Зимние наваждения (История с фотографией, часть 7)

— Предполагал. Ждал вопросов — не дождался, вместо них Вильяра завела Зимнюю песнь умиротворения. Остаток ночи прошёл… Тяжело. Магическая энергия закончилась, и приступы боли стало гораздо труднее контролировать, хотя сами они стали слабее. Регенерация шла медленнее, чем Ромига считал нормой. Поганые мысли донимали хуже, чем боль. Нет, нав не переживал всерьёз за своё здоровье: раньше или позже он встанет на ноги и восстановится. Ни за то, найдёт ли он подходящую магическую энергию, и чем придётся за неё платить? Ни за Вильяру, тихонько посапывающую рядом на лежанке: что будет с ней дальше, то и будет. Ни как он станет рассказывать мудрым об их прошлом: расскажет, что Тени ему «напомнят», и что сам он сочтёт нужным. Ни даже за то, доберётся ли он до города под белым небом, отыщет ли там врага врага, сможет ли договориться с ним до чего-то хорошего? Будущее виделось тревожным, неопределённым, но Ромига готов был разбираться с проблемами по мере поступления. А лишил его сна и покоя образ, подкинутый мудрым Гунтарой. Впечатался во Тьму под закрытыми веками, будто след вспышки. Злой, некрасивый подросток с гипнотическим взглядом. Глаза цвета пасмура и слякоти совсем не похожи на ненавистные изаль афь эмеж. Но смотрит маленький паршивец сквозь мудрого — и сомнений нет, кто может так смотреть на нава. Даже не на врага: на досадную статистическую погрешность, которую Некто с удовольствием помножит на ноль. А голки для него — просто конвертик для сообщения Ромиге: «Уничтожу! Посмей только сунуться на мою Землю — сотру. Совсем. Как стираю с лица Мироздания гадючник, из которого ты выполз.» Этот Некто — не вдумчивый, основательный Пращур, с которым у Ромиги, противоестественным образом, нашёлся общий интерес: благополучие Голкья. Даже не живодёры времён Первой Войны, чьи создания до сих пор замурованы в Куполе. Он… Ладно, пусть Некто морочит Ромиге голову, берёт нава на испуг, на понт, как говаривали знакомые челы… «Сомневаешься? А ты проверь. Даже клочка Тьмы от тебя не оставлю!» Нет, в его способностях и возможностях Ромига почему-то совершенно не сомневается, но…. Зачем тогда послание через мудрого? Типаж — явно не из тех, кто наслаждается прелюдией к убиению врага. Взял бы, да уничтожил! А раз пугает — или сам опасается нава, или Ромига ему зачем-то нужен. Напуганный Ромига. Сомневающийся Ромига… Эсть’эйпнхар! Нав так устал от боли и размышлений, что соскользнул в анабиоз. Сознания там нет, и видений не бывает. Но очнувшись, Ромига всем собою помнил словно бы незримую вязкую паутину, в которой мучительно барахтался, рвал и развязывал на ощупь какие-то узлы. Раздышался, отогрелся после анабиоза — подумал: а не сродни ли та паутина нитям, прежде мерцавшем ему во Тьме? Не весточка ли от возвращающегося геомантского дара? Тревожная какая-то весточка… *** Вильяра позволила себе хорошенько выспаться этой ночью. После всего пережитого — очень надо было! Нимрину худо, но не настолько, чтобы над ним бдеть. Однако застонал — проснулась. Сразу поняла, что стонет не от боли, а скорее, от досады — разозлилась, что разбудил, проснулась окончательно. — Как ты себя чувствуешь? — Спасибо, плохо. Но лучше, чем вчера. С видимым трудом согнул ноги в коленях. Завозился, прикидывая, сможет ли встать. Поморщился. — Помоги справить нужду? Вильяра терпеливо выполнила его просьбу, глянула, выходит ли ещё кровь из нутра? Потом осмотрела больного снаружи. Отёки за сутки спали, ссадины поджили, синяки из чёрных стали разноцветными. То есть, Иули, как всегда, удивлял живучестью. Но знахаркина дочь опознавала опасный предел, когда тело уже с трудом латает себя, и в чёрных глазах мелькнуло выражение загнанности. Вильяра на миг обрадовалась, что перешибла-таки хребет чёрному оборотню! Он, видимо, тоже ощутил её злобную радость и сжался под руками… Закрыл глаза, расслабился, выровнял дыхание. У Вильяры уже в который раз за сутки заполыхали уши. — Нимрин! Ромига! Прости, я… Он нашёл слова быстрее, чем она собралась с мыслями: — Ты же не скажешь, что лечение оказалось хуже болезни? — Нет, не скажу… Ромига, спасибо тебе! И прости. — Простил. Но ты, пожалуйста, позови сюда Рыньи и отправляйся по своим делам. Их же у тебя невпроворот: беззаконники, Аю, эти придурки с узлами справедливого суда… Вот если ты подставишь им спину, тогда я точно тебя не прощу. — Но ты же вчера не хотел, чтобы в доме Кузнеца видели тебя таким? — В доме — не надо. А Рыньи я объясню, не беспокойся. И объяснил, Вильяра сама заслушалась: — Мы ловили бродячие алтари. Нам обоим крепко досталось от стихий. Вильяра — мудрая, спела «летучую песнь», и в порядке. А я вот отлёживаюсь. Ни слова вранья, но так ловко выплясывать вокруг неприглядной правды умел, пожалуй, один Латира. А Рыньи смотрел на них обоих, как на героев сказки.