представителей трёх этносов — белой, негроидной и американоидной (фр. mélange — смесь). Лагерстрёмия — род растений семейства Дербенниковые.