Flashback
Возвращение в номер гостиной или домой после поражений всегда было странным. В квартире в такие дни не звучал смех, и она буквально пустела на глазах. После матча с Хорватией они вернулись в номер, и, пока Артём молчаливо наливал себе чай, скрывшись ещё в столовой, Игорь забрался в душ, а затем, уступая место любимому, скрылся в гостиной, устроившись на подоконнике. Дзюба вскоре принёс две горячие кружки и протянул одну вратарю, который в знак благодарности только кивнул и сделал глоточек, обжигая язык. Форвард, оставив кружку рядом с левой ногой голкипера, которая пережила две серьёзнейшие травмы и совершила невероятнейший сейв в матче с Испанией неделю назад, легонько провёл рукой по щеке Игоря, молча сообщая, что хотел бы поговорить. Акинфеев посмотрел на него внимательно. — Ты не виноват в этом, — успокаивающе произнёс Дзюба, прекрасно понимая, что говорить о поражениях голкипер крайне не любил. — Игорь, а ты только меня любишь? — спросил Артём, наивно хлопая глазами. — Только тебя, Тёма, — пробормотал голкипер, сжав щёки Дзюбы в руках. Нападающий, вечно желающий усилить контакт, поместил свои руки поверх его.End of Flashback
Они пили оба, а Дзюба слушал нытьё про то, как Смолов выставил его, как последнюю шлюху. В душе он злорадствовал и радовался, но смотрел на Игоря, у которого глаза блестели грустно от сочувствия, и не знал, куда забежаться от тяжёлого чувства. Сороковой день неумолимо двигался к концу. Никто, наверное, не понял даже, но в какой-то момент Игорь и Антон переместились в постель. Артём упрямо шёл следом, прекрасно зная, что он там увидит. Сел у стены и слушал, а на глазах слёзы не сдерживались, снова капали на пол и одежду, приготовленную уже для небесного суда. Время не собиралось тормозить. Двадцать три пятьдесят восемь. Дзюба тихонечко стащил письмо и порвал на четыре части, тут же скрываясь на кухне и отправляя его в мусорку. «Игорь пришёл в норму, незачем его расшатывать опять», — эта мысль успокоила душу призрака. Точка на кухонных электронных часах неумолимо мигала. Когда минута стала пятьдесят девятой, Артём принялся отсчитывать её, а последнюю десятку с особой остротой. Умершее сердце, казалось, стучало как бешеное. »…десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… Ну вот и всё. Прощай, Игорь. Два… один…» — бормотал форвард. В следующую секунду место, где стоял Артём, засияло мелкой голубой пылью. Игорь не успел.Flashback
На этой кухне в принципе много всего происходило. Семейные ссоры, улыбки, совместное приготовление, завтраки, обеды, ужины, беседы с гостями… Дзюба вечно стремился рассказать об Игоре хоть что-то, особенно когда в гостях оказывались сборники. Саша Головин вечно оставлял после себя такое впечатление, что у Артёма тут же в голове загоралась идея. — Игорь, а давай заведём ребёночка? Можем взять в детдоме, можем сделать эко. Пожалуйста… — И как мы решим, кто даст свою прелесть для эко? — Вытянем жребий? Камень, ножницы, бумага? — серьёзно предложил Артём. — Ты сам ещё ребёнок! Кто так решает этот вопрос? — Ну Игорь!.. — Будем думать, — отрезал Акинфеев, обнимая своего неугомонного.End of Flashback
Утром Игорь ожидаемо проснулся раньше Антона и сразу же отправился на кухню, чтобы приготовить какой-нибудь завтрак. Но удивился сразу, сидящие на диване Кекс и Пирожок никуда не передвинулись, хотя каждый день их перекладывал Артём. На полу валялась какая-то пыль, мерзко липнущая к ногам. Вратарь собрал её в совок и выкинул в ведро, тут же заметив бумагу, которую он точно не выкидывал. Акинфеев с любопытством достал, а когда увидел почерк Дзюбы ужаснулся. Видимо, что-то серьёзное случилось в мире призраков. Пришлось сложить четыре части вместе и читать так. «Игорь, родной мой, уже много времени прошло со дня моей смерти, и я вижу, что тебя эта ситуация уже потихонечку отпускает, и радуюсь за тебя. Поверь, я не хочу портить твою жизнь снова, напоминая о себе. Сегодня сороковой день, а это значит, что в полночь я исчезну навсегда, поэтому смогу наблюдать за тобой уже только с облаков и уже ничем не смогу помочь. Мне больно это говорить. Я хочу поговорить с тобой, а времени осталось критично мало. Меньше дня, Игорь. Я понимаю, ты не веришь в призраков, но прошу тебя… только поговори со мной. Ты уже готов жить самостоятельно, и я рад, что это так. Живи, будь счастлив. Я всё возможное с того света для этого сделаю. Ты — моё чудо, всегда им был и навсегда останешься. Я просил тебя не винить себя, но ты всё ещё винишь. Ты же не виноват, я сам прыгнул и закрыл тебя. Игорь, просто пришло время для нового этапа в жизни, и он, к сожалению, пройдёт без меня. Ты всё равно умрёшь когда-нибудь, и мы на небе встретимся, а пока живи счастливо и… заведи, наконец, ребёнка. Только я хочу, чтобы он был на меня похож. Можешь поговорить с моей сестрой, она была не против, когда я поднял эту тему в прошлый раз. Ну, помнишь, мы сошлись на том, что ребёнка всё-таки заведём. Если сын, назови в честь меня, пожалуйста. Ну, а если дочка, пусть будет Анечкой. Пусть малыш служит тебе напоминанием обо мне, хотя, я уверен, ты меня никогда не забудешь. Просто хочу, чтобы он был рядом. Это моё последнее желание, и я хочу его с тобой обсудить. Пожалуйста, поторопись. Это мой последний день на земле. Завтра будет поздно. На всякий случай пишу: я люблю тебя, Игорёша. Как видишь, для тебя жизнью пожертвовал. Всё равно бы я остался инвалидом, а без футбола я кто? Чёрт в пальто (я помню, что ты не любишь коня в этой поговорке). В моей смерти есть плюсы. Извини ещё раз за то, что я ковыряю твои болячки. Я люблю тебя, родной, сейчас и навсегда», — строки были предельно простыми, но заставили расплакаться. Миранчук подошёл вовремя и быстро сориентировался, налив в кружку Артёма воды и протянув в качестве успокоительного. Акинфеева от прочитанного затрясло, но Игорь дал себе обещание: последнее желание Артёма он исполнит точно. Он не знал, что так налажал, когда игнорировал призрака день за днём, думал, что он будет рядом всегда, но нет. — Игорь, ты… — Антон узнал почерк Артёма ну бумаге, которую держал Игорь. — Хочешь послушать о боли, которая съедала меня со дня смерти Артёма? Рядом был его призрак. Он думал, я не знаю, что он меня укрывает ночью. Сначала не знал, укутывался нарочно, оставляя всё туловище на улице, потому что плохо было. Потом не укрывался толком намеренно, чтобы чувствовать, как он натягивает одеяло на плечи. Я не мог чувствовать его прикосновений, но натягивание одеяла, шелест своих волос я ощущал в полной мере. — Неужели это правда? Про призраков? — Да, Антон, но они, как оказалось, существуют лишь сорок дней. Им это время, видимо, на исправление грехов даётся. — И как ты с этим справлялся? — Не знаю. Всё, что осталось после него, — это боль в пустой квартире. Воспоминания повсюду, кажется, что вот он, Тёмка, сейчас выскочит из шкафа, как тогда, только его тело теперь лежит под слоем земли в гробу, и это невозможно. Нужно бы смириться. Но как? Это невозможно. Игорь вздохнул, ощущая, что рассказ будет длинным и тяжёлым, но выговориться хоть кому-то давно пора. Нельзя всё таить слишком долго.