Зимние наваждения (История с фотографией, часть 7)

Они устроили бивак не у воды, а повыше, на береговой террасе. Расположились с комфортом, всерьёз и надолго. Выставили защитный периметр от зверья, натянули тенты из тростниковых плетёнок, соорудили лежаки и застелили шкурами… Они — голки. В жаркой степи их мохнатые зимние гривы и меховые штаны смотрелись довольно неуместно. А куртки и обувь они поснимали, как дома. Полтора десятка матёрых голки, мужчин и женщин, неторопливо трапезничали, обгладывая мясо с костей. Следующая порция жарилось на вертеле над углями и не вызывала сомнений, кем она была при жизни. Ещё три… гм, порции сидели в сторонке, крепко связанные, с кляпами во рту. Двухлетки голки уже даже не плакали — были почти мертвы от ужаса. Нав цинично подумал, что не стал бы так запугивать будущую еду, вкуснее она от этого не станет. Но зная трепетное отношение голки к детям, самый циничный нав впечатлился бы градусом абсурда. Степь же кишит дичью, на любой вкус! Нужны ли Ромиге в его любимом сне беззаконники, живоеды голки? При том, что они ему, в общем-то, нигде не нужны, здесь — особенно нагло и беспардонно портят красивый пейзаж. Как они вообще сюда попали? Да не призраками, как он сам, а во плоти? Среди них должен быть, минимум, один опытный сновидец — проводник. Максимум, они все такие. Те самые неуловимые поборники справедливости? Именно здесь они отдыхают между своими дерзкими вылазками? Уши нава заострились, он уже принял решение: истребить эту погань. Осталось решить, как он это провернёт? Его магические способности в призрачном обличье ограничены. Насколько именно, он недостаточно изучил, однако энергии нет даже у тела, которое спит в логове. Покрошить их в рукопашной? Ромига не уверен в боеспособности призрака против живых, даже если сумеет призвать оружие. А голки сильны, быстры: с пятёркой Арайи Ромига управился еле-еле, здесь их втрое больше. И вспоминая разговор с Альдирой, он желает гарантию, что ни одна погань не успеет смыться изнанкой сна, не объявится ни на Голкья, ни где-либо ещё. Нав прикрыл глаза, размышляя, выстраивая возможную траекторию движения… Ликующе, хищно улыбнулся: во Тьме под закрытыми веками мерцала, как встарь, знакомая «паутинка». И Ромига увидел в ней уродливый — даже не узел — колтун из чужеродных нитей. Увидел, как его удалить! Лёгким, плывучим шагом геомант двинулся к чужому костру, не потревожив периметр. На ходу сорвал несколько травинок и, не глядя, вывязал из них сложный узел. Пришлёпнул к комбинезону напротив сердца — травяная плетёнка пристала, как репей. Приблизился достаточно, чтобы его заметили, и приветствовал сидящих у костра: по-охотничьи, в самых сдержанных выражениях, без благопожеланий. Ему ответили аналогичным приветствием, угрюмо уставились в пятнадцать пар глаз и спросили: — Ты кто такой? — Сосед, — ответил нав с прохладной улыбкой. — Решил заглянуть на огонёк. — Ты — Иули Нимрин, воин Вильяры, — рыкнул один из голки. — Тот самый недоумок, который отказался повелевать Тенями и бить Наритьяру. Почему ты нацепил на себя наш знак? — А он — именно ваш? — переспросил нав. Ещё один голки недовольно проворчал: — Мне сказали, Вильяра тоже навязала себе такой узел. Большинство Вилья согласились считать её у себя справедливой судьёй. — Это не защитит ведьму от зачарованного ножа. Братья, которых она заморозила и выставила на позор, взывают к отмщению. — Позже! Вилья недолюбливают Наритья, значит, они нам пока союзники. Первый голки снова рявкнул, пресекая спор, который тянулся, вероятно, уже не первый день, и задал вопрос наву: — Зачем ты пришёл, Иули? Мы не зовём к нашему костру чужих и не угощаем. — Да не больно-то хочется. Но мне любопытно, к чему вот это вот? — Ромига широким жестом обвёл живых пленников, костёр и разбросанные вокруг кости. — Я чужак, и не слишком разбираюсь в законах Голкья. Но это же беззаконие? За такое у вас изгоняют? Ему ответили дружным гоготом. — А мы уже сами себя изгнали, — отсмеявшись, прокомментировал первый. — По-моему, отлично изгнали, нам здесь всё нравится. Правда, братцы-сестрицы? Голки снова загоготали, однако нав, обходящий костёр по кругу за их спинами, начинал их раздражать. Они выворачивали головы, косили глаза, следя за его непрерывным, плавным перемещением, а он двигался, словно в танце, время от времени подпинывая обглоданные кости. — Сядь и не мельтеши, — велел первый. — Будь по-твоему, — Ромига присел на землю, подобрал мелкую косточку — ключицу — и стал крутить, перебрасывать между пальцами, как играют ножом. — Вы бы хоть назвали свои имена? — Обойдёшься, — перебил его первый. — Ты явился к нашему костру, не зван. — А разве не к этому костру некий Вусси зазывал моего маленького приятеля Рыньи? — Ну, положим, к этому, — лениво рыкнул один из сидящих у костра. — Вот. Я пришёл вместо него. Я тоже сновидец, и? — Ты нам не нужен, чужак-сновидец. Мы же не рискнём тебя съесть, если ты нам чем-нибудь не угодишь, — и голки весело, заразительно захохотали, потрясая в воздухе полуобглоданными костями. — А всё-таки, мне ужасно любопытно, — продолжил Ромига, терпеливо дождавшись, когда они отсмеются. — Вы живьём отыскали путь в страну Счастливой Охоты, — нав повторил выражение Семёныча, отлично зная, что оно означает у челов. — Если вам не по сердцу миропорядок Голкья, здесь-то вы могли начать совершенно новую жизнь, невозможную там. Охотились бы, плодились и размножались, заселяли новый мир. Но вместо дичины вы едите вот это. Почему? Ромига был — само спокойствие, голос его звучал негромко и задушевно, как у целителя, собирающего анамнез. Геоманту нужно было время на построение аркана, и он тянул его разговором. Или разговор — тоже часть аркана? Да, в некотором смысле, так и есть… — У щенков Наритья нежное мясо, а месть — лучшая из приправ, — сыто рыгнул первый голки и провернул вертел над углями. Сидящие вокруг костра — уже наполовину покойники, но пока геомант не достроил аркан, в его руках — остановиться, не достраивать. — Наритья жрали нас и наших детей, мы воздаём им тем же, — добавил ещё кто-то из обречённых. Гарка Ромига сам, бывало, практиковал месть до седьмого колена. А связанные сопляки, действительно, могли участвовать в каннибальских трапезах старших родичей, и даже с удовольствием. Когда челы на Земле пожирали друг друга, в прямом или переносном смысле, нав преспокойно проходил мимо... А только вот мальчишка Рыньи не окажется у этого костра ни едоком, ни едой. Точка. — Мы не успокоимся, пока не изведём на Голкья всю поганую кровь Наритья. И мудрые нам не указ. Плевать нам на этих зазнаек и на их поганые законы. Здесь мы — власть и сила, сюда они не доберутся. А мы-то доберёмся до них, когда сочтём нужным. До всех и до каждого доберёмся! Так и передай своей Вильяре, Иули. Нет, Вильяры они тоже не коснутся. — Передам, — улыбнулся нав так, что первый без замаха метнул в него нож, которым проверял готовность мяса. Остальные начали подыматься с насиженных мест. Но косточка уже хрустнула в пальцах геоманта, и было поздно. Они умерли быстрее, чем упали наземь. Умерли, истлели, рассыпались в пыль… Ветер взвихрил её, запорошив и Ромигу, и связанных детишек. Нав отряхнулся, подобрал нож, которым по нему промазали, и пошёл освобождать пленников. Но в их вытаращенных глазах плескалось столько ужаса, что не стал резать верёвки, а сгрёб в охапку всех троих, желая поскорее проснуться вместе с ними в логове. И пусть Вильяра дальше с ними разбирается! Даже не подумал, сможет ли призрак протащить живых по изнанке сна? Получилось. Сквозь ускользающую дрёму Ромига уже слышал тарарам в логове. А на пустом берегу рассыпáлись пылю остатки бивака. Густые травы прорастали и скрывали кострище вместе со следами беззаконной трапезы. Узел-колтун больше не стягивал нити. С помощью геоманта мир-сон залечил зудящую язву на своей пушистой шкурке и вновь безмятежно разнежился под лучами летнего солнца.