На двоих

WARNING! Рейтинг не за секс, неграфичное упоминание насилия, насилия над детьми, в том числе сексуального Вода в душе уже впустую битый час шуршала по занавеске, как будто бы с той стороны двери шел бесконечный, тревожный дождь. Ни звука кроме этого шелеста, словно Артемиды там и не было — Как ты? — наконец, решился спросить Дик. — Прекрасно. — после долгого молчания раздается, наконец, ее голос. — Просто прекрасно. Резко, почти зло — но сквозь шелест воды отчетливо были слышны сдавленно-нервные нотки. Защелка на двери хлипкая, одним пинком можно вышибить и войти, но Дик лишь битый час уже под этой чертовой дверью сидит. Артемида не хочет, чтоб он входил. Молча он сполз спиной по двери и закрыл глаза, пока чертов дождь в ванной комнате все шуршал и шуршал. Это же был обычный вечер, без всяких патрулей даже и без костюмов — они заполночь возвращались из недавно открывшегося ресторана и срезали путь через безлюдный уже парк, чтоб наткнуться на троих ублюдков, которые обдолбавшись, решили развлечься с девчонкой-подростком. Рваная блузка, клочья колготок на сбитых коленках, разбитый, распухший рот… Светлые, длинные волосы намотаны на кулак. Еще будучи Робином он такого навидался в переулках какого-нибудь Нэрроуз, да и здесь в Бладхэйвене такое не редкость. Уже ничего нельзя было исправить — только остановить. А вместо этого ему пришлось останавливать ослепшую, оглохшую, полностью потерявшую контроль над собой Артемиду. За столько лет им случалось видеть не лучшие стороны мира, от кровавых расстрелов до подпольных борделей и геноцида планетарных масштабов, и Артемида бывала в бешенстве, в ярости, холодной или пылающей… Но этим вечером, в темном, заросшем парке она могла бы убить, оставив полиции три трупа. Если бы он не успел за мгновение до, и теперь он сидел под закрытой дверью ванной, и мысль, которую он тщетно пытался поймать за хвост, была ледяной и склизкой, как ядовитая рыба. Как рыба она рвалась из рук, стремясь снова бесследно скрыться в безопасных и тихих глубинах сознания. Надо ли так за эту мысль упрямо цепляться? Надо ли насильно тащить ее на свет? Нет, Дик давно уже не был ни наивным, ни глупым, чтоб не понять все и так. Но остаться по другую сторону двери — в этом было что-то ужасно неправильное. — Знаешь, — начал он. И тут же заставил себя говорить громче, чтоб она пусть и молчала, но слышала каждое слово. — Когда мама и папа разбились, на первое время меня отправили в городской приют. Не самое плохое, в общем-то место — может только слишком уж переполненное беспризорными, одичавшими мальчишками всех возрастов. И знаешь, в их компанию я сразу как-то не слишком вписался… — рассмеялся он. Небрежный смешок почему-то царапнул глотку как отравляющий газ. — Я был мелким, относительно чистеньким мальчишкой из цирка, который к тому же постоянно ревел, не умел драться до настоящей крови и хотел к маме и папе… Прислушиваясь к происходящему в ванной, он потер переносицу. В висках вдруг застучало, и стало противно и душно, но он заставил себя продолжать. — Я даже не сразу понял — к чему это, когда мне сказали, что раз я веду себя как девчонка — и достанется мне как девчонке. В общем, задницу мою спасло только то, что я отбивался и орал достаточно усердно, чтоб кто-то из взрослых вовремя прошел мимо чулана с грязными бельем… Дверь ванной вдруг распахнулась. — Так сильно ему хотелось ошибаться сейчас — но у нее был совершенно ужасный, затравленный взгляд и белые как молоко губы. Разбитые до крови руки дрожали. — Хочешь сказать, я виновата, что была недостаточно… усердна? На мгновение вспыхнула обиженная злость — потому что все это было тем, что Дик больше никогда не хотел вспоминать, но ради нее заставил себя вспомнить и даже сказал вслух. Но посмотрев на нее внимательнее, ощутил вдруг, что говорит она не с ним, а с каким-то невидимым, обвиняющим голосом в ее голове. Возможно, это ее собственный голос. — Нет. — мирно покачал он головой. — Просто на следующий день Брюс Уэйн забрал меня из приюта. Просто мне повезло. А тебе нет. Без подпитки ее вспышка потухла быстро, во взгляде мелькнула вина за несправедливую резкость слов. К чужому горю она всегда была удивительно чуткой. Аккуратно она опустилась на пол рядом с ним, обхватив колени руками. Исходящая от нее боль была колючей и холодной, как невидимые иглы изо льда. — Просто, просто… сказала она, нервно ломая пальцы. — Просто хватит делать трагедию из ерунды столетней давности. В конце концов, это даже сделало меня сильнее — в каком-то из смыслов. — Не представляю в каком. — осторожно он сначала коснулся ее локтем. А когда не отшатнулась, не зажалась — положил руку на плечо и молча водил пальцами, пока она не прикрыла глаза. Ни о чем не спрашивал и не требовал ответов — но внезапно Артемида заговорила сама. — Отец… Спортстмастер вел с ними дела… Потом они, кажется, что-то с ним не поделили, подкараулили меня в точно таком же парке как этот. И… — сглотнув, она посмотрела на него так, словно просила ни о чем не расспрашивать. — И, в общем, ничего хорошего тогда со мной уже не случилось. А когда домой вернулся отец, я могла только плакать и трястись, грязная, жалкая, как побитая шавка. От небрежности и брезгливости в ее голосе ему просто умереть хотелось. Она не заслужила такого, не заслужила, боже, никто в целом мире не заслужил, но… — Я просила его сделать что-нибудь, чтобы этого ничего со мной не случилось. — равнодушно продолжала она, чуть приподняв брови. — В ответ он дал мне пощечину и сказал, что если я немедленно заткнусь и перестану выть, он никогда не расскажет ни маме, ни Джейд каким жалким позорищем я оказалась. И… знаешь, -усмехнулась она недобро и криво. — Я перестала плакать. А потом он пообещал, что научит меня как сделать, чтоб такое больше никогда не повторилось. Утром он начал тренировать меня и даже на секунду не жалел, и знаешь, я еще никогда ничему в жизни не училась так старательно. А через месяц я впервые сумела уложить Джейд на лопатки. — Он ублюдок. — Дик сухо констатировал факт — так сухо, чтоб не орать об этом и не повторять ей до тех пор, пока не услышит. — Моральный урод. Так же сухо Артемида пожала плечами. — Он, кажется, убил их сам — позже. Но это было уже не важно. Да, мой папаша был изрядным ублюдком, но он превратил мое горе в силу. — Он сказал своей изнасилованной дочери, что она была недостаточно сильной. — скривился Дик. — Прости, если не запишу это в цитаты лучших отцов. — Я не боюсь прикосновений. — в глазах ее снова мелькнул напряженный, злой огонек. — Я не боюсь мужчин — во всяком случае не больше, чем всех остальных, кто этого заслуживает. У меня нет проблем с сексом. У меня нет проблем, черт возьми! — с размаху ударила она кулаком по полу. — Прекрати это немедленно. Прекрати жалеть меня, прекрати лезть мне в душу. Я никогда не хотела ни с кем не хотела поговорить об этом — ни с мамой и Джейд, ни с Олли, ни с Диной… Уж тем более не с тобой. — А с Уолли? Она отмахнулась. — Он бы только зря расстроился. Да и не было случая, и смысла никакого не было. — А может, ты просто все еще винишь себя и не хочешь, чтоб кто-то это понял? Стало до странности тихо — только шуршала так и не выключенная вода в ванной, да дыхание рвано вырывалось у нее сквозь сжатые зубы. Она посмотрела на него так, словно сейчас ударит по лицу с размаху. Он бы, наверное, даже не стал бы уворачиваться — если ей станет от этого легче. И вдруг, обхватив его руками за шею, она расплакалась, как будто прорвался нарыв — жутко, страшно, громко, и все плакала и плакала, пока не выдохлась, и тогда он молча уложил ее в постель, укрыл теплым одеялом и сидел рядом пока она не затихла. Даже когда она успокоилась, ему все еще было не по себе, словно он самоуверенно растревожил гадючье гнездо у нее внутри. Справится ли сам теперь? И точно ли стоило это делать? Впервые ему подумалось, что в тот момент Лоренс Крок был не только монстром — хотя, конечно же он им был — но еще и на свой мерзкий, извращенный манер испуганным отцом. Растерянным. Не знающим человечного способа как помочь — и выбравшим единственно доступный ему путь. — Я правда не знаю, все почему так вышло сегодня. — заговорила, наконец, Артемида. — Не знаю — почему именно сейчас меня задело так сильно. Может, потому что сегодня на мне не было маски… Маска… она дистанцирует что ли, не знаю. Я думала, что давно уже справилась, но это как чертов монстр в шкафу, которого никто не видит кроме меня, и даже я сама о нем просто забываю. Но он все еще там, Дик. — тоскливо подняла она на него покрасневшие глаза. — Всегда там. — Ну, мы вытащили его на свет. А на свету ведь все уже не так страшно, да? — Наверное. Артемида неуверенно улыбнулась. Лицо у нее было зареванное и опухшее, совсем некрасивое — все равно самое красивое тоже. Может даже понемногу он убедит ее поговорить обо всем этом с Канарейкой. — Никто не может спасти себя и своих близких от всего на свете. — сказал он, растирая ее ледяные руки. — Даже Супермен. Даже Бэтмен не может. Некоторые вещи просто случаются с теми, кто этого не заслуживает, и ничего тут не поделать… — И как с этим жить? — Простить себя. — предположил Дик тоже не слишком уверенно. — Не забыть, нет. Но хотя бы простить себя и идти дальше. — Я повторю это, когда ты в очередной раз будешь грызть себя, что не смог спасти всех на свете. Попробуй тогда поспорить, умник. — ворчливо пробормотала она, прижимаясь к нему поближе. И глядя на ее заплаканное лицо он вдруг подумал, что однажды именно в этих ее словах будет нуждаться так отчаянно, как ни в чем другом. И хорошо если оба они найдут в себе сил в них поверить.