Утопия

Никто ничего не видит и никогда ничего не знает. Незримость всегда держит нас в покое. Даже если мы далеко от дома, даже если идет снег. Время здесь, движение и сама жизнь несоизмеримо проста и равнодушна. Только запахи здесь редкие, как чувства, которые позже ускользают и всё. Всё. Мы накладываем швы на всё, что с нами происходит, а иногда даже нитки не сыщешь. А потом двери закрываются. Когда я пытаюсь вспомнить, как же её зовут, тёмное небо начинает прорезать первый луч солнца. Вокруг пустота и тишина. Белокурые, уже все в крови волосы, покрывают чуть ли не весь капот. Слабые лучи падают на оголенную, мягкую и холодную грудь. Губы приоткрыты. Меня пробирает на дикий смех и я не могу остановиться. Как же это все тупо. Вскидываю голову и гляжу на появляющееся солнце. Немного спокойно, умиротворенно и душно. Пахнет всем, чем только может пахнуть. Она видит меня насквозь и видит явно больше, чем я могу себе представить. Ты в ожидании. Я бездумно роюсь в бардачке, нахожу записную книжку, всякий хлам, губную помаду, несколько долларов. В машине все еще пахнет спермой и духами. Чудесно. Нет. Я смотрю на нее, вытянув голову в окно. Она уже лежит на земле. В ее животе копается кондор и клюёт кишки. Под ней багровое пятно, волосы как-то все скомкались и стали грязными. А ведь она даже не кричала. Как бы мне хотелось сейчас прилечь рядом с ней и обнять всем своим телом. Пара ножей оказывается в тонкой шее, и птица резко взлетает в воздух, некоторое время кружит вокруг машины и нерешительно возвращается к поеданию. Когтищи птицы впиваются в нежную кожу и будто бы все сильней стискиваются. У кого-то на редкость будет обильная трапеза. Не величественная тварь. Я начинаю красить губы её помадой, а потом закуриваю и уезжаю, грубо и резко вдавив ногу в педаль газа. Всю дорогу у меня стоит хер и желание вернуться обратно, докромсать мою подружку. Сейчас бы лечь спать, а перед этим выпить кофе. Мне дико плохо. — А может, ты моя судьба? — я поворачиваю голову вправо и вижу, как она сидит на соседнем сидении, смотрит в окно. Я уже в пути. Солнце ударяет в глаза, трасса абсолютно пустая и я разгоняюсь. В салоне становится посвежей, когда я открываю все окна. — Так пахнет свобода. На лобовом стекле высохли кровавые пятна. Да, жизнь неумолима. Любовь сто лет терпела этот балаган. Я ощущаю сладкий аромат горной травы. Это было в детстве. Мы смотрим друг на друга примерно секунд десять, после того, как дверь передо мной открывается. — Я немного устал и хочу кофе, — чувствую, как весь выдыхаюсь. Смотрю на него долго, а потом вспоминаю сегодняшнюю ночь. Полную любви и холода. Только с этого момента я прихожу в рассудок и трезвею. Бездумно, бесстрастно, апатично. Я пересёк скалы, пересёк волны. — Бельфегор. Я открываю глаза и ничего кроме пожирающей тьмы не вижу. — Бельфегор. Голос эхом раздаётся повсюду, заманчиво и приятно исчезая где-то далеко. Грубый, ни с чем несравнимый голос. Словно бы знакомый. Но я не могу вспомнить. Это рычание, громоподобный глас откуда-то. Взору открывается пустынный океан, над которым льёт мощный порывистый дождь. Дуют ветра и громкие сердитые волны бьются о массивные скалы. — Бельфегор. И чайки летают над водной поверхностью. У них оторваны перья и торчат кости, а глаза выпадают. Они кричат надрывно и оглушительно. Я смотрю под ноги и вижу в отражении буйных вод непомерную тёмную фигуру. — Это ты, — раздаётся откуда-то под водой. Я падаю вниз. — Возвращайся домой. Я лечу невозможно долго, меня душит сильный ветер, и я оказываюсь под водой. — В преисподнюю. Когда я открываю глаза, надо мной нависает та девушка, с которой я провел ночь: — Ну что, идём домой? — одна из глазниц пуста, лицо в крови, а рука вскинута кверху. Она держит стилет. — Я хотела быть танцовщицей, — рука со стилетом стремительно движется ко мне. Я спокойно открываю глаза и подмечаю, что всё это был сон. И даже не кошмарный. Всё там же, все в той же тупой и пустой комнате, в которой почти ничего нет. Как и стилетов, воткнутых в стены и пол. Что это был за голос? — Проснулся? Поворачиваю голову на голос. В дверном проёме стоит этот парень. Фран. — Как ты понял? Я, по-моему, даже и не дышал, когда проснулся. Он так ничего и не ответил, лишь оставил кружку, видимо, с кофе, рядом с диваном, на котором я расположился. — Что с лицом? — слегка кивает мне, сложив руки на груди. Провёл ладонью по губам и увидел след от помады. Дотягиваюсь до кружки с кофе и делаю первый глоток. — Не помню уже. — Её звали Кэтрин. Если тебе интересно. Голос слегка напряжен, отчасти раздражителен, я сразу же бросаю взгляд на него. — Кого? Кидает мне газету. На первой странице наполовину пиксельная фотография. Некоторое время разглядываю её: блондинистые волосы, разбросанные по земле, фото в полный рост девушки. Внутри меня ничего не содрогнулось. Я почувствовал лишь какую-то неуловимую горечь, вспомнив то, как она танцевала в том захудалом кафе. И звук той пощечины. Еще несколько глотков кофе. — Ту девушку, которую ты убил. — Мои соболезнования? Воздух холоден, чувствуется напряжение и злость. Он смотрит так, словно весь мир для него — белый шум. Частоты, которые он уже никогда не сможет поймать. Всё, наверное, очевидно. Вновь тянусь к кружке, но он просто подходит ко мне и отшвыривает её ногой. И тишина. Кружка укатилась куда-то в угол комнаты, а кофе разлился незамысловатым узором по полу. Тот гриф стучал по её ключице и голосил на всю округу, поднимая морду и озираясь по сторонам. Солнце уже тогда начало палить. Он не выражает ничего и не кишит одним из чувств. Высохшее болото в туманной чаще глухого леса. Там всегда тишина, там всегда неприступно глухо. Там никак. Туда не хочется идти и не хочется возвращаться обратно. Он спокоен даже тогда, когда кончик ножа проделывает глубокую полоску на его щеке, когда мой язык собирает всю кровь, пытается протолкнуться через порез, расширяя его. Мои накрашенные губы оставляют следы на его лице, и я вгрызаюсь зубами в эту чертову рану. Зубы проталкиваются глубже. У меня сносит крышу. Мы смотрим друг на друга. — Когда ты услышишь топот копыт и звериный рёв в небе, значит, началась война. Никогда не попадайся на глаза Гавриилу. На меня смотрит гриф, чей клюв истекает кровью. Его смывает крутой массивной волной, он кричит. Женские крики и стоны смешиваются в одну протяжную симфонию. Звериный рёв какого-то животного. — Никогда, слышал? Мой рот в крови, я сглатываю. Передо мной пучины холодного и тёмного болота. Моя рука вскинута, в ней нож. У него из носа идёт кровь, а лицо всё в следах от помады. Щека разодрана в мясо. — Прости, — опускаю руку и слезаю с него. Меня всего потрясывает немного. За окном порядком стемнело, а мне хочется обратно. В это умирающее холодное болото. Мне хочется убить кого-нибудь, но не его. Хочу, но не могу. ЗАЧЕМ УПУСКАТЬ ШАНС. ЗЕЛЕНАЯ ТВАРЬ. ИНСТИНКТЫ НЕ ОБМАНЕШЬ. ЗАМЕЧАЮ, как он набирает чей-то номер по телефону и прикладывает к уху. — Алло, — слегка хриплый и убитый голос, — полиц……. Секунда. Две. Три. ТИШИНААААААААААААААААААААААААААААА. — ШИ-ШИ-ШИ, А КТО ЭТО ТУТ ПОТЕРЯЛ СОЗНАНИЕ? Кажется, я сказал это в трубку. — Алло? Говорите. Что у вас случилось? — на другом конце провода. — ПОШЛА К ЧЕРТУ, ПОТАСКУХА. СКОРО ПРИДУ. Значит, её звали Кэтрин? Наверное, красивое имя. Не знаю. Плевать. — Алло, Кэтрин? Мы тут с жабой скоро уезжаем, — выуживаю из кармана красную помаду и крашу губы, — да, жаба спать легла. Нет, ты уже сдохла. Пустота. Тишина. Отворачиваюсь от стены и смотрю на Франа. Мне хочется бегать, смеяться и бить кулаками по стенам. У меня никогда не было друзей. Нет, была парочка, но я их убил. Хочу кофе. — Ладно, пойдем, нас ждет машина.