Myself

— Вы слишком напряжены. Я помогу расслабиться. Минхёк выдыхает в чужое ухо, ведет кончиком носа по шее и легкий поцелуй на плече оставляет, обвивает со спины прохладными руками, скользя ладонями по крепкой груди. Мурлычет едва слышно, томно губы покусывает, тайно радуясь, что сегодня такой красивый молодой клиент попался, а не какой-нибудь очередной мерзкий старик. Хосок прикрывает глаза, стараясь сконцентрироваться на приятных ощущениях. Закрывает, вновь и вновь вспоминая остаточные картинки горячего выступления. Особенно глаза — глубокие, уставшие, грустные, но вместе с тем покрытые пеленой возбуждения. Судорожные вздохи, рваные движения груди, закованной в грубые ремешки. Движения то резкие, то плавные, заставляющие задерживать дыхание в изумлении и ожидании большего. Хосоку это желание большего до боли член сжимает, слишком близко к которому уже поглаживают чужие пальцы. Чужие и вовсе не те, что хотелось бы. Он медленно открывает глаза, оборачивается и скользит изучающим взглядом по юношескому лицу. Ему в ответ ласково улыбаются, на грани нежности. Руками обвивают шею и к искусанным губам своими тянутся. За каждым движением поблизости растекается шлейф сладкого парфюма. Карамель, кажется, но Шин не уверен. Хосок хочет забыться, хочет в полной мере насладиться моментом, но не получается. Его мозг не спешит отключаться, опрокидывая в черные омуты страсти с расплывающимися кругами опьянения. Мысли скачут со скоростью света, одна другую вышибая, пронзают затылок резкой болью. Он чувствует, как его мягко целуют, едва сминая губы, не спеша углублять. Целуют старательно, но сухо и ощутимо равнодушно. Поглаживают по волосам на затылке, выдыхают, голову вбок наклоняют так, будто на автомате, давно заученными движениями, отложившимися где-то на подкорке. Хосок думает о безвыходном положении мальчишки, его абсолютном нежелании, и на душе становится тошно, пуще прежнего. — Прости, не могу я так, — отстраняется, тут же опаляя горячим дыханием розоватые сладкие губы. Минхёк вовсе теряется, моргает часто, а пальцами медленно заправляет выбившуюся прядку за ухо. Вдруг своим мыслям улыбается и ладошку опускает на крепкое плечо клиента, поглаживая, — Вы впервые в таком месте, да? Хосок кивает с тяжелым вздохом и обводит взглядом едва освещенную настольной лампой комнату. Красные шелка, черный бархат. Он благодарит всех богов, что кровать не в форме сердечка. По груди вновь скользят ловкие пальцы, вызывая легкое потемнение в глазах, когда задевают сосок. Мягкие пушистые волосы щекотят щеку, а влажный кончик языка касается аккуратно мочки уха. Шин перехватывает чужую руку чересчур резко, но спустя мгновение будто приходит в себя, аккуратно отпуская. — Извини, правда. Не могу. Мин слегка обиженно поджимает губы, тут же отдергивая руку и отстраняясь. Смотрит тоже в сторону, куда и клиент, пытаясь понять чужой ход мыслей. Когда воцарившаяся тишина уже режет слух, шепчет тихо, — зачем Вы тогда меня вызывали? Видит, как лицо мужчины становится еще мрачнее, и с трудом одергивает себя потянуться и за подбородок развернуть к себе. Терпеливо ожидает ответа, вслушиваясь в потихоньку нарастающий шум на улице. Город постепенно просыпается. — Мне тебя подарили, можно сказать, — хрипит Хосок и тут же кашляет тихо, прочищая горло. На мальчишку, что едва заметно ведет плечами, он старается не смотреть. Через секунду чувствует, как кровать слегка проминается, и он остается сидеть на ней один. Прочесывает назад волосы и руками упирается за спиной, чуть откидываясь. В полусумраке провожает взглядом хрупкую полуобнаженную фигуру, а когда дверная ручка скрипит, поворачиваясь, выдыхает громче в спину, — постой. Скажи, пожалуйста. Твой напарник... Как его имя? Кажется, слышит тихий смешок. Минхёк слегка оборачивается, но Хосоку его не разглядеть почти. Одни лишь цепочки на груди поблескивают. В противовес тому, он чувствует, как на него смотрят прицельно точно и крайне внимательно. — Это не самая лучшая идея, — с горечью на кончике языка. С тяжелым вздохом, заставляющим устало опустить плечи. А после паузы чуть спокойнее, но едва слышно, — у Вас все равно не получится. Дверь тихо закрывается с обратной стороны, оставляя Хосока в растерянности. Он не может понять смысл услышанных слов, тут же списывая их на свой счет и чужую обиду. — Сегодня ночью и завтра смен не будет. Босс приказал всем быть здесь в 10 утра в среду. Менеджер поочередно открывает каждую дверь в мрачном пыльном коридоре и заученной скороговоркой распространяет информацию, не дожидаясь ответной реакции. Хёнвон сталкивается с ним возле своей гримерной, равнодушно пожимает плечами и захлопывает дверь изнутри. — Ну, рассказывай. Долго на этом уроде скакал, чтобы такое выступление заполучить? — голос Бэмбэма стучит по вискам, как и всегда, вызывая у Че мигрень. Он хмыкает, закатывает глаза и бросает мимолетный взгляд на своего соседа. Таец комфортно расположился на небольшом диванчике, закинув на его спинку свои длиннющие ноги. В руке полупустая бутылка розового игристого, что парень неспешно цедит прямо из горла. — Тебе рот занять нечем? Возьми еще пару заказов, — Хёнвон усмехается, приподнимая уголок губ, стягивает надоевшую портупею и, отбросив на столик, отходит к небольшому шкафу, чтобы достать чистую удобную одежду. Голубые джинсы и огромная футболка с дурацким рисунком удачно попадаются под руку. Он закидывает на плечо полотенце и, едва обернувшись, добавляет с легкой улыбкой, — можешь даже в обход кассы. Ты умеешь. Сосед в ответ плотоядно улыбается. Делает несколько больших глотков и, отставив бутылку на пол, тянется изящными пальцами к пачке тонких сигарет, — я себе ни в чем не отказываю. Не хочу стать таким ограниченным и неудовлетворенным, как ты, — на последнем слове голову вбок наклоняет игриво, опуская взгляд на чужой пах, а пухлыми губами прихватывает длинную сигарету в золотой обертке. Хёнвон морщится, зубы стиснув. Подбородок поднимает выше и покидает комнату, оставляя дверь открытой. Бредет неспешно по мрачному коридору, шаркая ногами по бетонному полу. Невесть откуда взявшийся сквозняк неприятно обдает прохладой разгоряченную обнаженную грудь, заставляя поежиться. Че чувствует остаточный жар, волнами пробегающийся во все стороны до самых кончиков пальцев, чувствует, как кровь кипит, а во рту пересохло, будто после двухчасовой пробежки по пустыне. Чувствует, пытается рационально осмыслить и спокойно себе причины объяснить, но не получается. В одном он уверен точно — такого он давно не испытывал. Это не усталость от выступления — наоборот, он ощущает безумный прилив сил. Это не приступ гнева или злости — Че расслаблен и внешне спокоен, если только не брать во внимание дикое возбуждение и легкую обиду, затаившуюся глубоко внутри. И это точно не равнодушие, преследующее его всю сознательную жизнь — ему вдруг хочется плакать или смеяться, или и то и другое сразу. Уже забытые чувства — или же абсолютно новые, Вон не знает — его пугают и вносят разлад в устоявшийся привычный уклад жизни. Он хочет вернуться к себе, лениво одеться, сесть на такси до дома и уснуть где-то на полпути. Осознает правильность данного и пытается себя в этом убедить. Хотя бы заставить. Но Хёнвон, хоть и всегда добивается от других людей того, чего он хочет, никогда не может договориться с самим собой. Посему продолжает идти, куда ноги ведут. Он незаметно для самого себя добирается до общей ванной комнаты, которую обычно крайне редко посещает, ввиду присутствия там других людей. У него на то несколько причин: во-первых, шумные мальчишки болтают без умолку и мешают ему сосредоточиться, а именно под обжигающими тягучими струями ему удается это лучше всего; во-вторых, он слишком брезглив для того, чтобы быть свидетелем достаточно интимных ситуаций, часто разворачивающихся в душевой. Дело ли в работе или в характерах коллег, неизвестно, но они не стесняются заканчивать смену добровольным сношением на глазах у других. На этот раз Вон ни секунды не сомневается и толкает дверь, тут же попадая в настолько душное, забитое до потолка горячим паром помещение, что вдохнуть невозможно. Воздух обжигает, оседает где-то на дне легких и тяжело давит на стенки, не позволяя им более сокращаться. Хёнвон ненавидит это ощущение больше всего, но вместе с тем обожает, словно мазохист, до легкого головокружения и потемнения в глазах. В первой комнате он неспешно стягивает обувь и брюки, бросая их на пол. Во второй проходит к дальнему правому углу, игнорируя удивленные взгляды немногочисленных парней, и сразу же поворачивает скрипящее колесико смесителя, прикрывая глаза вместе с пробегающими по волосам и лицу дорожками воды. Ему горячо, слишком горячо, до одурения. И он правда не уверен, что дело в воде. В черной пелене закрытых глаз ему мерещатся крепкие сильные руки, очерченные паутинками чуть вздувшихся вен. И тяжелый взгляд полуприкрытых глаз, блуждающий по его лицу, будто стараясь запечатлеть, закрепить в памяти каждый миллиметр. Сердце на секунду останавливается и бухается куда-то в пятки, когда вместо практически кипятка в лицо бьет ледяная вода. Хёнвон моргает часто, лихорадочно дыша, а руку к судорожно вздрагивающей груди прижимает. Озирается по сторонам, тут же встречаясь взглядом с другом. Тот всматривается внимательно каких-то пару секунд, бегло опускает глаза ниже, спокойно изучая тело Че, после чего молча отворачивается, утыкая взгляд в старую, местами лопнувшую мозаику на стене. Поворачивает свой кран и голову чуть назад откидывает, подставляя шею под струи. Вон непонимающе смотрит на Минхёка еще какое-то время. Чувствует, как возбуждение бесследно растворяется глубоко внутри, а на смену приходит будоражащее раздражение. Поворачивает колесико, возвращая обратно комфортную температуру воды, и усмехается, рукой откидывая мокрые волосы назад. — Уже отработал? Что-то совсем быстро, — пытается разрядить обстановку, уголок губ приподнимает, изучая чужой профиль. Но на него в ответ не смотрят и разговор поддерживать, кажется, не планируют. Хёнвон думает, что ему в общем-то нет дела до проблем других людей. И он не обязан строить из себя шута и выискивать чужое внимание. Ему плевать. Даже если Минхёк с ним больше никогда не заговорит. Но становится как-то совсем неприятно. Че понимает, что если не отвлечется сейчас, то вновь упадет в бездонную яму своих недосказанных мыслей и неизведанных эмоций. Он вдруг понимает, что еще чуть-чуть, буквально минуту воспоминаний того зрительного контакта и флирта с его собственной стороны, и он сам бы создал ту неловкую ситуацию в душевой, которые он так презирает. Ведь иначе бы он со своим напряжением не справился. Хочется вдруг Минхёка поблагодарить, но это определенно не в стиле Вона. Он легонько мотает головой из стороны в сторону и начинает водить руками по телу, стараясь отмыться от всего, что навалилось на него за последние полчаса. — Эм… Я тут решил волосы покрасить, раз выходные внеплановые образовались, — хрипит Че, тихо кашлянув, и как бы невзначай взгляды беглые на друга кидает, — ты не хочешь сходить со мной? — Нет, — сразу же и, как кажется Хёнвону, слишком резко, как для Минхёка. Мин всегда нежный, всегда добрый, всегда хихикает над чем попало и улыбается всем подряд. Всегда, но не сейчас, когда с равнодушным лицом думает о чем-то своем, практически не моргая. Вон удивленно приподнимает бровь и больше не находит, что сказать. Протягивает было руку, чтобы чужое запястье схватить, да к себе развернуть, потому как друг себя совершенно невоспитанно ведет, и Че ему ничего не сделал, чтобы с ним так разговаривали. Но Хёк, едва краем глаза движение рядом с собой видит, как тут же этой рукой кран выключает и всем телом к Вону поворачивается. Всматривается долго, будто что-то сказать не решается, чем Хёнвона еще сильнее удивляет. Обычно из Мина слова рекой льются, даже когда помолчать стоило бы. — Ты… — Вон тоже кран по максимуму закручивает, пытаясь выговорить столь банальное «в порядке?», но не в его правилах в чужие дела лезть. Слышит краем уха, как разговоры вокруг затихли, а входная дверь хлопнула, пропуская в помещение еще кого-то. Чувствует, что они своим поведением и без того большое внимание приковали, оторвав троих парней от их занятия. — Я не понимаю тебя, Хёнвон. Совершенно. Всегда говоришь, что тебе на все плевать. На всех людей плевать. Ото всех отворачиваешься. Никого не подпускаешь. Ведешь себя так, будто выше всех нас на голову стоишь, — у Минхёка временами голос срывается на привычный мягкий, но по большей части сквозит твердостью и уверенностью. У Че по спине мурашки пробегают, когда он в холодные глаза напротив заглядывает. — Нажил себе врагов в коллективе, просто потому что по-человечески даже поздороваться не можешь. Думаешь, ты чем-то лучше нас, просто потому что с клиентами не спишь? Ничуть не лучше. Ты даже хуже, Хёнвон. У тебя души нет, потому что. Ты всех только используешь, если тебе это выгодно. Играешь с людьми, их чувствами. Ты кайфуешь непомерно, если люди рядом с тобой страдают, — Минхёк подходит ближе, больно пальцем в грудь Че тыча. Тот на полшага назад отходит, хмурится сильно, заставляя морщинку меж бровей появиться. — Я не понимаю, почему при всем этом ты людям нравишься. Почему они тянутся к тебе, чтобы обжечься. Почему я тянусь к тебе постоянно, если знаю, что только гадости услышу и твое надменное пафосное лицо увижу. У тебя даже улыбки фальшивые, ты искренно не умеешь, — голос дрожит, а гулкое эхо от керамических плит отражается и звенит в абсолютной тишине. На них по меньшей мере четверо человек смотрит, но Вон лишь дорожку слез на раскрасневшейся щечке сквозь клубы пара замечает. — Ты чувствовать не умеешь. Ты статуя. Красивая такая, которую в музее поставить и любоваться. Но за метр от тебя нужно ограждения красные бархатные поставить. Чтобы никто к тебе не приближался и твою возвышенную натуру не трогал. Ты всегда будешь один. Минхёк замолкает также неожиданно, как и начинает. По-детски как-то, совсем мило щеки руками трет, глаза в пол опустив. Дышит тяжело и судорожно около минуты, чтобы после куда спокойнее добавить, — нет, я не пойду с тобой никуда. Пусть даже ты впервые в жизни меня позвал. Впервые предложил встретиться вне работы. Спустя 7 месяцев работы здесь. Я уже договорился с Югёмом пойти вместе делать тату. Мы с ним часто гуляем в выходные, знаешь? У меня даже его номер телефона есть. Он даже знает, где я живу. Наверное, я ошибался, когда думал, что он мой сосед по гримерке, а ты — мой друг. Хёнвон вздрагивает крупно, чувствуя, как ногти впиваются в нежную кожу ладоней. Боль легкая, но отрезвляющая. Заставляющая эмоции под контроль взять и удержать лицо хладнокровным. Он шумно втягивает воздух носом, выдыхает через рот и худую спину некогда единственного друга провожает взглядом. Он не знает, что мог бы ответить Мину, потребуй тот ответ. Вон и себе ответить не может, какие ниточки парень в нем перерезал и на какие болевые точки надавил. Все, что он знает, так это то, что Минхёк несказанно прав. И абсолютно не знает, что ему нужно делать. И сомневается, а нужно ли вообще. Он таких эмоций не испытывал никогда, и они совершенно точно ломают его привычный уклад жизни, разрушая излюбленное равнодушие на корню. — Ну, и как все прошло? Чжухон прижимает смартфон к уху плечом, а сам пытается справиться с дурацкой оберткой, отделяющей его от наслаждения еще горячим хот-догом, купленным в небольшом кафе неподалеку. Матерится тихо, но, наконец, поддевает залепленный край, разрывая с хрустом бумагу. Спину неприятно холодит фонарный столб, который в столь ранее хмельное утро оказывает парню необходимую физическую поддержку. Он откусывает большой кусок булки и обиженно ворчит в ответ, — ты бы знал, если бы остался с нами и сам посмотрел шоу. Где тебя черти носили? Из-за того, что меня никто не остановил, я выжрал ведра два разной алкашки. А теперь умираю от такой головной боли, будто по мне бульдозер проехал. Джексон на другом конце линии тихо смеется. По чистейшей тишине и приглушенному голосу Хон понимает, что старший благополучно пребывает дома. — Извини, мелкий. Дела были, — звучит вполне повседневно, но не слишком уверенно. Чжухон смутно припоминает те самые дела: те, что в кожаных штанах и сережкой до самой ключицы. Ему очень хочется пошутить на этот счет, но он достаточно долго знает Вана, чтобы побаиваться его реакции. Ли вспоминает про оставленный под ногами на асфальте стаканчик с кофе и присаживается на корточки, стараясь понадежнее заляпанной рукой подхватить картонную прихватку. Каждую минуту бегло посматривает в сторону уже закрывшегося кабаре. — Так, как тебе шоу? — в трубке слышится шум, сигнал приветствия и клацанье по клавишам. Хон даже не удивлен, хотя на часах едва ли 6 утра: у Джексона своя небольшая компания, занимающаяся проектной деятельностью совершенно разной направленности. То мероприятия проводят, то свою именную продукцию выпускают. Чжухон в разговорах об этом часто слышит от друга, что это не работа, а такой бренд стиля жизни. И частично вливается в команду Вана, когда решает вложить свои средства в новый проект. Другое дело, что покупка кабаре становится личной прихотью Джексона, о которой в компании ничего не знают. Оттого Хон чувствует небольшую гордость за их близкую и крепкую дружбу. — Стоит признать, что этот урод собрал лучших принцесс города. Сплошное искусство, что спереди, что сзади, — Чжухон смеется, но не слышит того же в ответ. Должно быть, отвлекся на что-то, — кхем… В общем-то, есть вещи, которые я бы поменял. Но они касаются скорее обстановки, нежели сотрудников. Мы ведь успели сделать ремонт только в главном зале, так? А в гримерках и випках все совсем плохо. К тому же фасад по-моему с момента постройки не знал ремонта, — Ли обводит взглядом унылое серое здание, что притаилось между двух построек повыше, и останавливается на дорогой черной машине, в которую пытается влезть какой-то чересчур пышный толстяк. — Это то, о чем я хотел с тобой поговорить. Если номера и костюмы можно изменить, а мальчишек уволить и новых нанять, то поднять престиж места, как такового, так просто не получится. Начнем с основного, того, что сразу в глаза бросается, а потом уже мелочами займемся, — Джексон по-видимому, встает из-за стола и куда-то идет. Хон старается слушать внимательно, но любой легкий шорох в трубке звенящей болью отдает в виски. Он чувствует, что к тому же ноги почти затекли, поэтому решает подняться и немного прогуляться вдоль тротуара, что через дорогу от вышеупомянутого заведения. — Мне на днях лететь в Китай, поэтому вся надежда на тебя. Я свяжусь с поставщиками, закажу всю необходимую мебель, стройматериалы, рабочих. Свяжусь со своими знакомыми, которые смогут толково и деликатно пропиарить нас. В конкретных кругах, как ты понимаешь, — на том конце хмыкают, чему Чжухон тут же вторит, расплываясь в улыбке. И вновь на дверь поглядывает. Джексон особо громко хлопает какой-то дверцей шкафа и продолжает, — а вот принцессами, столь любимыми тобой, займешься ты, братишка. Все равно без дела сидишь. Чжухон глаза закатывает, собирается было сказать, что на днях почти что дописал очень годный текст к своему новому треку, с записью которого Хосок обещал помочь. Но попросту не успевает, потому что в телефоне опять раздается чужой голос, — я попросил собрать их всех в среду. Успел глянуть бумаги, какие вообще найти смог, так там просто будто гранату бросили. У некоторых контракты уже даже просроченные. Передам через кого-нибудь их тебе, посмотришь. В целом от тебя нужно зафиксировать все жалобы и пожелания, прогуляться и заглянуть в каждую щель, составить мне пофамильный список тех, кто готов дальше работать, и мне по почте переслать. Справишься? — Ага, ага, — Чжухон выдыхает в трубку, хотя суть чужих слов давно потерял. Всматривается внимательно в толпу мальчишек, что из здания вышли и, громко переговариваясь, двинулись в сторону автобусной остановки. Смотрит, прищурившись, и конкретного темненького бесенка разыскивает, бормоча, — давай, хён, потом отзвонюсь. Удачного полета! И сбрасывает тут же, недоеденный и еще минут пять назад остывший хот-дог в урну неподалеку закидывая. Одним огромным глотком кофе допивает, и, позабыв о своей головной боли, мчится вслед за уставшими от очередной смены официантами. Его цель — тот, что дерзкий чересчур, что с сережкой в брови и голосом запредельно низким, — идет позади всех и шаркает кедами, засунув обе руки в карманы узких джинс, о чем-то тихо разговаривая с двумя такими же невысокими парнями. Чжухон его задницу моментально узнает, и догнав, улыбается вновь по-лисьи, глаза прищуривая. Хватает парнишку за плечо, останавливая, и немного удивленный взгляд утомленных глаз ловит. В утренних рассеянных лучах удается его рассмотреть получше, и Хон абсолютно точно готов заявить, что выиграл тот еще куш. Мальчишка хоть и молод очень — это видно по некоторой угловатости тела и мимике лица, — но невероятно харизматичен. У него взгляд спокойный, ровный, уверенный. Черты лица отнюдь не женственные, именно как Чжухон любит. А мысли про худи огромное с капюшоном, закинутым на голову, конверсы с рисунком графичным и руки в карманах — так и вовсе разливающимся по сердцу теплом оседают. Хон улыбается, как придурок, когда замечает, как предмет его изучения вновь глаза закатывает, как и в их первую встречу. — Опять ты. Чего тебе? — в словах сквозит слишком напускное пренебрежение. А взгляд не менее заинтересованно по телу блуждает в ответ. Чжухон замечает, как другие двое, что разговаривали с парнишкой, тоже остановились и выжидающе смотрят на него. Ситуация кажется ему комичной и напоминает среднюю школу, когда он пытался точно также подкатить к одной очень вредной девчонке. Его тогда отшили уж совсем как-то глупо, а ведь он просто предложил вместе посидеть за обедом. — Ты мне редкостную дрянь подсунул, конечно. Теперь умираю от похмелья, — дарит улыбку столь обворожительную, что сам купиться на нее готов. Собеседник лишь брови вскидывает, руки на груди складывая. — Апероль все педики любят, — еще и плечами пожимает, будто не при делах. Хону определенно точно этот недотрога нравится. — Охотно верю, ты выглядишь экспертом в этом деле, — мурлычет, не прекращая улыбаться и не отрывается от чужих глаз, даже когда один из товарищей прыскает со смеху. Ему в ответ вдруг улыбаются, совсем капельку. Оценивающе сверху вниз и обратно взглядом скользят, и отвечают в сторону, чуть голову повернув, — Кихён, Донпё, идите, я вас догоню. По лицам мальчишек понятно, что они ни на йоту не поверили, потому что уголки губ вот-вот ушей коснуться. Тот, что младше, еще смелости набирается подкалывать, — ну, ты это… — языком в щеку толкается, кулачок к губам приставив, — звони, если вдруг что, — и улыбка такая хитрая и такая беззаботная одновременно. Чжухон смеется тихо, подмечая, что его официант ни капли не смущен и не пытается все перевести в шутку. Он вообще не реагирует. Все так же на Хона смотрит, будто ожидая чужих действий. — Так, как тебя зовут? — достаточно громко, но вместе с тем хрипло, на выдохе шепчет Ли, рассматривая чужое лицо, обрамленное черными прядками. Чуть блестящий под ранними лучами кончик носа ему особенно в душу запал. — Чангюн, — без промедления, все еще с капелькой равнодушия, но уже не так уверенно. — Что же, Чангюн-и, как насчет позавтракать где-нибудь? — Чжухон мысленно хватается за тень осознания, что немного смущен. Он чешет затылок, на мгновение проскальзывая взглядом по практически пустынной улице, но вновь возвращается к спокойному юношескому лицу. — Только если ты платишь, — плечами пожимает, головой в сторону кофейни кивает и неспешно дорогу переходит. Ли Чжухон улыбается, как придурок, и думает, что этот хладнокровный подросток ему определенно точно нравится.