На двоих

— Ужин, мисс Артемида. Голос Альфреда гулко отразился от уставленных шкафами с книгами стен библиотеки. Только тогда Артемида заставила себя поднять взгляд от очередной пожелтевшей от времени страницы. — Мастер Брюс и мастер Тимоти вот-вот спустятся к ужину. — мягко, но настойчиво продолжил Альфред. — Думаю, вам было бы полезно составить им компанию. Им и холодной форели с миндалем по моему фирменному рецепту. — Слушаю и повинуюсь. — со вздохом отложила Артемида в сторону ноутбук с заметками для научного проекта. — Холодный мистер Брюс с миндалем и форель — как тут отказаться. Ужин как обычно вышел тусклым и тягостным. Не спасли его ни невероятно вкусная рыба, ни тщетные попытки Тима разрядить напряженную атмосферу светской беседой. Каждый взгляд на спокойную, невозмутимую физиономию Брюса Уэйна вызывал у Артемиды невыносимую неприязнь. — В одном из подразделений компании есть свободная вакансия. — словно невзначай обмолвился он в промежутке между основным блюдом и десертом. — Они занимаются благотворительностью, и если тебе это интересно… — Пытаетесь пристроить меня на синекуру? Кого-то уволили или влепили лишнее место специально для меня? — форель встала ей поперек горла. — Можно подумать, что-то изменится, если я не займусь этим. — Верно. — кивнул он сухо. — Этим просто займется кто-то другой. Вздохнув, Тим уткнулся взглядом в грязную тарелку, и до конца ужина никто больше не произнес ни слова. Ледяное, невыносимо вежливое пограничье, когда обе стороны день за днем сидят в укрепленных колючей проволокой окопах, глядят друг на друга и чего-то ждут. Пусть с каждым месяцем этого ожидания беременность делала ее все более неуклюжее и грузное тело чужим, это не мешало ей, вспомнив о своей магистерской степени по современной литературе, написать несколько статей для университетского сборника и заниматься теперь научным проектом. Но в этом доме она постоянно ощущала себя одинокой, бесполезной и неприкаянной. Это был не ее дом — сколько бы не проходило времени, как бы не были к ней внимательны мистер Альфред и Тим. Особняк Уэйна больше напоминал Артемиде музей, холодный и неприветливый, как его владелец. Кухня была единственным местом здесь, где ей нравилось проводить время. Вкусные запахи, уютные звуки, ловкие движения рук Альфреда во время готовки, похожие на священный ритуал. Множество самых интересных штук повсюду, назначения которых она иной раз даже не представляла, все теплое, начищенное, сияющее… — У вас есть причины злиться на мастера Брюса. — Альфред методично заталкивал гору посуды после ужина в посудомойку, пока под ногами у него настырно крутился Кот. — Но может вы все же дадите ему шанс? Устроившись со стаканом теплого молока за массивным кухонным столом, она подперла щеки ладонями. — Он сует мне игрушки как капризному ребенку… — В то время как вы хотите извинений? — К черту извинения. — ударила она кулаком по столу. Стопка тарелок печально звякнула. — Я хочу чтоб он хоть раз поговорил со мной. Хоть раз притворился, что в нем все еще есть что-то живое вне маски Бэтмена. — она покачала головой и уткнулась лицом в сложенные на столе руки. — Я веду себя как ребенок, знаю. Я и впрямь чувствую себя маленьким, брошенным ребенком. Я хочу к маме, Альфред. Как будто напоминая, что мама теперь — это она и есть, ребенок снова отвесил ей изрядный пинок по внутренностям. Охнув, Артемида потерла ноющую поясницу. — Уже не лучшее время для разъездов, не так ли? — сочувственно спросил Альфред. — Я отравляю своим присутствием жизнь мистеру Уэйну не из мелкой мстительности. — напомнила она себе. — В особняке безопаснее. И еще я бы просто не выдержала маминых каждодневных напоминаний, что она же предупреждала… — Мне стоит отдать вам еще одну записку от мастера Дика? — Боюсь, их осталось немного. — покачала она головой. — Лучше побереги. Но если ночью кто-то вломится в комнату… — Одна будет лежать на книжной полке справа от двери. Не споткнитесь, пожалуйста, о ковер. Прецедент уже как-то был. Перед этим три ночи подряд ей снились кошмары. — Ты нужен мне, Альфред. — Брюс Уэйн вошел в кухню совершенно бесшумно. — Жду тебя… внизу. Речь шла о Бэт-пещере. О том, что Артемиды уже не касалось, и она поднялась в свою просторную, дорого обставленную комнату и там отчаянно пожалела, что отказалась от одной записки сегодня. Эти чертовы цветные стикеры с корявыми строчками просто спасали ее. Каждую она бережно складывала в коробку из-под печенья и временами перебирала. Слова словно бы оживали в ее голове таким знакомым голосом. Тогда кажется даже ребенок переставал беспощадно пинать ее и изводить, видимо, не ощущая себя не ко времени и не к месту. Беспокойство, неопределенность, тревога подгрызали ее изнутри, но остатком бодрости она честно делилась со своим животом. Разговаривала, пыталась петь животу песенки — это было ужасно, ужасно глупо, черт — и пыталась вспомнить какой была Паула в ее собственном детстве. Это было давно позабытое чувство — она безотчетно скучала по оставшейся в СтарСити Пауле. Не как взрослая дочь по матери — скорее как ребенок, который хочет чтоб кто-то взрослый сказал ему что все будет хорошо. Все не было хорошо, совсем нет — и она устала делать в Скайпе вид, что это не так. Поэтому, когда однажды утром голос Паулы раздался внизу, поначалу это больше походило на навязчивую идею. Но когда Артемида выглянула в окно — на подъездной дорожке стоял небольшой микроавтобус, оборудованный для перевозки инвалидов. Она выскочила из комнаты как была — в пижаме и в тапочках. Коляска Паулы и впрямь стояла посреди просторной гостиной. — Артемида! — тут же оживились ее тревожные, раскосые глаза. Едва не скатившись с лестницы, Артемида почти сшибла Брюса Уэйна, стоявшего рядом с инвалидной коляской с ног. Он вышел из комнаты так незаметно, словно его никогда здесь и не было. — Мама! — уткнулась она в ее острые, укрытые пледом колени. — Ох, мама! — вот и все, на что ее хватило. И потом попросила еще, подняв голову. — Ты только не говори ничего, ладно?.. Суховатая ладонь Паулы мягко коснулась ее волос. — Не буду. — пообещала бывшая Охотница, не уточняя даже о чем именно. И без слов было ясно: нотации о неудавшейся семейной жизни нужны были Артемиде меньше всего. Обо всем остальном они говорили долго — устроившись в одном из пустующих кабинетов на первом этаже, — так спокойно и хорошо как много лет не говорили прежде. Потом был обед. Странно, но вопреки опасениям Паула и Брюс общались достаточно много и мирно. — Вы многое сделали для моей дочери. — сказала она, когда после еды Альфред принес им с Брюсом кофе, крепкий и черный, а Артемиде — с молоком. Брюс дипломатично и легко улыбнулся. — Меньшее из того, что должен, миссис Крок. В сложившейся непростой ситуации… — Благодаря вашей стипендии она в свое время смогла закончить академию, получила достойное образование. — ответная улыбка узких губ Паулы чуть-чуть отдавала горечью. — Кажется, это было лучшее что случилось с нами с тех пор как я вышла из тюрьмы. А потом в их крошечную квартирку в Готэме пришли Бэтмен и Зеленая Стрела, подумала вдруг Артемида. Было ли это лучшим? Или же худшим? Кто теперь знает. Охотница провела в особняке три дня и две ночи — а потом собралась обратно в СтарСити, пусть несмотря на все связанные с ее визитом неудобства никто не выказывал своего неудовольствия. Искупавшись в материнской заботе, Артемида и впрямь почувствовала себя в разы лучше. Но когда она поблагодарила Альфреда — тот наотрез отказался принять ее признательность. — Это была инициатива мастера Брюса. К нему все претензии, к нему же и благодарности. Застывшим в непримиримом ожидании пограничным войскам давно пора было выбраться из колючих, промерзших окопов и взглянуть на противоположную сторону ближе. — Признаю, — начала она без прелюдий, едва войдя в его рабочий кабинет. — В последние недели я вела себя как изрядная сука. — выдохнув, она все же выдержала паузу, которой Брюс воспользовался, чтоб отложить разложенные бумаги в сторону. Стекший с его коленей Кот, недовольно мявкнул и устроился пушистый задом прямо на многомиллионных контрактах. На черных брюках осталась шерсть. — У тебя были на то основания. — подумав, Брюс ослабил тугой узел галстука на шее. — Я бы налил нам выпить, но боюсь, не в этот раз. Поэтому предлагаю просто присесть. Она опустилась на удобный мягкий стул. Брюс же наоборот поднялся на ноги и подошел к большому, завешенному тяжелыми бархатными портьерами окну, за которым уже разлилась густая ночь. — Прежде всего, поверь, если бы я с самого начала знал о твоем положении то нашел бы другой вариант операции. Звучит как не слишком удачное оправдание, но… В его глазах, не скрытых линзами, не спрятанных за небрежной маской Брюса Уэйна, было нечто удивительно человечное. Сожаление?.. Вина?.. В голове не укладывалось, что Бэтмену в принципе может быть знакомо это чувство. Внезапно ей подумалось, что как раз потому что чувство вины — его давний и близкий друг, он так виртуозно умеет справляться с ним. Привычно берет еще камень, взваливает на широкие плечи к обширной и неподъемной коллекции предыдущих — если и сгибается, то ненадолго, на короткое мгновение, а потом продолжает делать то, что должен. — Знаю, ты считаешь меня врагом, но… — начал он. — Не считаю. — коротко отрезала Артемида. — Свою жизнь вы приносите в жертву точно так же как и чужие… Вы ведь от меня тоже не в восторге. — продолжила она также спокойно глядя ему прямо в глаза, льдистые и голубые, без намека на улыбчивые морщинки в уголках. — С самого начала недолюбливали. Мне все еще странно, почему вы не попытались нас развести. — Дик взрослый, самостоятельный человек. — сказал он очень серьезно. — Как бы я мог повлиять на его выбор. Ее молчание приобрело откровенно саркастичный тон. Она любила Дика всем сердцем, любила настолько что даже решилась родить от него ребенка — но была достаточно трезва чтобы принимать и его недостатки. Он мог яростно спорить с наставником, бунтовать как подросток, громко хлопать дверью — заложенные Бэтмэном принципы составляли краеугольный камень его собственных. Поэтому в итоге, почти всегда он сворачивал на выбранную наставником дорожку. — Он должен был стать таким как вы… Брюс задумчиво качнул головой. — Как я. Только лучше. — Уж простите. — с вызовом заявила Артемида прежде чем встать на ноги. Под этим проницательным, тяжелым взглядом неуклюжесть ощущалась как сквозь увеличительное стекло. — Но Диком Грейсоном он мне больше по душе и всегда будет. Прежде чем она вышла, Брюс произнес неожиданно мягко. — Мне, пожалуй, тоже. Но пока он не вернется — я сделаю для вас все, что необходимо. В нем не было теплоты и немного легкомысленной сердечности Олли. Брюс-Бэтмен больше походил на обломок каменной плиты, не слишком зовущий к отеческим объятиям и иной беспощадно раз заслоняющий свет тем, кто рядом. Но как бы то ни было — он как мог, как умел пытался защитить многих. Он был тем, кто когда-то дал дочери Спортсмастера шанс. — Спасибо. — искренне и просто сказала Артемида, взяв кота на руки. И вдруг осознала что говорит с легендой своей юности без заиканий и без внутреннего трепета — как взрослый со взрослым. — Но сына в вашу честь я все равно не назову. — рассмеялась она. — Даже не рассчитывайте. Он иронично приподнял бровь. — Вычеркну из завещания. Всех троих. Массивная дверь резного дуба закрылась за ней беззвучно и мягко. Внезапно — ни с чего конкретного, в общем-то, ей показалось что сам этот пустой, неуютный дом, наконец, ее принял. Может поэтому этой ночью ей впервые спалось здесь удивительно спокойно.