На двоих

Кто-то плотно закрыл ей глаза ладонями со спины, когда Артемида пыталась впихнуть в сына хоть чуть-чуть пюре из брокколи. Мерзкая, но полезная жижа покрывала пол, немного стены, ее футболку, но по назначению еще не попало ни ложки. — В следующий раз, шутник, я протру тобой пол. — распрямилась она, со смешком вытирая брызги со щеки. — Не стоит думать, что я уже не способна на это. Ну же, Тимми, это не смешно… — мотнула она головой уже с оттенком досады. — Или хочешь сам отведать этой гадости? Закрывавшие глаза ладони мягкой тяжестью легли ей на плечи. Это уже не было похоже на Тима или кого бы то ни было в особняке. Притихший сын в детском стульчике испуганно смотрел ей за спину с видом словно вот-вот заревет. Медленно она отложила в сторону тарелку и ложку. А потом, напрягшись, швырнула того, кто был за ее спиной на пол. — Только дернись, — зарычала она, упираясь коленом ему в грудь, а предплечьем передавливая горло. — Только двинься, и я тебе шею сверну. — и только потом охнула. -… Дик? На лице у него была нарочито широкая до боли в щеках улыбка, та самая, цирковая, для самых опасных трюков и выходов, а глаза — яркие, синие, как ей помнилось. И еще тревожные. У виска быстро колотилась жилка. Ее словно оглушило разом. Каждый нерв в теле был напряжен так, словно вот-вот порвется. Она не понимала, ничего не понимала, водоворот из боли, тоски, страхов, едва не утопивший ее за это время, перемешался с оглушающей радостью и любовью, от которой сердце заходилось совершенно по-прежнему. Все, что смогла еле слышно выдавить из себя — жалкое, беспомощное: — Привет… — Привет. — так же тихо произнес Дик. Тяжело сглотнул. — Ты все еще в форме. Неуверенно он коснулся ладонью ее ладони, осторожно сжал, переплетаясь пальцами. Сначала она подумала что это ее пальцы дрожат. Или, может, его — холодные и немного влажные. Сообразив, она все же убрала локоть с его горла. Так и обнялись — на испачканном пюре из капусты полу. Крепко, больно, коротко. От него пахло иначе чем она помнила — от рубашки и джемпера. Волосы подстрижены короче. Это был все тот же Дик, которого она знала с пятнадцати лет — и любила. Но в то же время кто-то совершенно другой, чужой, незнакомый. Ей так много надо было сказать. Но как в насмешку ничего конкретного на ум не шло. Слова намертво застряли в сжавшемся горле словно машины в пробке часа-пик, душили, и казалось — невидимая стена неловкости между ними каждое мгновение безвозвратно становилась все выше. И почему ей казалось, что это будет так же просто как включить поставленную на паузу жизнь? — Не хочешь познакомиться с этим юным джентльменом, Дик? — рассмеявшись, Тим прервал неловкую паузу и протянул ему ребенка, нахмуренного, перемазанного капустой и настороженного. — Это Джейми. Джеймс Уоллес. Твой сын. Под взглядами Брюса и Альфреда, стоявших в дверях, негнущимися руками Дик осторожно взял ребенка. Но первое что тот сделал, едва взглянув на отца — расплакался, громко, недовольно и испуганно. — Эй, Джеймстер. — укоризненно покачал Тим головой. — Честное слово, твой папаша не так плох, хоть и бывает иногда изрядной задницей. Дай ему шанс. Ты неправильно его держишь, — уверенно сказал он Дику. — Давай покажу как надо. На руках у Тима малыш успокоился моментально и вскоре уже вовсю улыбался. В комнате разлилась невыносимо удушающая неловкость. Дик вдруг стал очень бледным, как будто выцвел разом, а Артемида все еще была слишком оглушена и растеряна, чтобы смягчить острые углы. Невидимая стена между ними росла с каждым мгновением. За обедом Дик шутил и трепался так старательно, что это с каждым мгновением все больше выглядела как катастрофа. До самой ночи они ни на мгновение не оставались наедине. Только уже когда, уложив ребенка, она уже расчесывала волосы прежде чем лечь в постель, он осторожно постучал в дверь ее спальни. — Ляг сегодня в комнате для гостей, пожалуйста. — попросила она, глядя куда-то в сторону. — Если можно. Он попытался улыбнуться. — Конечно. — и потянулся было коснуться ее распущенных волос, но тут же одернул себя. — Я не собираюсь на тебя давить. — Ты не давишь. — поспешно замотала Артемида головой, обхватив себя за плечи. — Мне просто надо немного времени… привыкнуть. Когда он ушел, пожелав ей спокойной ночи, она осела на пол в изголовье своей огромной, холодной кровати. Сердце у нее разбивалось на мелкие кусочки каждое мгновение, но ощутить что и в одной постели они будут чужими, незнакомыми друг другу людьми было бы невыносимо. Завтра, пообещала она себе, свернувшись калачиком под одеялом и дрожа. Завтра они попробуют поговорить снова. Но спустя три дня так ничего и не изменилось. При посторонних они с Диком были друг с другом невыносимо предупредительны и нежны, но стоило остаться наедине и они каменели. Осознав всю неловкость ситуации, Тим тщательно старался не встревать и вообще не отсвечивать, но, кажется, было уже поздно. Спустившись уже поздним вечером на кухню, где судя по запахам Альфред пек имбирное печенье, он без удивления обнаружил там и Дика. Кухня неизменно была тем местом в доме, куда сползались все в минуты уныния. Даже Брюс. — Я им как чужой. — услышал он обрывок фразы. — Джейми боится меня и плачет, когда я беру его на руки. Артемида… Тим залез в холодильник в поисках клубничного йогурта. Пушистый кот Артемиды лениво стек с коленей Дика, на которых дремал, и теперь крутился у Тима под ногами в ожидании подачки. Хотя его собственная мисочка с кормом стояла рядом с миской Эйса, из которой он тоже не гнушался откушать под настроение. — Артемида сейчас купает твоего сына, а потом будет укладывать спать. — украдкой, пока не видит Альфред, Тим бросил коту кусок сосиски. — Вместо того чтобы ныть, ты бы мог для начала пойти и помочь ей. Как вариант. — Тимми… На самом деле Тим все еще пялился в холодильник, просто чтоб иметь возможность не смотреть на Дика, пока говорит. Тот был усталым и опустошенным, как спортсмен, едва одолевший марафон, когда ему говорят что еще надо бежать и бежать. С потаенной надеждой Тим покосился на спину Альфреда в поисках поддержки. Альфред как назло был полностью поглощен почти готовым печеньем в духовом шкафу. Рассчитывать на Брюса было бы еще более глупо. — Черт, Грейсон! — хлопнул он дверью холодильника, скрывая озабоченность за раздражением. — Хочешь сказать, для тебя проблема пойти и заново обаять одного маленького ребенка и девушку? Ты же всегда был в этом лучшим. Когда не был настолько выпотрошенным морально. — Знаешь, Тимми. — тускло взглянул на него Дик, — Кажется, я спас мир или типа того…а свою семью потерял. — Еще нет. Но обязательно потеряешь, если и дальше и будешь сидеть на кухне и упиваться жалостью к себе. — невозмутимо заверил Тим, облизывая крышечку от йогурта и доставая ложку. — Вместо того, чтоб оторвать задницу от стула и что-то сделать. Дика передернуло. Но внезапно вместо продолжения спора он поднялся и вышел. Молча. — Кажется, я был слишком груб. — плюхнулся Тим на его место и виновато поежился. — Как думаешь, Альфред? — Были, мастер Тимоти. — с помощью толстых рукавиц тот извлек противень из духового шкафа. — Но, думаю, в чем-то подобном мастер Дик и нуждался. От свежего имбирного печенья исходил потрясающий аромат, но даже он не мог развеять неясно-тягостное чувство внутри. Не хотелось называть это ревностью — но надо же было хоть как-то его назвать. Есть как-то разом перехотелось. Прикончивший сосиску кот вспрыгнул ему на колени, хлестнув по лицу пушистым хвостом, а потом перебрался на плечо. Потянувшись, Тим почесал его за ухом. — Знаешь, Альфред… — в задумчивости он подпер щеки руками. — Глупо, но у меня такое чувство, как будто Дик теперь займет мое место… Или, может, это я занимал — его? Взгляд Альфреда стал неуловимо обеспокоенным. — Это ничуть не глупое чувство. Вы многое сделали для мисс Артемиды и юного мастера Джеймса. Нет ничего удивительного, что вы к ним всей душой привязались. Но если позволите, это все еще крест мастера Дика — ему и нести его дальше. — Альфред посмотрел на него тепло и мягко, как будто погладил по голове. — А пока что у мастера Джеймса будет лучший в мире дядя, который всегда присмотрит за его родителями. Видит бог, ему это необходимо. Печенье, наконец-то, остыло, а сформулированные вслух мысли перестали бродить внутри. Как будто озвучив их и услышав что это нормально, он успокоил и стыд, и некоторое чувство вины, отравлявшее жизнь последние дни. И неплохо бы повидаться с Кэсси — они слишком давно не виделись вживую и внезапно он осознал как сильно по ней соскучился. — Определенно необходимо. — прохрустел Тим с набитым ртом, набирая ей сообщение. — Спасибо, Альфред. Печенье просто супер. Кажется, наконец, стало легче. Когда Дик заглянул в ванную с вопросом не нужна ли ей помощь, это неуверенное выражение на его лице причинило Артемиде почти физическую боль. — Нет, помощь не нужна. — вытерла она о пижамные штаны свои мокрые, мыльные руки. Но прежде чем Дик успел сделать шаг назад, она перехватила его за плечо, вложив в голос всю искренность. — А вот ты нужен. Очень. Кажется, в ответ он в первый раз улыбнулся не натянуто. Сердце у нее защемило. В этот раз все прошло куда более мирно. В окружении своих любимых резиновых уточек, корабликов и мыльных пузырей Джейми отнесся к знакам внимания Дика куда более благосклонно, и вскоре они уже оживленно брызгались водой, возились и смеялись. Чуть отступив в сторону, но так чтобы сын ее видел, если вдруг встревожится снова, Артемида наблюдала. Боже, эти двое были такими ужасно похожими. Волосы у Джейми были такими же темными, к восьми месяцам глаза уже приняли окончательный ярко-синий цвет на пухлощекой кругленькой рожице. От нее же ему достался семейный по линии Нгуйен восточный разрез глаз, впрочем, довольно смягченный, да более резкий очерк скул. Он бессовестно умел пользоваться своим обаянием как Дик и иногда бывал невыносимо упрямым как она сама. Джейми был маленькой чудесной смесью их американо-вьетнамско-ирландско-цыганской-и черт знает какой еще наследственности. И больше всего Артемида боялась, что отдалившись от них так надолго Дик уже не сумеет полюбить его так, как любила сына она сама и как он того заслуживал. Глядя как по-детски упоенно Дик с ним возится, уже в вымокшей насквозь футболке, слушая как их беззаботный смех отражается от стен, она ощутила как страх этот тает словно мыльные пузыри на воде. На полу ванной комнаты уже можно было плавать, но это было таким неважным сейчас. — Пора заканчивать, пока вы, мальчики, не устроили второй вселенский потоп. — рассмеялась Артемида, когда вода уже начала понемногу остывать. — Уже поздно. Если этот джентльмен разыграется — весь особняк будет стоять на ушах до самого утра. В ночной патруль сбегут не только Брюс и Тим, но и Эйс с Котом. — Прости. — тут же смутился Дик. — Я… Я просто еще не очень… — У нас еще будет завтрашний день. — мягко пообещала она. — И послезавтрашний тоже. И другие. Много-много дней. Тебе надоесть успеет, поверь. Для этого они должны были оба взять себя в руки и поговорить, наконец. Но у нее все еще не было слов — или, напротив, их было избыточно много, и самые важные терялись в повседневной шелухе. А может эта самая шелуха и была самой важной. Внезапная идея вдруг пришла ей в голову. Вручив Дику завернутого в пахнущее лавандой полотенце ребенка, она нашла в своей прикроватной тумбочке ту самую коробку из-под печенья. Похолодевшими от волнения руками она бросила коробку на кровать. Приоткрылась крышка, и цветные записки, оставленные ей Диком полтора года назад, помятые и выцветшие, небрежно рассыпались по одеялу. — Возвращаешь мои записки? — напряженно нахмурился он. — Зачем? — Теперь они и мои тоже. — Артемида потушила верхний свет. — Почитай, пока я укладываю Джейми. С взбудораженным малышом пришлось повозиться, но каждое мгновение краем глаза она наблюдала как при неярком свете ночника Дик одну за одной перебирает исписанные своим же почерком бумажки. Когда Альфред четыре месяца назад отдал ей последнюю, она начала писать на обратной стороне. Она помнила каждую. Желтая, сложенная вчетверо «… мой день рождения, и я каждую минуту как подорванная жду, что ты откроешь дверь.» Зеленая, надорванная по уголку «… так страшно думать, что ты не вернешься. Розовенькая «… если ничего уже не будет как прежде?» Еще одна «… ты не увидел, как Джейми в первый раз улыбнулся, я стараюсь не плакать» — чернила размыты, слишком плохо старалась. «Ты мне так нужен». Истеричным нажимом продавленные едва не насквозь «Даже если не ко мне, даже если не прежним — просто вернись». Ее страхи, ее боль, ее печаль — все сохранилось на маленьких кусочках цветной бумаги взамен оставленной им на прощание любви. Сын, наконец, затих и уснул в свое кроватке. Тогда она, наконец, присела на постель рядом с Диком и самую последнюю из тех что писала, самую измятую безошибочно нашла в бумажном ворохе и вложила ему в руку. «… я все равно люблю тебя. Так сильно.» В неярком свете ночника лицо у него вдруг изменилось. — Знаешь, мне иногда снилось, что ты меня не узнаешь. — вдруг сказал он глухо и так же тихо. — Я пытаюсь объяснить, что-то сказать, но все бесполезно. А потом появляется кто-то с моим лицом, с моим голосом, он рядом с тобой и с нашим ребенком, на моем месте, и я все пытаюсь, пытаюсь… — он мотнул головой, словно пытаясь стряхнуть себя паутинный морок. — А потом вижу свое отражение в зеркале, и себя сам уже не узнаю. — взгляд стал застывшим, неживым каким-то. — Я пытался не думать об этом, чтоб случайно не наболтать во сне лишнего. Но от этого становилось только хуже.  — Тише, тише… — она сжала его красивое, все еще родное лицо в ладонях. — Все хорошо. Ты дома. Уткнулась подбородком ему в плечо — бездумно и привычно, в точности как раньше. Как раньше виском почувствовала краешек улыбки на его щеке, и ощутила осторожное прикосновение рук к своей спине. От его футболки ее майка тут же промокла, но под мокрой тканью Дик был таким теплым, что на мгновение ей почудилось что ничего не было, не было этих месяцев страха, тоски и одиночества. Как будто они ни на день они не теряли друг друга. Бросив косой взгляд на спящего ребенка, Артемида втолкнула Дика в дверь ванной комнаты, щелкнула замком. Они целовались долго, спотыкаясь и что-то роняя с грохотом. Торопливо она стащила с него еще влажную футболку. Не то чтобы излишки одежды мешали, но сейчас ей было надо все и сразу: тепло кожи, твердость напряженных мышц, рваная тяжесть дыхания. Она вспоминала его тело заново — его силу, его шрамы, и тут же на ощупь находила новые. Черт возьми, как ей вообще могло прийти в голову, что она может его не принять? Его шершавые руки быстро избавляли ее от одежды, жадно изучая ставшее более округлым и мягким тело до последнего уголка. — Это даже лучше чем я думал. — восхищенно рассмеялся Дик. — А я много думал, поверь. Смех тягуче-жаркой волной коснулся ее обнаженной кожи. Это был первый раз, когда она слышала вновь вот этот самый его смех — низкий, чуть хрипловатый, очень мужской.  — Не сомневаюсь. — ухмыльнулась она, расстегивая пряжку его джинсов и забираясь рукой под резинку боксеров. Прижалась заодно ртом к чувствительному местечку под ухом и с наслаждением ощутила как он тихо ахнул, по телу прошла дрожь. — Прости. -приподняв за бедра, он торопливо, грубовато прижал ее к скользко-мраморной стене. Она скрестила лодыжки за его спиной, быстро поймав ритм. — О, не извиняйся. Это было хорошо, так же хорошо как ей помнилось, но удовольствие разливавшееся по телу горячими волнами, не могло сравниться с простым ощущением близости и с жадной нежностью поцелуев. Его губы были совершенно прежними на вкус, щеки — такими же шершавыми от дневной щетины. Самый острый момент вспыхнул коротко и словно бы смазанно сквозь призму совсем других чувств, куда более важных и ярких. После — когда он со стоном толкнулся в нее последний раз и, вздрогнув, длинно выдохнул сквозь закушенную губу, они просто продолжали целоваться, и под струями душа тоже, пока она смывала с испачканного живота белесые потеки. прикрыв глаза от удовольствия, водила пальцами по его плечам, груди, животу, словно смывая, стирая нежностью что-то невидимое глазу. Дик жмурился, легко целовал ее пальцы, когда они касались губ. Голод внутри имел мало отношения к сексу. Наверное, они могли бы просто обнимать друг друга, чувствовать кожей, губами, ладонями… Отстранившись, Артемида еще раз окинула его взглядом, провела пальцами от широкой груди к твердому животу, наслаждаясь тем как мышцы рельефно напрягаются под лаской, а его глаза в обрамлении мокрых ресниц становятся темными, и решила — о нет, они не могли бы. Не в этой жизни. — Прости. — вытер он ее мокрые волосы полотенцем, когда они выбрались из душа. — В следующий раз я не буду таким неандертальцем. Теперь у нас достаточно времени. В спальне не было ни ребенка, ни даже его кроватки. Прежде чем Артемида успела испугаться, в глаза ей бросилась записка. «Не сломайте мебель». — прочитала она вслух. Ухмыльнулась с прежним озорством, но их хватило только на еще один раз — пусть по-настоящему долгий и чувственный, а потом они выключили свет и устроившись головой на ее голом животе Дик молчал, пока она мягко перебирала его темные волосы. — Так значит Джеймс Уоллес. — спросил он вдруг. — Почему Джеймс? Со смешком Артемида поведала ему как умудрилась родить ребенка на обломках здания вместо палаты-люкс. — Так что Джима Гордона в некотором смысле можно считать крестным нашего сына. — закончила она. — А Зи и Бэбс — феями-крестными. Знаешь, — хихикнула она, легко толкнув Дика в бок — Этому чертенку едва сравнялось восемь месяцев, но он обожает сидеть на коленях у обожающих его красивых теть. Наследственность не спрячешь. Перевернувшись на живот, Дик фыркнул. — Я лет с десяти не сидел на коленях у обожающих меня теть. Даже у красивых. — О да, это они сидели у тебя на коленях… Расхохотались оба. Ей показалось что Дик — несколько принужденно. На мгновение захотелось расспросить его обо всем, вытрясти все ответы, и, наверное, она даже имела на это право. Но слишком хорошо еще помнилось как это — быть тем, кем ты не являешься, делать то, что не хочешь делать и то, что хочешь после забыть. Но не можешь.  — Я долго пыталась понять — почему Брюс использовал именно тебя. — задумчиво сказал Артемида. — Не только потому что ты мог сделать все что надо… Думаю, он знал, что после всего ты еще сможешь вернутся. Молча он поймал ее руку и поцеловал в середину ладони, как множество раз делал, когда лазил в окно ее спальни в СтарСити. Они были младше — но беззаботными не были уже тогда. Они были напрочь разбиты в те далекие уже дни, но понемногу собрали друг друга заново, залечили раны, загладили трещины. Из обломков создали нечто по-настоящему прочное и чудесное. Кажется, они никогда не были по-настоящему беззаботными. — Одевайся. — вдруг решительно заявила Артемида. — Эй, я не хочу обратно в комнату для гостей. — насупился Дик, закапываясь в одеяло. — Там грустно, одиноко и я не гость. — Хочу на свидание. — она уже успела надеть трусики и теперь рылась в шкафу с одеждой. — Слопать что-нибудь мерзкое, сделать что-нибудь глупое и грязное и рвануть куда-нибудь далеко-далеко. На мгновение Дик недоуменно наморщил нос. — Не поздновато ли для свиданий? — но тут же рассмеялся, вспомнив те давние дни в СтарСити, когда они как подростки сбегали по ночам из дома, пока за стеной мирно спали Харпер и Лиан. Артемида бросила ему джинсы. — Для свиданий никогда не поздно. Не ты ли это мне говорил, красавчик? Подняв окно, она легко вскочила на подоконник и свесила ноги вниз. Со двора хлынула наполненная лунным светом и спокойствием тишина, словно бы особняк безмятежно спал. Конечно же это не было так. Ловко подтянувшись, Дик выбрался наружу первым. — Мы когда-нибудь начнем пользоваться дверями? — он протянул ей руку, помогая нащупать подходящие выступы на стене. В ярко-синих глазах - озорной, совершенно мальчишеский огонек. Она чуть промедлила, засмотревшись. — Может быть позже. Завтра, когда вернемся домой. — и c предвкушением глубоко вдохнула прохладный ночной воздух, прежде чем спрыгнуть вниз. Завтрашний день для них и впрямь обещал быть хорошим. Обещал быть.