Зимние наваждения (История с фотографией, часть 7)

*** Вильяру разбудил грохот упавших поленьев и чей-то дикий, на грани безумия, ужас. Она подскочила, распахнула глаза — с пола на неё уставились трое маленьких южан… Наритья, судя по одёжкам. Но заткнутые рты и связанные руки-ноги она заметила прежде клановых узоров, метнулась освобождать. Защитные чары логова тоже придавили внезапных гостей, одного ушибло поленом, но это наименьшие беды. А вот кто из разумных посмел так обойтись с детьми… — Их чуть не съели поборники справедливости, — сообщил Нимрин, осторожно садясь на лежанке. — Я их отбил и притащил сюда. Увидев чужака, дети зашлись от ужаса, и Вильяре некоторое время было не до вопросов к Иули, который осторожненько, по стеночке, похромал в отхожее место. Знахаркина дочь освобождала маленьких Наритья от кляпов и пут, обнимала, нянчила, изгоняла испуг, унимала боль чарами… Вскоре к ней присоединился зевающий Рыньи… Детей, наконец, успокоили и усыпили, так им легче перенести потрясение, а сами окончательно проснулись. «Эй, Нимрин, ты там не провалился?» «Нет, я вышел под небо и любуюсь снегами», — безмолвная речи Иули зазвенела внезапной, неуместной в текущих обстоятельствах радостью. «Что?» «Утро такое… Рассвет…» — чужак словно бы обрёл величайшее в жизни счастье и растерял слова. Знахаркина дочь перепугалась, как бы и этот не лишился рассудка, выскочила следом. Нимрин сполз по крутой лестнице внутри скалы, отворил калитку и сидел в устье пещеры, свесив ноги в обрыв. Преодолеть наружную лестницу был пока не в силах, что не мешало ему наслаждаться жизнью и видом на залив, на Ярмарку. Казалось, даже воздух вокруг него звенит от восхищения! Вильяра осторожно подхватила болящего под мышки и затащила в коридор, подальше от края. Лишь после этого заглянула в лицо, в глаза. Нимрин улыбался, как перебравший Марахской травы, но взгляд его не плыл. — Вильяра, милая, я не спятил, мне просто очень, очень хорошо. Украденное душекрадом вернулось! Ты понимаешь, ведьма!? — он обнял её и стал ластиться, словно соскучившийся зверь. — Я живой, я вернулся к себе. Знала б ты, какое счастье… Вильяра тоже обняла его и тихонько рассмеялась в ответ, потому что, да: счастье. Восторг и блаженство Иули заразительны — на диво! Радость, словно чистый ручей, смывала всё, что накопилось между ними мучительного и жуткого. — Твоё счастье — моё счастье, Ромига. Я долго-долго ждала этого дня. Я желала познакомиться с тобою — целым. Он рассмеялся, ласково теребя её гриву: — Совсем целым я стану, когда выздоровею телесно. Пойдём готовить завтрак? — Пойдём. Впрочем, завтраком уже занялся Рыньи, и помощь ему оказалась не особо-то нужна. Детишки мирно посапывали на лежанке и тоже пока не требовали заботы. Прояснить бы, как они объявились в логове? Вильяра спросила — услыхала в ответ подлинную сновидческую сказку. У Нимрина не нашлось колдовской силы на образы, но он так вдохновенно играл голосом и складывал слова, что Вильяра и Рыньи внимали ему, приоткрыв рты, пока каша из приречника не запахла палёнымм. Тут-то все спохватились, и о завершении своих похождений в мире Счастливой Охоты Нимрин поведал сухо, делово, страшно. Вильяра даже не сразу собралась с мыслями… — Вот так просто сломал кость, и они все умерли, и сразу рассыпались прахом? — испуганно, почти жалобно переспросил Рыньи. — То есть, ты теперь каждого так можешь? Даже без колдовской силы? Даже изнанкой сна, по ту сторону звёзд? Нимрин отрицательно качнул головой. Зачем-то прикрыл глаза, снова открыл, мотнул головой решительнее. — Нет, Рыньи, не каждого, а кто всему миру — против шерсти. В тех степях гости-живоеды оказались чудовищно неуместными, и мир избавился от них моими руками. Хотя сам я, не скрою, обрадовался возможности… Прибрать мусор. Вот, значит, каков ты, Иули Ромига, в своей полноте и целости: совершенный убийца, вдохновенно и радостно служащий мировому равновесию. Вильяру пробрало морозом по хребту — даже сквозь разделённое с ним счастье. Мудрая уточнила. — Ты сказывал, от твоих чар там должны были умереть все живоеды? — Да, все живоеды голки у того костра. И все в том мире. И все, кто впредь посмеет шагнуть туда во плоти с изнанки сна. — То есть, ты не ставил условий, чтобы выжили вот эти дети Наритья? — Нарочно? Нет, не ставил. Они не живоеды, потому уцелели. Им повезло с родителями. А твоя племянница Мули умерла бы. Но она и на Голкья умерла… Давайте, уже поедим, что ли? Пока Рыньи ужасался поминанию мёртвой по имени, Вильяра мешала кашу, стараясь не цеплять гарь со дна. Да только от взъерошенных чувств ни мудрой, ни подростку еда не полезла в горло. Один Нимрин наворачивал за обе щёки. Остановился, явно не утолив голод. Спросил. — Оставляю детишкам? — Доедай уже, — фыркнула Вильяра. — Я почищу котелок и заварю им луговицу. Зёрна приречника — еда на каждый день, хорошая прибавка к мясу. А мелкая сладковатая луговица — праздничное лакомство. Самое то, чтобы побаловать дважды уцелевших.